Цена успеха

Джеффри АРЧЕР

ЦЕНА  УСПЕХА
NOT FOR SALE

Перевод с английского – Алексей Алгер


Салли Саммерс выиграла главный   приз в Школе искусств для учеников не старше 14 лет.
В последующие четыре года, проведенные Салли в этом заведении, серьезная борьба  разворачивалась лишь за второй приз. Поэтому, когда по итогам завершающего года ее имя и  фамилия оказались на вершине списка лучших выпускников Школы изящных искусств, всеми это было воспринято как должное. В торжественный день на балу выпускников, на который были приглашены и их  родители,
Главная наставница в своей речи выразила уверенность в том, что Салли ожидает блестящая карьера, и в скором времени ее работы будут выставляться в лучших художественных галереях Лондона. Комплиментарность этого спича, конечно же, льстила самолюбию  Салли, но при этом она  все еще не была уверена, есть ли у нее настоящий  талант живописца.
Уже к концу первого года учебы в  Школе изящных искусств, и педагоги, и студенты старших курсов высоко оценивали работы Салли. Ее техника рисования отличалась самобытностью, а этюды, писанные кистью, становились все совершеннее от семестра к семестру. Но главное заключалось не в технике графики и не в уверенной мощи мазков; оригинальность идей ее работ завораживала других студентов, подолгу удерживая их у полотен Салли.
В последний год учебы в Школе изящных искусств  Салли вместе с Мэри Ришгитц была удостоена премии за работы маслом, и премии Генри Тонкса - за рисунок. Это был дубль из тех, о которых говорят, что такой случается раз в столетие.  Премии вручал сам Сэр Роджер де Грей, президент Королевской Академии, и во время церемонии награждения (присутствовал узкий круг лиц) Салли услышала произнесенное шепотом: «у этой девушки есть будущее».

И все же, беседуя с родителями,  Салли не раз говорила о том, что можно быть  преуспевающим и многообещающим студентом, а по окончании Школы почитать  за благо работу в рекламном агентстве средней руки или преподавать рисование изнывающим от скуки  детям, ученикам начальных классов где-нибудь на задворках Королевства.
Поэтому-то, окончив учебу, Салии остановилась перед выбором: попытаться найти работу в каком-либо рекламном агентстве, начать учительствовать, или пойти на риск, и представить все  ее оригинальные работы в художественные галереи Лондона в надежде на персональную выставку.
Ее родители были убеждены в том, что их дочь по-настоящему одаренный художник, но «что еще могут думать родители о своем единственном чаде?» - думала Салли. Особенно, когда один их них учитель музыки, а другой – бухгалтер, и оба они признались, что ничего не понимают в живописи, но то, что делает их дочь, им безумно нравится. И они, родители, охотно обеспечат ей посильное содержание, не говоря уже о поддержке моральной, в течение еще одного года  после завершения образования  с тем, чтобы Салли попробовала свои силы в качестве профессиональной  художницы.

Салли, видя  полную искренность побуждений ее родителей, особенно болезненно воспринимала перспективу того, что целый год, в течение которого она не будет приносить деньги в семью, может оказаться непосильной ношей для них. После мучительных раздумий она решила: «Год и только год!  Если мои картины окажутся недостаточно хорошими для того, чтобы попасть на вернисаж, и никто не проявит к ним интереса, я займусь другим делом».
Ближайшие  полгода Салли  работала так много, как ни в один из семестров в Школе изящных искусств. За это время она написала добрую дюжину полотен. Она не позволяла ни родителям, ни близким друзьям взглянуть на них, опасаясь необъективных оценок со стороны людей, желавших ей только добра. Она была настроена решительно:  как следует наполнить свою папку для рисунков, после чего узнать нелицеприятное мнение о своих работах профессионалов – владельцев картинных галерей и той части публики, которая   в состоянии платить деньги за произведения искусства.

Салли всегда была дотошным читателем, и сейчас она буквально набросилась на    монографии по живописи от Беллини до Хокни. Чем больше она читала,  тем больше  осознавала, что один лишь талант художника не может служить гарантией признания и успеха и что рынок картин – это жестокая индустрия, перерабатывающая художественную продукцию, ставя штамп «успех» лишь на очень немногое и выплевывая все остальное на обочину жизни. Это побуждало ее работать еще упорнее, и она не откликалась на приглашения на вечеринки, танцы и даже на уикэнд в кругу старых друзей, используя каждую свободную минуту для посещений картинных галерей и лекций о творчестве великих мастеров прошлого.

К исходу одиннадцатого месяца этого  года Салли написала двадцать семь работ, все еще не испытывая при этом уверенности, что ее произведения небесталанны. И, тем не менее, она чувствовала, что пришло время узнать суждения о том, что ей удалось создать за все эти месяцы  каторжного труда 
Долго и пристально разглядывала она каждую из двадцати семи картин, а на утро упаковала шесть из них в специальную папку для холстов, подаренную ей родителями на последнее Рождество, и присоединилась к самым ранним пассажирам пригородного поезда от Севеноукса до Лондона.               
Салли начала с Корк-стрит, на которой была галерея, где  экспонировались картины Бэкона, Фрейда, Хокни, Дэнстона и Чадвика. Она чувствовала, что не посмеет даже переступить порога этой обители богов. С папкой со своими холстами она пробежала пару кварталов на север по направлению  Кондуит-стрит, и в витрине узнала работы Джонса,  Кэмпбелла,  Вщенского,  Фринка и Паолоцци. И тут-то она почувствовала, что не посмеет даже приблизиться к входной двери в галерею.

Салли вернулась домой обессиленная, папка с холстами осталась неоткрытой. Впервые в своей жизни Салли поняла, что должен испытывать автор, произведение которого или осталось невостребованным, или получило отрицательную рецензию. Этой ночью Салли так и не удалось уснуть. Утром, однако, она была преисполнена решимости: «пусть это будет унизительно,  но она должна узнать цену своим работам – чему быть, того не миновать».
Как и накануне, она была в числе самых ранних пассажиров пригородного поезда, идущего в Лондон. Но на сей раз она поехала до вокзала Сент - Джеймса с тем, чтобы оказаться на Дьюк стрит. Ей было все равно, выставлены ли в галерее старые мастера, голландцы, фламандцы или корифеи английского пейзажа. Поэтому, быстро миновав Джонни ван Хэфтена и Рафаэля Воллса, и спустившись вниз по улице, она оказалась перед входом в галерею Саймона Бушье, который выставлял скульптуры позднего Сиднея Харпли и акварели   Мэриэл  Пимбертон,  хвалебные отзывы о которой Салли читала в «Индепендент» буквально пару дней назад.

С решимостью камикадзе Салли направилась в галерею.
«Быть может, они согласятся на что-то свежее и юное, поверив в то, что у этого  молодого искусства есть будущее»,- подбадривала сама себя Салли.
Она вошла внутрь галереи и очутилась в большой, пустой комнате, увешанной акварелями Мэриэл Пимбертон
«Могу я чем-нибудь помочь вам?» - обратилась к ней молодая женщина сидевшая за столом у окна
«Нет, благодарю, я лишь хотела взглянуть на экспозицию».
Молодая дама выразительно посмотрела на папку с картинами, но ничего не сказала.
Салли решила  сделать один круг по комнате, а уж потом ретироваться. Она начала медленно двигаться по периметру, внимательно изучая картины. Они были хороши, очень хороши, но Салли была уверена, что могла бы сделать нечто подобное не хуже.
«Надеюсь, такое  время наступит. Хотелось бы видеть работы Мэриэл Пимбертон, когда ей было столько же лет, сколько мне сейчас», подумала она.

Дойдя до конца галереи, она оказалась в конторе, в которой находился  лысеющий мужчина небольшого роста в старом твидовом пиджаке и вельветовых брюках. Он внимательнейшим образом изучал картину. На вид он был возраста отца Салли. Вместе с ним рассматривал картину другой мужчина, облик которого заставил Салли замереть на месте. Ростом он был больше шести футов, смуглый, итальянского типа, из тех, кого можно увидеть на глянцевой обложке журнала; а что касается возраста, то он был достаточно взрослым, чтобы быть ее старшим братом.
«Наверное, это и есть мистер Бушье», - предположила Салли.
Ей хотелось надеяться, что это именно так, и если он владелец галереи, то именно ему бы у Салли хватило храбрости представиться, этому коротышке в видавшем виды пиджаке. В этот момент молодой человек взглянул вверх и широко улыбнулся Салли. Она мгновенно отвернулась и стала с преувеличенной сосредоточенностью разглядывать  картины, висевшие на дальней стене.
Она уже подумывала, стоит ли здесь оставаться дальше, но в это же мгновение  мужчины вышли из конторки и направились к двери.
Салли помертвела, делая вид при этом, что она вся ушла в изучение портрета молодой девушки в пастельных - голубых и желтых тонах - в стиле Матисса.
« Что это там такое?» - спросил грозный голос.
Салли повернулась и оказалась лицом к лицу с двумя мужчинами. Тот, который был меньше ростом, указывал  на ее папку с холстами.
« Там всего лишь несколько картин», - запинаясь, ответила Салли. - «Я художница».
«Давайте-ка, поглядим», - сказал коротышка, - «и, быть может, я смогу определить,  художница вы или нет».
Салли колебалась.
«Ну же, ну же», - подтрунивал он. - «Я не собираюсь торчать здесь и ждать целый день. Как вы, надеюсь, заметили, я собирался пойти пообедать с важным клиентом», - добавил он, указывая на рослого, хорошо одетого молодого господина, молчаливо наблюдавшего за происходящим.
«О, так вы мистер Бушье?» - воскликнула она, не в силах скрыть свое разочарование.
«Да. И теперь, надеюсь, мне будет дозволено посмотреть ваши шедевры.  Или нет?»
Салли быстро открыла молнию на папке с картинами и выложила шесть полотен прямо на пол. Мужчины оба склонились над ними и довольно долго их изучали.
«Недурно»,  - произнес, наконец, Бушье. -  Совсем не плохо. Оставьте их у меня на несколько дней, а затем мы встретимся на будущей неделе».
Он помолчал, размышляяя.
«Скажем, понедельник, в 11.30. И если у вас есть ваши последние работы, приносите их тоже».
Салли потеряла дар речи.
 «Увидеться с вами раньше понедельника невозможно»,-  продолжал он, - «поскольку летняя выставка Королевской Академии художеств открывается завтра. Так что, ближайшие несколько дней у меня не будет ни одной свободной минуты. Ну а сейчас, с вашего позволения…»
Молодой человек все еще внимательно изучал картины Салли. Наконец он взглянул на нее.
«Я бы купил один из интерьеров с черным котом на подоконнике. Сколько это стоит?»
«Ну…, произнесла Салли, «я не уверена…»
«Н.Ф.С.!» -  рявкнул  мистер Бушье, увлекая своего клиента к двери.
«На всякий случай», - сказал высокий, поворотясь назад, - «меня зовут Антонио Флавелли.  Для друзей я просто Тони».
Но мистер Бушье буквально выволок его на улицу.
Опомнившись, Салли сообразила две вещи: ее не отвергли с порога, а аббревиатура «Н.Ф.С.», вероятней всего, означает: «не форсировать событий».

Салли вернулась домой во второй половине дня с пустой папкой для холстов и решила позволить родителям надеяться, что лондонский дилер проявил интерес к ее картинам. Но, подчеркивала она при этом, был проявлен интерес и не более того.
На следующее утро Салли решила отправиться на открытие летней экспозиции Королевской Академии Художеств, которая дала бы ей возможность узнать, насколько хороши ее конкуренты. С добрый час она  простояла в длинной очереди, а когда, наконец,  продвинулась на верхнюю часть широкой лестницы, то посетовала мысленно о том, что рост ее далеко не шесть футов,  и что-либо рассматривать поверх множества голов в каждом из залов, было совсем непросто. Через пару часов, походив  по многим галереям, Салли пришла к убеждению: ее работы достаточно хороши для того, чтобы две-три из них могли бы претендовать на присутствие на этой выставке следующим летом.

Она остановилась полюбоваться Христосом на распятии работы Крэйги Эйтчисона и, справившись по каталогу, узнала стоимость этой вещи: десять тысяч фунтов стерлингов, больше чем она надеялась получить,  даже если бы у нее купили абсолютно все ее картины. Внезапно ее сосредоточенность была нарушена  мягким итальянским произношением: «Привет, Салли.»
Круто развернувшись, она увидела улыбавшегося  Тони Флавелли.
«Мистер Флавелли»,  - сказала она.
«Тони, пожалуйста. Вам нравится Крэйги Эйтчисон?»
«Он великолепен», - ответила Салли. - Я хорошо знакома с его творчеством,  я имела честь учиться у него, когда обучалась в Школе изящных искусств».
«Насколько мне не изменяет память, совсем недавно можно было приобрести Эйтчисона за две, самое большее – три тысячи. Вполне возможно, недалек день, когда такое случится и с вами. Увидели ли вы нечто такое, на что и мне следовало бы взглянуть?»
Салли была польщена тем, что такой серьезный коллекционер спрашивает ее совета, и ответила:
«Да, я полагаю, это скульптура Джулии Майер «Книги на кресле», она очень впечатляет. Джулия талантливый скульптор и я уверена в ее дальнейших успехах».
«А я уверен в вашем будущем», - сказал Тони.
«Вы так думаете?» - спросила Салли
«Неважно, что я думаю», - сказал Тони. –Важно, что Саймон Бушье  считает вас чрезвычайно одаренной…».
«Вы подшучиваете надо мной?» - спросила Салли.»
«Поверьте, это не шутка и вы в этом убедитесь в ближайший понедельник, встретившись с ним.  Мы говорили с ним об этом в тот день за ланчем. Уверенная работа кистью, необычное использование цветов, оригинальность замыслов. Мне казалось,  он готов был говорить обо всем этом без остановки.  И он пообещал, что «Крепко спящий кот» будет моим, если вы с ним поладите в цене».
Салли не знала, что  сказать.
«Желаю удачи», - сказал Тони, собираясь уходить.  - Вы уже все здесь посмотрели?» Он колебался, прежде чем произнести следующую фразу, глядя ей прямо в лицо: «Кстати, вы не собираетесь на выставку  Хокни?»
«Я даже не знаю, где это», - сказала она.
«Сегодня вечером с шести до девяти ее можно будет увидеть в одной частной коллекции», - сказал он, глядя ей прямо в глаза. - Вы бы не согласились присоединиться ко мне?»
Поколебавшись, Салли ответила:
 «Это было бы чудесно».
«Хорошо, тогда, почему бы нам, не встретиться в Пальмовом дворике «Ритца» в половине седьмого?»
И прежде чем Салли  могла бы ему сказать, что она понятия не имеет, где находится  «Ритц» со своим пальмовым двориком, высокий элегантный мужчина исчез в толпе.
Салли вдруг стало неловко за свой внешний вид, ведь собираясь из дома утром, она никоим образом не имела в виду посещения «Ритца». Она посмотрела на свои часы – 12.45 - и стала лихорадочно соображать, достаточно ли у нее времени для того, чтобы поехать домой, переодеться и приехать в «Ритц» к половине седьмого. Быстрота принятия решения была обусловлена тем, что выбора, собственно говоря, и не было: появиться в гранд - отеле в джинсах и тенниске с изображением певцов популярной рок-группы,  было абсолютно неприемлемо. Она ринулась вниз по широкой лестнице от Пиккадилли к ближайшему вокзалу.

Возвратясь домой, в Севеноукс – намного раньше,  чем того ожидала ее мать – она влетела в кухню и сообщила, что вскоре снова должна будет уходить.
«Было на Летней выставке что-то интересное?» - спросила мать.
«Было кое-что», - ответила Салли, взбегая вверх по лестнице.  - Можно сказать, что не было чего-либо такого, что потрясло мое воображение».
«Ты будешь ужинать?» - спросила мать из-за приоткрытой двери в кухне.
«Не думаю», -  прокричала в ответ Салли. Она уже входила в свою ванную, на ходу сбрасывая с себя одежду.
Она спустилась вниз по лестнице полчаса спустя, переменив с дюжину нарядов и остановив свой выбор на платье несколько коротковатом, но зато ноги ее смотрелись наилучшим образом. Она не забыла, что ее однокурсники, представители сильного пола значительно дольше разглядывали ее ноги, чем модель, с которой они должны были делать этюд с натуры. Она надеялась, что Тони  проявит интерес к предмету не меньший, чем ее парни-однокурсники.
«Пока, ма!» - крикнула Салли, закрывая за собой дверь, лишив, таким образом, мать возможности  увидеть, как была одета ее дочь.
Салли села на ближайший поезд  обратно до Чарринг-Кросс. Выйдя на платформу, она не захотела обнаружить свою неосведомленность, и поэтому не стала спрашивать у попутчиков, где находится «Ритц», наняла такси, молясь, чтобы путь до отеля стоил не дороже четырех фунтов, ибо ровно столько денег было у нее с собой. Ее взгляд не отрывался от таксометра, вот щелкнула и выскочила цифра «два», затем «три» - «как быстро меняются эти цифры»,-  подумала Салли.
«3.20, 40, 60, 80…Салли готова была уже попросить остановить таксомотор,  быстренько выпрыгнуть  из авто и пройти оставшийся путь пешком, но в это мгновение машина вырулила к тротуару.
Дверь была немедленно открыта человеком, величественным как монумент, одетым в темно-синий плащ спортивного покроя и приветствовавшего ее, приподняв свой цилиндр.  Салли вручила свои четыре фунта водителю,  испытывая неловкость за всего лишь двадцать пенсов чаевых.

Она поднялась по ступенькам короткой лестницы и через вращающуюся дверь вошла в фойе отеля. Она взглянула на часы: 6.10.  Салли решила выйти наружу, неспешно направившись к выходу с тем, чтобы пройти  несколько кварталов и, спустя некоторое время, вернуться. Но едва лишь она приблизилась к двери, элегантный мужчина в длинном черном сюртуке, приблизился к ней и спросил:
 «Могу  я чем - либо помочь вам, сударыня?»
«У меня встреча с мистером Тони Флавелли», - запнувшись, ответила Салли, надеясь, что ему известно это имя.
«Мистер  Флавелли. Ну конечно, мадам. Позвольте мне проводить вас к его столу в Пальмовом дворике».
Салли последовала за человеком в длинном черном сюртуке по коридору, во всю ширину его устланному мягким ковром, ноги в котором утопали, затем три ступеньки вверх, и она очутилась в просторном холле, уставленном небольшими круглыми столами, и почти  все они были заняты.
Салли была сопровождена  до свободного столика и, едва она уселась, официант с любезным полупоклоном спросил:
«Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Может быть, бокал шампанского?»
«О нет», - сказала Салли. - Только  кола». Официант с поклоном удалился. Испытывая нервозность, Салли оглядела красиво меблированную комнату. Все вокруг выглядели такими раскованными и умиротворенными. Официант вернулся некоторое  время спустя и поставил перед ней красивый хрустальный бокал с кока-колой, льдом и кусочком лимона.  Поблагодарив официанта, она стала пить крошечными глотками, поминутно поглядывая на свои часы. Незаметным движением она опустила край платья, насколько это было возможно, пожалев при этом, что не надела что-нибудь более длинное. Она испытывала нарастающее беспокойство: ведь если с Тони случилось нечто, помешавшее ему прийти, а у нее нет денег даже на то, чтобы расплатиться за напиток. И вдруг, она увидела его в объемном двубортном костюме и кремовой рубашкой с воротником навыпуск. Он  непринужденно беседовал с элегантной молодой леди, стоя на  ступеньках. Пару минут спустя, он поцеловал ее в щеку, и направился к Салли.

«Я страшно сожалею, что заставил вас ждать, но мне кажется, я не опоздал».
«Нет, нет. Это я пришла на несколько минут раньше», - сказала Салли, стараясь скрыть неловкость в тот момент, когда он, склонившись, поцеловал ее руку.
«Какое впечатление произвела на вас Летняя выставка?» - спросил он, в тот момент как официант подошел с его стороны.
«Вам как обычно, сэр?» - спросил он.
«Да, Майкл, спасибо».
«Мне понравилось»,  - сказала Салли. «Но…»
«Но у вас было ощущение, что вы способны сделать нечто, как минимум, не хуже», -  предположил он.
«Я не подразумевала этого», - сказала она, вглядываясь в его лицо – не иронизирует ли он. Но выражение его лица оставалось серьезным. - «Пожалуй, больше всего мне понравился Хокни», - и в этот момент рядом с ней появился бокал шампанского.
«В таком случае, проясним ситуацию»,  - сказал Тони.
Салли поставила на стол свой бокал, внимательно глядя на него, еще не понимая, что он имеет в виду.
«Нет здесь сейчас никакой выставки Хокни, ну разве что вы пожелаете слетать в Глазго».
Салли выглядела озадаченной.
 «Но вы…»
«Я всего лишь искал повод, чтобы увидеться с вами».
Салли была смущена и польщена одновременно и не знала, что сказать в ответ.
«Я оставляю выбор за вами», - сказал он. - Мы могли бы поужинать вместе  или вы  садитесь в поезд и возвращаетесь в Севеноукс.»
«А как вы узнали, что я живу в Севеноукс?»
«Это было написано заглавными буквами на вашей сумке с холстами»,  - улыбаясь, ответил Тони.
Салли расхохоталась:
«Я делаю выбор в пользу нашего совместного обеда».
Тони расплатился за напитки, они вышли из  отеля и, пройдя несколько ярдов вниз по улице, оказались у ресторана на углу Арлингтон-стрит.
Здесь Салли выпила бокал шампанского, а в выборе еды из меню доверилась вкусам Тони. За обедом Тони был изысканно внимательным и, казалось, знал заранее все ее малейшие желания и при этом, казалось, что он абсолютно уверен в правильности всего, что  делает и говорит.

После того, как Тони попросил принести счет, он спросил у Салли, не желала ли бы она выпить по чашечке-другой кофе у него.
«Боюсь, что не получится», - сказала она, глядя на свои часы. - Я опоздаю на последний поезд».
«В таком случае, я отвезу вас на вокзал. Мы ведь не хотим упустить последний поезд до дому, не так ли?» - сказал он, ставя небрежно-размашистую подпись на бланке счета.
На сей раз, было очевидным, что он поддразнивает ее,  и лицо Салли зарделось от смущения.
Когда Тони довез ее до Чарринг-Кросс, он спросил:
«Когда я смогу вновь увидеть вас?»
«У меня встреча с мистером Бушье в половине двенадцатого…»
«…в ближайший понедельник, если мне не изменяет  память. Так почему бы нам, не устроить праздничный обед, после того, как он подпишет с вами контракт? Я буду в галерее около половины первого. До свиданья», - наклонившись, он нежно поцеловал ее в губы.
Сидя в холодном, прокуренном купе последнего поезда до Севеноука, Салли не могла удержаться от соблазна, попытаться вообразить процесс пития кофе у него.

Салли вошла в галерею на насколько минут раньше 11.30 в понедельник и застала Саймона Бушье,  стоящим на коленях на ковре. Наклонив голову, он  изучал  какие-то картины. Это были не ее работы, но она надеялась, что настанет время, когда он вот так же  внимательно  будет всматриваться в ее  творения.
Саймон посмотрел вверх:
 «Доброе утро, Салли. Они омерзительны, не правда ли? Приходится  просматривать огромное количество чудовищной мазни, пока не встретишь что-нибудь  стоящее, небездарное».
 Он встал с пола:
«Имейте в виду, Наташа Красноселедкина  имеет одно преимущество перед вами».
«То есть…»
«На ее выставках всегда собирается толпа народу».
«Почему?»
«Да потому что, она объявила себя русской графиней. Более того, имеются, якобы, доказательства, что она – родственница последнего царя. Откровенно говоря, я думаю, что в ней царской крови не больше, чем у любой из «королев жемчуга»*, но у нее подходящая внешность – тип Мины Берд  в 19 лет. Как говаривал  старина Энди Уорхол,  наступят времена, когда едва ли не каждый хоть на четверть часа сможет стать знаменитостью. Для 30-летней, Наташа смотрится прекрасно. Я сегодня просматривал бульварную прессу, так вот, некоторые из гиен пера  утверждают, что она - новая пассия самого принца Эндрью. Я же готов на любое пари – эти двое даже ни разу не встречались. Но если принц почтит своим присутствием церемонию открытия выставки, у нас будет переаншлаг, уверяю вас. У нас не купят ни одной ее картины, но народу будет уйма».
«Почему же ничего не будет куплено?»
«Потому что публика не так глупа, среди людей, посещающих художественные выставки - распродажи, дилетантов почти не бывает. Картина – это серьезное вложение денег и люди хотят быть уверены, что они сделали верный выбор и мудро распорядились своими средствами. Картины Наташи этим требованиям не отвечают. Если же ее картины будут выставлены вместе с вашими, то, как подсказывает мне моя интуиция, они будут полагать, что это картины разного стиля, но одинаково высокого класса.
Однако для начала, позвольте мне посмотреть ваши последние работы».
Салли открыла молнию своей распухшей папки и выложила на ковер двадцать семь картин.
Саймон опустился на колени и надолго умолк. Когда он, наконец, был готов,  высказать свое мнение, то произнес лишь единственное слово: «добротно».
«Но мне нужно еще больше, и качества, как минимум, не худшего», - сказал он, вставая. - Не менее дюжины полотен и не позднее октября. Я хочу, чтобы вы сосредоточились на интерьерах, это ваш «конек». И они должны быть более чем просто хорошие, если вы рассчитываете на  то, что я буду вкладывать в вас свое время, опыт и немалые деньги. Так-то, молодая леди. Вы полагаете, что вы в состоянии, написать дюжину картин к октябрю, мисс  Саммерс?»
«Да, конечно», - воскликнула Салли, как бы забыв в этот момент, что октябрь наступает через пять месяцев.
«Это хорошо, потому что, если вы это сделаете и если, я подчеркиваю, если я рискну вложить в вас деньги, то осенью любителей живописи будет ждать некий сюрприз».
Он прошествовал в свой кабинет, полистал свой дневник и сказал: «семнадцатое октября».
Салли оторопело безмолвствовала.
«Я надеюсь, вы сможете затеять любовную интрижку с принцем Чарльзом на период, скажем, с конца сентября до начала ноября? Это вышибло бы русскую графиню с первых полос таблоидов и гарантировало бы нам толпы желающих попасть в нашу галерею в день открытия выставки».
«Боюсь, что нет, тем более что вы ждете от меня новую дюжину картин к определенному сроку», - отвечала Салли.
«Жаль», -  сказал Саймон, - потому что, если бы нам удалось заманить солидных покупателей к открытию экспозиции, я убежден, что они купили бы ваши работы. Вся суть проблемы и состоит в том, чтобы завлечь их на что-то ранее неизвестное».
Он вдруг посмотрел поверх плеча Салли и произнес:
«Хэлло, Тони. - Не ожидал увидеть вас сегодня».
«Наверное, потому, что я редко захожу к вам», - ответил Тони. - Я и сейчас забежал, чтобы похитить у вас Салли, поскольку надеюсь, нам есть, что отметить праздничным обедом».
«Летняя выставка», - сказал Саймон, усмехаясь своей же игре слов,* «будет открыта не в июне в Королевской Академии, а в октябре в галерее Бушье, 17-е октября станет моментом истины для Салли.»
«Примите мои поздравления, я приведу всех своих друзей», - сказал Тони, повернувшись к Салли в галантном  полупоклоне.
«Меня интересуют только богатые», - сказал Саймон, и в этот момент кто-то вошел в галерею.
«Наташа», - сказал Саймон, повернувшись в сторону стройной темноволосой женщины.
Первым впечатлением Салли было, что она видит перед собой модель, натурщицу, но не художницу.
«Спасибо, что вернулась так быстро, Наташа. Вам желаю приятно отобедать», - добавил он,  обращаясь к Тони, который не мог оторвать взгляда от только что пришедшей женщины.
Наташа этого не замечала, она сосредоточенно изучала картины Салли. Когда же Тони и Салли вместе покидали галерею, она проводила их взглядом, в котором  не сумела спрятать выражение зависти.
«Выглядит она сногсшибательно, не правда ли?» - сказала Салли.
«В самом деле?» - ответил Тони. - Я не заметил ничего такого».
«Я бы не осмелилась осуждать принца Эндрью, если у него был роман с ней».
«Черт побери!» - воскликнул Тони, пошарив рукой в своем портмоне. - Я забыл дать Саймону чек, который обещал ему. Никуда не уходите, я буду буквально через минуту».
Тони помчался в сторону галереи, а Салли, ожидавшей его на углу, казалось, что эта минута тянулась томительно долго, пока он вновь не появился на улице.

«Прошу прощения, Саймон висел на телефоне», - объяснился Тони.
Он взял руку Салли в свою, и повел ее через дорогу в уютный итальянский ресторанчик, где, судя по всему, у него тоже был свой постоянный столик.
Он заказал бутылку шампанского: «Празднуем ваш триумф!»
Поднимая, в ответ на его жест, свой бокал с шампанским, Салли впервые серьезно задумалась, какого напряжения творческих, да и физических сил потребуется от нее, если она собирается сдержать слово, данное Саймону – закончить все в октябре.
Когда Тони налил ей второй бокал шампанского, Салли усмехнувшись, сказала: «Это был знаменательный день. Я обещала родителям позвонить и рассказать, как все прошло, но не думаю, что они всерьез восприняли мое обещание».
Когда третий фужер был наполнен, Салли еще не успела доесть салат. Тони взял ее за руку, склонился над ней и поцеловал ее. «Я никогда не видел такой красивой  девушки как вы», - сказал он. - И уж наверняка – такой талантливой».
Салли одним быстрым глотком осушила бокал, пытаясь хоть как-то скрыть смущение. Она все никак не могла решить для себя, можно ли ему верить, но бокал белого вина и, вдогонку еще и два красного, развеяли ее сомнения.
Подписав счет, он, как и в прошлый раз в Пальмовом дворике, предложил Салли, поехать к нему домой на чашечку кофе. К этому моменту Салли уже решила для себя, что она в этот день будет не в состоянии поработать дома, и кивнула в знак согласия. В любом случае, она чувствовала себя заслужившей маленькие каникулы.
В такси, по дороге в Челси, она склонила голову на плечо Тони, и он стал целовать ее проникновенно и очень ласково.

Когда они подъехали к его городскому дому на Байуотер - стрит, он помог ей выйти из машины и повел к входной двери. Через тускло освещенный коридор, он проводил ее в гостиную. Она, свернувшись клубочком, устроилась в углу дивана, а Тони, тем временем, удалился в другую комнату.
Мебель в комнате и картины, которыми был увешан каждый дюйм стен – все это виделось Салли как в дымке. Тони вскоре вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами, но зато пиджак, галстук и туфли исчезли; впрочем, то ли из-за марева в комнате, то ли  из-за тумана в голове юной художницы, эти изменения в одежде хозяина дома, остались для Салли незамеченными.
Он, наполнил бокал, она отхлебнула из него, а Тони присел на диван рядом с Салли. Обняв ее за плечи, он мягким движением привлек девушку к себе. Когда он снова поцеловал ее, она почувствовала, что пустой бокал в ее руке неуместен и служит некой преградой между ними. Тони взял его из руки Салли, поставил на край стола, крепко обнял ее и стал целовать  с нарастающей страстью. Когда Салли оказалась лежащей на спине, его рука скользнула на внутреннюю поверхность ее бедра и начала медленное движение вдоль и вверх.
Несколько раз Салли пыталась остановить его, но именно в это мгновение он точно знал, что нужно сделать для преодоления этого сопротивления. Она никогда не теряла  контроль над собой, когда  в недалеком прошлом, иной из ее сокурсников  проявлял излишнюю пылкость, сидя с ней на последнем ряду в кинотеатре. Но она никогда прежде не встречалась с мужчиной, который в тривиальной ситуации, когда он жаждет овладеть женщиной, а она, не отвергая его, в то же время колеблется, борясь с естественным инстинктом самки, и вполне объяснимым  смущением и стыдливостью девушки из добропорядочной семьи. От Тони исходила дьявольская страсть первобытного человека, и при этом он был изысканно обольстителен и  галантен.
Когда  платье  соскользнуло с ее  плеч,  она лишь успела подумать, каким это способом ему удалось расстегнуть двенадцать застежек,  что  она этого не заметила.
На какое-то мгновение она перестала чувствовать себя в его объятиях  и отстранилась от него, чувствуя, что дело зашло уже достаточно далеко. Тони, улыбаясь, расстегивал теперь пуговицы своей собственной рубашки, после чего снова обнял ее. Она чувствовала тепло его  кожи,  и  он был столь утонченно нежен.  Поэтому-то она не выразила никакого протеста, когда ощутила, что застежки ее бюстгальтера уже не удерживают его, и эта важная деталь дамского туалета оказалась лежащей у ее ног. Она легла на спину, наслаждаясь каждым мгновением, осознавая, что даже не догадывалась прежде, каким чудесным может быть процесс соблазнения.
Когда Тони уже спокойно лежал на спине, он сказал:
«Да, это был знаменательный день. Но я не думаю, что я позвоню родителям и все им расскажу».
Он расхохотался, а Салли при этом почувствовала себя слегка уязвленной. Это был укус кобры, но змея в данном случае не желала смерти своей жертвы. Пока еще не желала.
Тони был лишь четвертым ее мужчиной. С каждым из предыдущих парней, этому предшествовало трехмесячное знакомство, а с одним из них, до близости физической прошел  целый год дружбы и духовного сближения.

Несколько часов кряду они оживленно болтали о самых разных вещах, но единственное, что сейчас остро интересовало Салли, какие чувства испытывает к ней Тони, но он ни жестом, ни взглядом не давал ей ключа к разгадке.
А затем он снова обнял ее, но на этот раз они оба оказались на полу, и она, испытав сладостный дурман от его неистовой страсти,  засомневалась, а можно ли,   то, что  у нее было с  однокурсниками  назвать « заниматься  любовью»?
Настало время поторопиться, чтобы успеть на последний поезд, но…  Одним словом,  последний поезд на Севеноукс в тот вечер отправился без Салли.

Вот уже несколько месяцев как Салли была поглощена   реализацией своих идей в картинах. Когда работа над очередным полотном  завершалась, Салли отправлялась  в Лондон, к Саймону, чтобы услышать его комментарий.
Улыбка на его лице становилась все шире с каждым разом,  когда он  разглядывал очередную новую работу Салли,  при этом он неизменно  произносил одно и то же слово: «оригинально».  Салли делилась с ним своими замыслами относительно новой картины, а он не уставал напоминать ей о дате открытия выставки, дескать, октябрь не за горами.
Они регулярно встречались с Тони, вместе обедали, после чего ехали к нему домой и занимались любовью, пока не наступало время отправляться на вокзал, чтобы поспеть на самый последний поезд.
Салли хотелось встречаться с Тони  по-чаще, и проводить с ним времени побольше, но она никогда не забывала о 17-м октября, к тому же Саймон сообщил, что каталог картин, которые будут представлены на приближающейся выставке, уже печатается,  а приглашения для V.I.P.  уже готовы  к рассылке.
Тони, похоже, был столь же загружен своими делами, как и она, и теперь уже не всегда сопровождал Салли в ее поездках по Лондону. Несколько раз Салли пришлось ночевать у него дома и возвращаться домой не самым последним, а одним из самых ранних поездов. Тони время от времени намекал ей, чтобы она подумала, не лучше ли ей переехать к нему. Когда Салли размышляла над  этим его предложением – и бывало это нередко – она представляла себе, как легко его жилище, обустроенное в классическом стиле,  превратится в студию с присущим ей художественным беспорядком. Но, решила она, как ни соблазнительна возможность переехать к  Тони, она будет продолжать работать в своей студии ради успеха предстоящей выставки. А вот после, если он станет ей предлагать это снова, ответ у нее будет готов.

Буквально за два дня до открытия выставки, Салли завершила последнюю из своих картин и привезла ее к Саймону. Когда она развернула холст перед его взором, он воздел руки к небу и возопил:
«Аллилуйя! Это самое лучшее из того, что вы написали. Если мы угадаем с ценовой политикой, да еще, если нам улыбнется фортуна, мы сможем продать не менее половины ваших работ еще до закрытия выставки».
«Всего лишь половину?» – воскликнула Салли, даже не пытаясь скрыть свое разочарование.
«Да, пусть произойдет такое несчастье при вашей первой попытке, юная леди», - сказал не без, как бы, сарказма,  Саймон. - Мне удалось продать лишь одну-единственную картину Лесли Энни Айвори на ее первой персональной выставке, а сейчас она распродается в течение первой же недели».
Салли все еще стояла как в воду опущенная, и Саймон сообразил, что  допустил бестактность.
«Не стоит так переживать. То, что не продастся, как говорится, с ходу, будет лежать в запасниках, и поверьте, об этом вспомнят сразу же, как только появится хорошая пресса о том, что уже куплено».
Салли по-прежнему молчала, насупившись, и сразу в оба глаза попали эти соринки…
«А вы еще не обдумывали, как нам скомпоновать рамы и камни?» - спросил Саймон, стремясь сменить направление их диалога.
Салли осмотрела рамы интенсивно золотого цвета, декоративные светло-серые камни, и улыбка вернулась на ее лицо.
«Они хороши, не правда ли?» - сказал Саймон. - Они будут усиливать впечатление от колорита и сделают картины еще прекраснее».
«Между прочим», - сказал Саймон, - у меня есть приятель в А.П., его зовут Майк Саллис и он…»
«А.П.?» - спросила Салли.
«Ассоциация Прессы». Майк, по профессии  фоторепортер, и всегда в поиске чего-то новенького и интересного. Он предлагает сделать ваш  снимок рядом с одной из ваших  же  картин, картину для этой цели он хотел бы выбрать сам. После этого он расклеит фотографии по всей Флит-стрит*, а мы при этом будем держать свои пальцы скрещенными  и молиться, чтобы у Наташи этот день был выходным. Я бы не хотел слишком уж вас обнадеживать, но кое-кто на эту приманку клюнет. Наш главный козырь – это то, что эта ваш дебют после блестящего окончания блестящего заведения. Едва ли мы попадем на первые полосы газет и на обложки журналов, а хотелось бы…».  Cаймон запнулся, Салли тоже удрученно безмолвствовала.
«Но еще не поздно закрутить любовную интрижку с принцем Чарльзом, знаете ли. Это сразу бы решило все наши проблемы».
Салли улыбнулась:
«Я не думаю, что Тони одобрил бы это».
Саймон понял, что он допустил еще одну бестактность.
 
Этот вечер Салли провела с Тони, в его доме в Челси. Он выглядел несколько рассеянным, но Салли винила в этом себя – ей не удавалось взять себя в руки, и после разговора с Саймоном, было заметно, что она психологически подавлена перспективами продажи  лишь очень немногого из ее картин, что предрекал Саймон.
Тем не менее, они занялись  любовью, после чего Салли предложила обсудить их планы на будущее, после закрытия выставки. Однако Тони искусно сменил направление беседы, особо упирая на то, с каким нетерпением  он ждет открытия этого  вернисажа.
В этот раз Салли успела на станцию Чарринг-Кросс, откуда уходил последний поезд на Севеноукс.

На следующее утро она проснулась с чувством страшной опустошенности, это ощущение усиливал вид ее комнаты, из которой в одночасье исчезли все ее холсты, и единственное, что ей оставалось теперь – ожидание. Состояние ее духа усугублялось еще и тем, что Тони сказал, что по вопросам бизнеса ему надо уехать, и его не будет в Лондоне к моменту открытия ее выставки.
«Но зато, я буду самым первым из числа вечерних посетителей», - пообещал он. «Надеюсь, ты не забыла, что я все еще намерен купить «Безмятежно спящего кота».
Зазвонил телефон и кто-то взял трубку до того, как Салли успела выйти из ванной.
«Это тебя!», - крикнула мать.
Салли завернулась в банную простыню и помчалась к телефону, схватила трубку - она надеялась, что это Тони.
«Привет, Салли, это Саймон. У меня хорошие новости. Мне только что звонил Майк Саллис из А.П. Он придет в галерею завтра в полдень. Все картины к этому времени уже будут в рамах, и он будет первым человеком из прессы, который их увидит.  Такие  парни  всюду хотят оказаться первыми. Я же, всеми правдами и неправдами,  заставлю его поверить в то, что ему повезло: он самым первым видит  нечто абсолютно   исключительное.
 Кстати, каталоги уже доставлены, и выглядят они просто фантастически».
Салли поблагодарила его и собралась, было, звонить Тони, и предложить ему провести всю ночь вместе,  чтобы вдвоем же придти на следующее утро в галерею к открытию выставки, но тут же вспомнила, что его нет в городе. Она провела весь день, нервозно  вышагивая вокруг дома, и лишь раз заговорила с матерью о своем самом покладистом из натурщиков – коте, который всегда безмятежно спит.

Наутро она села в самый ранний поезд от Севеноукса до Лондона, чтобы уделить время сопоставлению каталога с оригиналами. Когда она вошла в галерею, глаза ее засияли: полдюжины картин уже были повешены, и она впервые за все это время почувствовала, что они и в самом деле не плохи. Взглянув в сторону офиса, она увидела, что Саймон был поглощен телефонным разговором. Он улыбнулся ей, и в знак приветствия помахал рукой.
Она еще раз посмотрела на картины и взяла один из экземпляров каталога, лежавшего на столе. На обложке была надпись: «Выставка Саммерс», ниже надписи было изображение интерьера с видом из окна комнаты ее родителей  на сад, густо заросший сорняками, а на подоконнике лежал крепко спящий кот, весь вид которого указывал на то, что ничто в этом мире не может  его потревожить, в том числе и идущий в это время дождь.
Салли открыла каталог и прочитала вступление на первой странице.


Зачастую члены жюри испытывают большие затруднения в выборе победителя конкурса. Но когда речь идет  о работах Салли Саммерс, задача судей облегчается сама собой. Настоящий талант виден сразу, и Салли удалось то, что случается исключительно редко: получить сразу два главных приза – за работу маслом и за рисунок, причем в один и тот же год. Я с нетерпением буду ждать ее работ в будущем, и уверен в ее блестящей карьере.

Это была цитата из речи Сэра Роджера де Грея, когда он вручал призы Салли и Мэри Ришгитц два года назад в Слэйде.*
Салли листала страницы, впервые видя цветные репродукции своих работ. Внимание, которое Саймон уделил деталям, чувствовалось на каждой странице.
Она еще раз взглянула в сторону офиса и увидела, что Саймон по-прежнему  говорит по телефону. Салли решила спуститься на первый этаж и посмотреть, как смотрятся  в рамах остальные ее картины. Нижняя галерея выглядела столь красочной, а ее картины были развешены так искусно, что сама автор увидела их в новом свете.
Побродив по комнате с улыбкой удовлетворения от увиденного, Салли направилась к лестнице, ведущей наверх. Проходя мимо стола, стоявшего в центре галереи, она заметила папку с инициалами «Н.К.» Она машинально открыла обложку, ожидая увидеть невыразительные акварели.
Однако, пролистав каталог ее конкурентки, не снискавшей успехов на ее предыдущих выставках,  Салли вынуждена была признать, что ее суждения о Наташином творчестве было не вполне справедливым, когда она увидела ее автопортрет в полуобнаженном виде. Она уже хотела закрыть каталог и подняться наверх к Саймону,  когда что-то внезапно остановило ее. Хоть исполнение и было топорным, не было сомнений, что за человек прильнул к полуголой Наташе.
На Салли накатил приступ тошноты. Она захлопнула папку, быстро пересекла комнату, едва не падая, сбежала по лестнице на первый этаж.  В  углу комнаты, служившей главным выставочным помещением художественной галереи Саймона, стоял ее владелец и оживленно беседовал с человеком, увешенным фотокамерами.
«Салли», - сказал он, приближаясь к ней, «это Майк…»
Но Салли, не замечая их обоих, промчалась к выходу из галереи, слезы ручьями лились по ее щекам. Она повернула направо, за угол на улицу Сент-Джеймса, стремясь убежать от галереи как можно быстрее и как можно дальше. И вдруг она остановилась, мгновенно превратившись в живую статую. Прямо навстречу, держась за руки, шли Тони и Наташа.
Салли сбежала с тротуара и начала перебегать улицу в надежде оказаться на другой стороне раньше, чем они ее заметят.
Визжа шинами и резко меняя направление движения, водитель автофургона пытался сделать все, что мог, но слишком уж внезапно возникла перед ним Салли, и ее швырнуло головой вперед на середину проезжей части.

Когда Салли очнулась, чувствовала она себя, хуже некуда. Она несколько раз моргнула, и к тому же ей показалось, что она слышит чьи-то голоса. Она моргнула еще несколько раз, но не могла сфокусировать взор на каком-либо предмете.
Она лежала на кровати, но это была не ее кровать. Ее правая нога была в гипсе и была  подвешена к шкиву. Ее другая нога была под простыней и, казалось, была в порядке. Салли пошевелила пальцами левой ноги: да, она их чувствует. Затем она попыталась двигать руками. Рядом с ее койкой возникла медсестра.
«Добро пожаловать обратно на свет божий, Салли».
«Давно я здесь?»
«Да уже пару дней», - ответила медсестра, считая пульс Салли. - Но вы показываете рекордную скорость выздоровления. Скажу, не дожидаясь ваших вопросов, вы отделались переломом ноги, кровоподтеками под глазами, но они исчезнут задолго до того, как вас выпишут из клиники. Между прочим, - добавила она, направляясь к постели другой пациентки, - мне понравилась ваши фотографии в утренних газетах, я уж не говорю обо всех этих лестных высказываниях о вас ваших коллег и друзей. Вот что значит, быть знаменитостью!»
Салли хотелось спросить, о чем это таком говорит медсестра, но та была занята подсчетом пульса другой больной.
«Вернитесь ко мне», - хотела попросить Салли, но в этот момент другая медсестра приблизилась к ней с чашкой апельсинового сока и вложила эту чашку в руку Салли
«Давайте-ка, начнем с этого», - велела она.
Салли повиновалась, стараясь слизывать сок через все эти повязки на лице, почти полностью залепившие область рта.
«К вам посетитель», - сказала медсестра, после того как убедилась, что Салли опустошила чашку. - Он ожидает довольно давно. Вы готовы его принять?»
«Конечно», - сказала Салли, не испытывая особого желания видеться с Тони, не говоря уже о том, чтобы он узнал причину происшедшего.
Она смотрела в сторону двери, открывшейся в дальнем конце палаты, но ей пришлось еще какое-то время ждать, прежде чем в дверях появился Саймон. Он сразу же направился к ее кровати, стиснув в руках нечто, что можно было бы признать букетом цветов. Он поцеловал повязку на ее лице.
«Я ужасно сожалею, Саймон», - сказала Салли, -  он даже не успел поздороваться. - Я представляю, какие неприятности и убытки у вас из-за меня, я так вас подвела».
«Хотел бы я, чтобы меня всегда так подводили, учитывая то, что все было раскуплено в первый же вечер. А когда выяснилось, что кое-кто из моих постоянных покупателей остались ни с чем, их недовольству не было границ».
У Салли от изумления отвисла челюсть.
«Представьте себе, фото Наташи оказалось очень кстати, хотя для вас это было ужасно».
«О чем это вы, Саймон?»
«Майк Саллис сделал свой эксклюзив, а ты получила свой перелом», - сказал он, поглаживая ее подвешенную ногу. - Когда Наташа склонилась над тобой, лежащей на дороге, он пустил в дело свои камеры и сделал уйму снимков. А чего стоили комментарии  Наташи   к этим фото! Я бы такие тексты не придумал: - самый выдающийся художник нашего времени; если мир потеряет такой талант…»
Салли не могла удержаться от смеха над жалкими попытками Саймона, скопировать русский акцент Наташи.
«Ты попала в большинство газет, причем на первые полосы», - продолжал он. – «Кисть художника и смерть» - в « Мэйл»; «Чудом выжившая» - в «Экспресс»; и даже «Сан» не обошла тебя своим вниманием.
В тот вечер галерея была заполнена солидными покупателями. Наташа была в черном полупрозрачном платье и повторяла раз за разом для прессы свои оценки твоего творчества, называя тебя не иначе как гением. Но и без этого,   еще до выхода второго тиража каталога, мы распродали все, что было вывешено на стенах галереи. Но, что еще важнее, серьезные критики на полосах газет, посвященных искусству и живописи, сообщали миру, что твое творчество по-настоящему талантливо и самобытно».
Салли улыбнулась:
«Может быть, у меня бы ничего и не вышло с обольщением принца Чарльза, но то, что мне удалось, дало результат, которого вы так желали».
«Ну, не совсем так», - ответил Саймон.
«Что вы имеете в виду?» - явно взволнованная, спросила Салли. - Вы же сказали, что все картины были проданы».
«Верно, но если бы несчастный случай с вами случился несколькими днями раньше, я бы поднял цены в день выставки, как минимум, на 50 процентов. Но оставим это до следующего раза.
«А купил ли Тони моего «Спящего кота?» - спокойным голосом поинтересовалась Салли.
«Нет, боюсь, что и на сей раз он опоздал. Картина была приобретена одним весьма солидным коллекционером  в первые  же полчаса после открытия выставки. Кстати, - Саймон поклонился в сторону входящих в палату родителей Салли – Мне нужно не менее сорока ваших полотен, если мы хотим следующую  выставку организовать весной. Так что, вам следует возвращаться к кистям и мольберту уже сейчас».
«Но посмотрите на меня, умник», -воскликнула Салли, рассмеявшись от души. -Как вы себе это представляете?»
«Не возражайте, пожалуйста», - сказал Саймон, нежно гладя ее загипсованную ногу. - Ведь пострадала нога, а не рука».
Салли усмехнулась и посмотрела на родителей стоящих у ее больничной койки.
«Это Тони?» - спросила мать.
«О, хвала небу, нет, мама», -  смеясь,  отвечала Салли. - Это Саймон. И он значит много больше, имей это в виду. Я совершила такую же ошибку, увидев его в первый раз».

Примечания:
Стр.. * Подразумевается модель, демонстрирующая украшения из жемчуга.
Стр.. * Фамилия Салли – Саммерс (Summers) в прямом переводе означает «летняя».
Стр.. *Флит-стрит – улица в Лондоне, на которой вывешивают анонсы о предстоящих выставках.
Стр. * Слэйд (Slade) – одна из престижных в Королевстве  Школа Изящных Искусств.