Наступила Пасха. Девочке из молчания выходить было страшно. Среди сельчан она слыла немой, и правда могла произвести ненужный Девочке эффект, а эффектаций она не любила. Вначале она дома попробовала разговориться, привыкая к звуку собственного голоса и «разминая» мышцы и связки речевого аппарата. Потом пошла в магазин и негромко попросила отпустить ей хлеба. Видно было, что продавщица была не к этому готова, на автомате, молча отпустила ей хлеб, Девочка поблагодарила и ушла.
Этот день и ещё с неделю село гудело. Одни утверждали, что так и подозревали, что Девочка – говорящая. Другие объявляли её ненормальной. Третьи пытались догадаться, что же заставило Девочку молчать, и строили догадки в правильном направлении, что это был какой-то обет. Поскольку Девочка уже привыкла ни с кем особенно, кроме ближних соседей, не общаться, то обо всём этом она узнала только потом.
Рядом с Девочкой жила семья очень добрых людей, те самые, что давали ей хлеб и молоко. По другую сторону был дом двух пенсионеров – семья учителей, которым Девочка время от времени помогала носить воду и вывозить навоз от овец и коз, которых те держали. Отношения с соседями так и продолжали оставаться мирными.
Однажды Девочке приснился сон, что она возвращается в епархию. Но в епархии всё так через некоторое время сложится, что она снова уедет. Нужно сказать, что Девочку к тому времени разыскал архиерей. Вначале они общались по телефону. Потом он попросил подумать о возвращении в епархию, что он нуждается в её помощи, особенно в издательской деятельности и в качестве секретаря правящего архиерея. Хоть и видела Девочка сон, а судьбы не избежать. За ней прибыла машина, и она, закрыв дом и попросив соседей присматривать за ним, уехала в епархию.
Там она увидела, разумеется, всё то же, от чего и уехала. Ей вернули прежнее послушание, и даже более ответственное. Но к тому времени Девочка уже понимала, что вера и религия – понятия разные. Что Дух должен управлять формой, а не наоборот, как это повсеместно происходило.
Она уже давно видела, что мотивы, по которым люди приходили в церковь, сводились к благополучному устройству земной жизни. Крестили дитя, чтобы оно не болело, а потом забывали про церковь навсегда или до поры до времени, когда, как говорится, жареный петух в темечко не клевал. Обвенчаться, потому что так положено. Отпеть усопшего – на всякий случай, вдруг на самом деле есть ад и рай. Всё это – случаи общеизвестные. Девочка размышляла о том, что языческая Россия как верила, так и продолжает верить в магию обрядов и таинств, и какая разница, что они проводятся в православной церкви, а не у бабушки-ведуньи или у чукотского или алтайского шамана. Суть устремлённого к благополучию сознания при этом оставалась той же. Желание удачной посмертной участи не то чтобы отходило на второй план, а по сути своей приравнивалось к ряду земных благ в сознании молящихся.
Девочка понимала, что весь богослужебный чин и все молитвы сводятся к одному: «Бог – Ты есть. Это очень хорошо. Слава Тебе. Мы – грешники и ведём себя плохо. Прости нас, исправь нас. Мы будем вести себя хорошо, и подай нам, Господи…» – а дальше шёл перечень всего того, что нужно было подать. Это было понятно. Человек желал быть счастливым всегда и во всём. И везде и всем объяснялось, что если ты будешь исполнять все правила и предписания Церкви, всё будет в порядке. И те, кто оставались в церковной ограде (Девочка, конечно, полагала, что они были искренними), желали и просили избавления от болезни, устройства семейных дел, помощи в ведении бизнеса, и прочее и прочее… Люди надеялись на чудо и помощь Бога, а если чуда не случалось, то укоряли себя, мол, грешные, недостойные. Или же думали так, что Бог, наверное, желает испытать человека, его веру. Да многое ещё делалось и думалось, но суть оставалась одна – чтобы жить правильно, стать хорошим и благополучным, а после смерти попасть в рай, нужно быть православным со всеми вытекающими последствиями, и не нужно ничего мудрить и придумывать. Делай, как тебе Церковь велит, и не беспокойся. В обмен на это Бог решит все твои земные и внеземные проблемы.
Все другие, не православные, для большинства прихожан были не то чтобы людьми второго сорта, но, в общем, такими, которые в рай, скорее всего, не попадут, потому что только через православие туда попасть можно. Мысль, что и не православные, но люди хорошие, которые жизнь проживают достойно, и душа у них добрая, и они тоже попадут в рай – такая мысль в церковной ограде понимания не находила.
Девочка вспомнила, как она однажды была в Швеции на международном форуме саамов, который собрал представителей этой народности из Норвегии, Швеции, Финляндии и России. Она побывала и на заседании, которое было посвящено языческим верованиям саамов. Нужно сказать, что время и христианство не могли устранить и полностью стереть языческие корни в этом народе. Там Девочка поняла, что, не зная сути язычества, невозможно понять сути христианства. Для неё это было воистину откровением, и вот почему.
В верованиях саамов есть душа, и она - бессмертна. Существуют два мира: Этот и Тот. Вечная душа вращается между ними, воплощаясь в Этом и уходя вновь в Тот. В саамском народе существуют специальные песнопения о мёртвых и о живых. Суть этого песнопения – сохранение памяти рода. В песне о ныне живущих перечисляются по именам все члены рода: от родоначальников, которые сейчас присутствуют на Этом свете с присущими им характерными особенностями – например, рост, любимое занятие, какая-то черта характера. Точно так же поётся йойк (так называются такие песнопения) об «отсутствующих», то есть находящемся на Том свете. Таким образом, саами знают и не забывают всех членов своего рода. Если кто-то совершал страшное преступление, то его изгоняли, и о нём переставали петь йойк. Это было самым страшным наказанием.
Когда женщина была беременной, ей снились сны, кто с Того света у неё должен родиться, прийти в этот мир. Если она это не узнавала, то шла к нойду (шаману) и он это выяснял своим способом. И имя младенцу давали не абы какое, а именно то, которое всегда носил явившийся свету ребёнок. В русском народе остатки этого сохранились по стремлению называть детей в честь родственников. Если кто в роду начинал сильно болеть, то считалось, что его желал видеть Некто на Том свете. В связи с этим проходил обряд, очень похожий на христианское крещение. Больного окропляли водой и нарекали новым именем. Необходимость любви к Богу и богам, ближнему и дальнему, необходимость достойного поведения (не убий, не укради и прочее…) всегда проповедовались в язычестве и этим оно ничем от христианства не отличалось.
Узнав всё это, Девочка поняла, что новое принёс Спаситель. Он разорвал эту цепь вечных круговращений души. И, став новым родоначальником нового рода, нового народа, в Себя и через Себя собрал души в вечность в Бога как в Любовь, в Царствие Небесное. Обожение – то, что изначально несло православное христианство, было затоптано, забыто, отодвинуто в дальний угол многочисленными желаниями земного и неземного благополучного жития. Всё обросло обрядами, которые заменили собой Бога Живого, и из средства превратились чуть ли не в самоцель, хотя устами говорилось совсем иное. Она видела, что на клиросе запросто могли ругаться друг с другом из-за ошибочно спетой стихиры, как толкались прихожане в очереди за святой водой и даже в очереди к причастию, раздавалось всё то же ничем не изживаемое шипение по углам: «Как свечку ставишь?» И многое, многое другое. Во имя соблюдения чинопоследования и обряда попирались заповеди. Одним словом, вся иерархия внутренних ценностей предстала как на ладони. Однако были и прихожане, которые честно, изо всех сил старались на это не обращать внимания и не ввязывались ни в какие распри.
Девочка думала и о том, что тем, кто прежде желает благополучия земного и рая после смерти, и не стоило отходить от язычества. Христианство для тех, кому нужен Бог ради Самого Бога, кто обнаружил в себе Его недостаточность и невозможность жить без Него в своей душе. Потому и Евангелие – самая благая из всех вестей. Ведь что может быть прекрасней и сильнее того, что Бог становится равным человеку, взращивает и поднимает его до Себя. Вот это – воистину – Царствие Небесное.
Что касается земных потребностей, так неужели Бог не всемОгущ? Неужели Он не знает, что кому и когда подать? Конечно, знает. Если я Ему верю, значит, о чём таком я могу Его просить? Да ни о чём. Он знает всякую мою мысль, всякое душевное движение и, уж конечно, знает, что я ищу Его.
Девочка прекрасно понимала, что думать так не полагалось, что нужно быть постоянно в молитве и покаянии, как самой последней грешнице, и ни о каком обожении и не помышлять. Но она не могла так жить, ей не хватало Бога – как самой себя, вовсе не ради каких-то благ, а просто, потому что не хватало. Она, не ощущая Его в себе, жила как без воздуха. А Христос в её восприятии был не каким-то далёким, недосягаемым Богом, а близким другом и товарищем, который был не выше неё, а просто знал всё про Себя и Бога изначально и ободряюще ждал, когда и Девочка Бога тоже найдёт.
Всё внутри неё было живое, вовсе не далёкое. И все святые были такими же, как она людьми, которые так же мучились на этой земле, так же грешили и страдали без Бога, так же искали Его и не могли в этом успокоиться. Она не испытывала к ним чувства преклонения, но испытывала глубокое уважение, такую же глубокую дружественность и понимание. Она не ощущала их ушедшими и далёкими, а ощущала близкими и всегдаживущими. Как всегдаживущей ощущала к тому времени и себя. К тому времени она уже знала, что смерти нет, что она, оставив это тело, ощутит себя всё такой же живой.
«Все мы – разные», - думала она и хоть не могла не видеть и понимать всё, что происходит в Церкви, понимала также и другое. Если она доверяет Богу, то должна доверять во всём. Ума ни у кого не хватит, чтобы понять и предвидеть промысел Бога относительно каждого человека, каждой судьбы. Почему, кого и зачем Он приводит в Церковь – это не её дело. Успокоившись на: «Знай себя и будет с тебя», – Девочка продолжала нести своё послушание.
Состояние своего внутреннего мира она особенно не афишировала, понимая, что её будут упрекать в святотатстве, ереси и во многом другом. Если она и делилась чем-то таким с владыкой, то тот на её «чудачества» внимания особенно не обращал. Девочка старалась исправно нести своё послушание, а большего ему и не нужно было.
Но судьба уже готовила для Девочки другой поворот. Один из приближённых владыке лиц оклеветал Девочку. Владыка поверил. Это касалось её послушания. Кроме того, это приближённое лицо учинило Девочке личные оскорбления, вплоть до угрозы физической расправы. Всё это в присутствии владыки, который не пресёк этого безобразия, а с интересом наблюдал. Доверие и взаимное расположение было этим инцидентом разрушено, а без него послушание стало выполнять невозможно, потому что оно как раз предусматривало то и другое. Кроме того, Девочка ни с кем не желала конфронтации и какой-то смешной борьбы за влияние и власть, тем более что угроза физической расправы была вовсе не праздной, она этого человека знала. Пока он не уничтожит её – не отступится. Знала она и то, что, несмотря на все высокие слова, которые говорились на проповедях, защищать её никто из священства или клира не будет. Оставаться в епархии в такой ситуации показалось Девочке бессмысленным. Она не стала медлить и покинула епархию уже во второй раз. Владыка потом понял свой промах, но исправлять что-то было поздно.