Обыкновенная тайна. Отзыв о рассказе К. Мещеряковой
Игерин
Рецензия на рассказ Кс. Мещеряковой
«Волк-отец, Ракша и их Маугли»:
http://www.proza.ru/2012/01/04/1614
Проза Ксении Мещеряковой для начинающего критика – настоящие именины сердца. Ксения сама в начале пути, и как беллетрист, и – благословенна молодость! - опытом прожитых лет. Издержки художественного оформления текста естественны для неё, молодой. Писчие ляпы и накладки для только-только пробующего свои силы автора - вроде детских болезней, которыми каждый обязан переболеть, дабы выработать иммунитет к взрослой жизни.
Разумеется, и в конкурсном рассказе Кс. Мещеряковой есть на чем оторваться критику, поточить зубки, продемонстрировать свое знание правил синтаксиса и стилистики; вдоволь поерничать, всласть потешиться; наиронизироваться от души. Инженю, девочка для битья - отличная возможность самоутвердиться; пропиарить себя в качестве бескомпромиссного знатока, около литературного мэтра.
Далеко углубляться не надо. Возьмем первый абзац:
«Улочки городка прожарены насквозь. Кажется, что двухэтажные каменные дома имеют желтоватый оттенок не от краски, а от обилия солнца. Народ прогуливается небольшими компаниями, радуется выходным, рассматривает яркие витрины. Ленивая тишина полудня нарушается перекличкой прохожих, смехом и шутками беспечных горожан.
Впрочем, через дырочки в занавесе веселья проглядывает тревога. Тревогой дышат и светлое лазурное небо, и редкие перистые облака, и крыши добротных домов, и окна в уютных квартирах…»
Будь я тем самым упомянутым критиком, не преминул бы заметить, что автор плохо представляет себе, о чем пишет, чрезмерно увлекается «цветистыми» штампами; каковые, по смысли автора, должны служить украшением текста, а на деле его только портят, рассеивая внимание читателя, уводя в сторону. Например
В процитированном выше абзаце описывается жаркий (летний?) полдень. Однако, «ленивая» жара плохо согласуется с променадом «беспечных горожан». «Желтым» солнце рисуют дети, полуденное светило – белое и не подчеркивает оно, а, наоборот, обесцвечивает краски ландшафта: и трава не такая зеленая, и небо не такое лазурное, и дома не такие уж желтые… Полуденное солнце обесцвечивает все, кроме лиц – лица пунцовеют и бронзовеют.
Еще более спорной представляется метафора «занавес веселья». Притом, что занавес с дырамими, через которые сквозит, как из дуршлага, тревога.
Занавес, как я его понимаю - это матерчатый полог, отделяющий одно от другого.
Что от чего отделяет «занавес веселья»? Воображение отказывает.
Может быть, автором подразумевалась «атмосфера веселья»?
Мне кажется, слово «занавес» показалось автору просто более красивым, чем сухое метеорологическое «атмосфера»…
Далее. «Тревогой дышат…лазурное небо…»? Тревогой - лазурное? А беспечные горожане этой «тревоги» над своей головой, заглядевшись на витрины, как бы не замечают?
Но - довольно. Взялся я за эту статью, не для того, чтобы в кулачок похихикать; а, напротив, доброе слово молвить. В целом рассказ мне понравился.
Единственное, что хотелось добавить.
Передавать посредством живописания природы психологическое состояние героев своих произведений - этой страстью грешат многие самодеятельные авторы Прозы.ру.
Происходит эта страсть, очевидно, от школьных уроков литературы, что в славный период ученичества акцентировали наше внимание на пейзажных изысках классиков. Во-первых, потому, что страницы, посвященные описанию природы элементарно скучны и подростки обычно их пропускают. А, во-вторых, потому что общечеловеческие проблемы, что выпячивали в своих произведениях классики, ещё плохо понимаемы школярами в силу их социальной незрелости. Вот и приходится учителям обсуждать на уроках более близкие и более понятные детям материи. Бежин луг. Дуб Андрея Болконского. Метель, как загулявшая стихия революции в «12» Блока…
Разумеется, и сами классики виноваты. Зачастую их произведения перегружены картинами полей, равнин, лесов, рек. Конечно, следует учитывать и характер эпохи, в которую Пушкины-Гоголи творили, рутинный сельскохозяйственный уклад наших предков. Имевшая в те времена место близость людей к природе, кровнородственная связь с землей-матушкой порождала неспешность, основательность бытия, а вместе с тем созерцательность, наблюдательность, благодарение к кормилице ниве, сострадательность к благодетелю лесу. Большая экономическая зависимость от погоды вынуждала держать ушки на макушке, постоянно всматриваться и прислушиваться: удачный, урожайный случится год? или?
Героини моей любимой Джейн Остен то и дело приглашают друг дружку к окну или на террасу полюбоваться «живописными» видами. В контексте романов великой Джейн выглядит весьма органично.
А в современном романе? Уже у Достоевского, автора преимущественно «городских романов», описания природы практически нет. У горожан связь с природой утрачена. Природа больше не является влияющим, а тем более, определяющим фактором.
С преподаванием Достоевского у школьных учителей всегда были и остаются проблемы.
Это было отступление об анахронизмах.
Теперь о главном: о новом, современном аспекте - или, точнее сказать, акценте - рассказа Ксении "Волк-отец, Ракша и их Маугли".
Современного читателя, обтекаемого со всех сторон информационными потоками, словно он - остров, единственный в своем одиночестве, удивить чрезвычайно сложно.
Интернет. Всемирная паутина. Всё всем обо всём известно. Знаю, слышал, видел, наблюдал, мне уже говорили, передавали, читал…
Ценность представляет только новая информация. Интересна только она. Занимательна только она. И любая книга интересна лишь постольку, поскольку нова, свежа и оригинальна заключенная в ней информация.
Принципиальное отличие мастерства от творчества, ремесленничества от искусства заключается в том, что мастерство – это повторение, репродуцирование уже былого, пусть даже на новом уровне, с улучшенными характеристиками; а творчество всегда – первотворение, созидание чего-то доселе не виданного и неслыханного.
Книга – продукт творчества, и как продукта творчества, как первотворение, равнозначна открытию. Не изобретению, не усовершенствованию, а именно открытию. Поэтому второй Шекспир этому миру не нужен, его открытие уже состоялось. И второй Пушкин миру не нужен. И второй Толстой. Искусство представляют только первые лица. Знакомство с произведением искусства - это встреча в верхах.
Однако, если нет больше ничего нового под луной, чем возможно удивить этот всезнающий и всеиспытавший мир, если, конечно, возможно? Если старое, как в прежние времена, уже не выдашь за новое, Интернет - тут как тут - с ехидцей напомнит: а, знаете, это "новое" уже было? Проклятый, он помнит всё и ничего не забывает!
Не буду вас мучить, сразу отвечу: тайной.
В тайне по определению сокрыто то, чего заведомо мы не знаем, а, следовательно, нечто принципиально новое. Все, что неведомо нам, до сих пор не видано, не слыхано нами, заключено в тайне.
И до тех пор, пока не разгадана – она прельщает нас свежестью, как родник.
Наличие тайны любому причастному к ней придает вес, а книге – непреходящий читательский интерес. Пока тайна - остается тайной, интерес окружающих к ней обеспечен. Тем больший, чем большее количество людей она затрагивает.
О «Гамлете» написано в тыщу раз больше строк, нежели их в самом «Гамлете». И ещё напишут бессчетную тьму томов. Тысячи, миллионы людей жаждут разгадать тайну, тот несомненно высокий смысл, что вложил изначально Шекспир в мутный образ датского принца.
Попытки расшифровать, доискаться до сути следуют одна за другой, и не иссякнут до скончания мира, заранее обреченные на провал. Потому что всем соискателям тайны остается высказывать лишь догадки. Подтвердить же их некому, Шекспир умер, и унес отгадку с собой.
Интерес людей к «Гамлету» - вечен.
Шекспир – Шекспиром, но и современные писатели тоже не промах.
Полагаю, что можно говорить и о тенденции, и об устойчивом векторе, и об отличительной черте современной литературы: современный классический роман все чаще ставит тайну во главу угла, делает таинственное краеугольным камнем, вокруг которого развивается сюжет и вращается действие. Здесь я имею в виду не обязательно Стивена Кинга; вернее, не только его. Прежде всего Маркеса, Фаулза, Эко, Сарамаго.., чье творчество общепринято наиболее полно отражало состояние мирового литературного процесса на рубеже тысячелетий; в чьих произведениях реализм не переплелся, а буквально спекся с сюрреализмом и мистицизмом; чьи романы, как Сфинкс.
Вопросов в них больше, чем ответов; ответы же ускользают.
Ответь на них, и Сфинкс низвергнется со скалы.
Не забывай: судьба Эдипа ужасна.
Я не знаю, плод ли это творческих раздумий Ксении, или она пришла к этому по наитию (а, какая, собственно, разница, наитие тоже – особого рода талант), но она поселила в свой рассказ тайну, одним махом обособив его и выделив в перечне проза.рушных текстов.
Когда я читал произведение Ксении, то поначалу подсознательно – смутно, как будто где-то что-то подобное уже встречал; а затем - явно, как сон; у меня возникло ощущение аллюзии с рассказом Хулио Кортасара «Захваченный дом».
Этот рассказ был первым, что я у Кортасара прочел, прежде чем влюбиться в него на всю жизнь. А за полвека до моего знакомства с Кортасаром, точь-в-точь такая же история приключилась с Борхесом. Также, как и я, прочитал он «Захваченный дом» и - влип.
Также, как и я, до этого Борхес ничего о Кортасаре не слышал, Борхесу было совершенно до лампочки, что где-то рядом, причем, в непосредственной близости - по улицам, книжным развалам и кабакам Буэнос-Айреса ходит-бродит писатель Кортасар и что-то там пишет.
Вот такой он, рассказ "Захваченный дом".Магнетический. И магнит, заключенный в нем - тайна. Впрочем, вы уже догадались.
Странный это рассказ, и впечатление производит он странное. Он повествует о брате с сестрой, живут они в старом доме вдвоем, им угрожает опасность. До самой последней точки рассказа мы так и не узнаем, что собой представляла эта опасность, которая заставляла брата с сестрой ощущать прямо-таки животный страх и отступать перед ним, прятаться в дальних покоях, отдавая неведомой этой опасности одну за другой комнаты своего дома. И так, пока они не оказываются на улице, бегущие незнамо отчего неведомо куда.
Все. Больше в рассказе ничего нет, хоть прожарь листы над свечой. Чувство, что тебя обманули. Тайна осталась тайной. Отгадки нет.
-- Как это нет? - удивляешься ты. И с этим "как" ты уже на крючке. Включилось воображение.
Рассказ мастерский. Каждое слово на своем месте и ни слова лишнего, так характеризует Борхес творчество Кортасара.
Рассказ, поражающий воображение читателя, захватывающий его в плен, не отпускающий от себя.
Такова сила тайны. Прельщение, очарование, соблазн. Тайна - женщина.
Кто же, черт побери, захватил дом? Что выгнало несчастных брата с сестрой на улицу? Ответа нет. Или он есть, но каждый раз – разный.
Каждый писатель – это строитель своих миров.
Одни писатели приглашают читателя в свой рукотворный мир на временное или постоянное жительство.
А другие предлагают читателю нечто вроде детского конструктора: набор деталей и инструкцию по сборке. Есть правила, а у правил - рамки; но тот мир, который ты с подачи писателя сотворишь - будет твой собственный мир. Ты не можешь его не любить.
Ты попался.
Безотказный художественный прием, старая, как мир, душеловка. Кортасар прием использовал, выдумали до него.
Помните сказку о старике и его ленивых сыновьях? Как старик умирая, сказал сыновьям о зарытом на поле кладе. Клад сыновья не нашли, но поле для посева вскопали. Принцип тот же.
Сюжет рассказа Ксении Мещеряковой представляет собой как бы обратное, зеркальное отражение знаменитого рассказа Кортасара. Неизвестная опасность в виде «синих фуражек» преследует мужчину и мальчика, гонит их из города. Почему? За что? Мы не знаем.
Автор предлагает нашему воображению подключиться и найти ответ самим, сколько угодно ответов. Также, как из детского конструктора можно собрать и машинку, и домик, и собачку. Что захочешь, насколько хватит фантазии.
Концовка рассказа у Ксении прямо противоположна кортасаровской. Городские джунгли, как и должно быть, оказались враждебны Отцу-Волку и его приемному сыну Маугли. Вырвавшись-таки на природу, они вернулись в свою родную среду. Опасности больше нет. Они победили. Они свободны. Позитивная, буколическая концовка.
Разумеется, реализация у Ксении – далека от кортасаровского уровня. Небрежно оформлен переход, скажем прямо - никак не оформлен между первой и второй частями рассказа.
Если уж главного героя зовут Волк, а его приемыша - Маугли, то по логике, к ним должны быть враждебны настроены не только "синие фуражки", но и все горожане. И логично было бы представить "синих фуражек" офотниками, а прочих горожан - загонщиками. ЧЖелательно четче обозначить границу между преследователями и преследователями, ещё б немного нагнести атмосферу...
И т.д.
Однако реализация - дело наживное.
А вот то, что у Ксении Мещяряковой есть идеи; то, что она творит собственные миры, стремится писать современно, занимательно, интересно.... заслуживает одобрения и оценки
© Copyright: Игерин, 2012
Свидетельство о публикации №21201221907