Маша проснулась от сильной головной боли. Вернее не проснулась, а скорее очнулась - трудно назвать сном это тяжелое полузабытье, в котором она находилась последние несколько часов. Все тело болело, а ко всему она еще изрядно озябла лежа в одном халате поверх одеяла. С трудом поднявшись она стала, шарить по полу ногами в поисках тапок, но не нашла их и босиком поплелась в соседнюю комнату. Пол был холодным, шершавым и каждое движение отдавалось в голове ударами сердца. Вид, представший ее взору был столь же омерзительным, сколь и привычным – разбросанные вещи, пустые бутылки на полу и стол с остатками ночного застолья.
Когда – то этот стол был ее гордостью – большая, круглая столешница покоилась на резных ножках ручной работы. Маша любила принимать гостей, а сервировке стола всегда уделяла особое внимание, делая это неспешно и с удовольствием. Она знала в этом толк. Ей нравилось доставать из посудного шкафа старинные тарелки, оставшиеся в наследство от родителей, раскладывать серебряные столовые приборы и расставлять ослепительно сияющие хрустальные фужеры.
Обходя стол, Маша зацепилась за него краем халата и на пол с грохотом рухнула пустая консервная банка, обдав ее босые пятки томатом от кильки. Грязно выругавшись, она подошла к окну и выглянула во двор, который был пуст, что свидетельствовало о будничности этого дня.
Может работу поискать – подумала она. Я же еще не старая, у меня два высших, стажировка в Европе, опыт…, правда, когда это было…
Повернувшись к столу, взяла сигарету и уже хотела закурить, как в висках снова застучало, а где-то под левой грудью возникло что-то, чего она еще не знала. Она оперлась руками о подоконник, прикрыла глаза и простояла так несколько минут, пока боль не отпустила. Cнова захотелось курить, но она пересилила себя, опасаясь нового приступа.
В этом дворе прошло ее детство и юность. Здесь они гуляли с мамой, отсюда проводили отца в тот злосчастный рейс, из которого он не вернулся и который в корне изменил их жизнь. А там, на противоположной стороне, будучи уже постарше, они играли с мальчишками в карты. На этой же лавочке, под сиренью, теплыми летними вечерами они целовались с Алешкой и там же решили пожениться.
А все-таки Алешка сволочь, что забрал дочку, когда они разводились, подумала Машка. Может, если бы он тогда не ушел, все было бы и нормально. Хотя, впрочем, я сама виновата, не он же мне наливал…
Все рухнуло как-то в одночасье, когда их институт закрыли, а ее редкая и востребованная специальность вдруг стала никому не нужна. C пол года она помыкалась в поисках работы, но когда средства оказались на исходе пошла на рынок и именно там пристрастилась к ежевечерним возлияниям по поводу удачного торгового дня, впрочем равно как и неудачного тоже. Пару лет продолжалось это бесшабашное существование, пока не снесли рынок, и она опять оказалась не у дел.
Рынок снесли, но остались «подруги», а позже появились и «друзья». Алексей боролся за нее года полтора, потом плюнул, подал на развод и, отсудив у нее дочь, уехал в другой город, а спустя еще некоторое время и вовсе покинул страну. С тех пор она ничего о них не знала.
Маша все же закурила, но наслаждение от первой затяжки сменилось приступом тошноты и, загасив сигарету, она направилась в ванную комнату.
Обычно она умывалась наспех, но сегодня ей вдруг захотелось принять душ. Вообще день сегодня был какой-то странный – то эта боль, то вдруг нахлынули воспоминания…
Чуть прохладная вода упругими струями хлестала по ее телу, в голове слегка просветлело, рассеяв мутное марево перед глазами, и ей вдруг захотелось посмотреть на себя в зеркало во весь рост, чего она не делала с незапамятных времен, боясь увидеть свое увядающее тело. Как ни странно, все оказалось несколько лучше, чем она предполагала – да, она сильно похудела, от ее роскошной груди осталось немного, а когда-то идеальные ноги были покрытой паутиной синеватых вен. Но фигура сохранилась, а отсутствие излишнего живота и округлые бедра даже позволяли надеяться на некую привлекательность. Маша повеселела и, взяв расческу, принялась с наслаждение расчесывать влажные, спутавшиеся волосы. Закончив с утренним туалетом, она пошла в спальню, сбросила с кровати серую скомканную постель и застелила ее дневным покрывалом. Потом открыла шкаф и, надев чистый халат, решила прибраться. С каким-то остервенением и одновременно удовольствием отдраила подоконники, выкинула в мусорное ведро грязную, прожженную во многих местах скатерть вместе с остатками ночного гульбища и принялось за полы. Когда-то она натирала этот паркет каждую неделю, и Боже упаси, кому из домашних было ступить на него без тапочек.
Маша нагнулась к ведру отжать тряпку, как вдруг в висках снова застучало, и одновременно с этим раздался настойчивый звонок. Открывать ей не хотелось, но и скрыть свое присутствие дома было невозможно. Звонок повторился еще более настойчиво. Вытерев руки и застегнув халат она нехотя и даже как-то обреченно пошла к двери.
Компания ввалилась как обычно тихо и, не разуваясь, быстро прошла в комнату, немедленно и деловито начав раскладывать на столе нехитрую закуску. Перемены, произошедшие в комнате, остались никем не замеченными, только старинная подруга Ленка, удивленно оглянувшись по сторонам, спросила –
Маш, ты чо?
Маша молча наблюдала за происходящими и даже не заметила, как чья-то заботливая рука поставила перед ней наполовину заполненный стакан. Пить ей не хотелось, она решила, что только пригубит, но сделав первый глоток, по привычке, выпила до дна.
В голове слегка зашумело, сладкая, но в тоже время какая-то тревожная истома обволокла ее, сменившись вдруг безнадежной тоской. В голове возникали и тут же пропадали обрывки каких-то давно забытых воспоминаний, одно за другим, словно кинопленка, склеенная из кусков старых фильмов. То это был школьный выпускной, то роддом и Алешка с дочкой на руках, то откуда-то, из глубины памяти, всплыл тот чудный вечер в Сочи…
Ей захотелось заплакать, но слез не было. Она вдруг поняла, что ее, той жизни, уже нет и той Маши уже нет и никогда больше не будет.
Второй стакан она выпила уже без колебаний, закурила и посмотрела по сторонам. В комнате становилось душно от запаха дешевого табака. Повеселевшая компания бурно обсуждала прошедший день, который, впрочем, ничем не отличался от предыдущего, и вряд ли будет отличаться от следующего.
Воспоминания ушли, а вместе с ними и то тревожное состояние, что не покидало ее весь день, оставив только щемящую боль в груди. Она, налила себе еще и, выпив залпом, попыталась встать, но поняла, что ноги ее не слушаются. Придвинувшись к столу, Маша положила голову на руки и закрыла глаза.
Да провались оно все пропадом – подумала она. Мысль эта в ее жизни была последней.