Утром 12 апреля Аня вошла на территорию роддома и обратилась к одной проходящей мимо неё женщины в белом халате, показывая направление:
— Вы мне не подскажете, где здесь это отделение?
— А, это. Так это вон в том доме деток убивают, — ответила женщина и показала рукой на одноэтажное старое деревянное здание.
Войдя в отделение, Анна отдала направление медсестре, которая что-то записала в журнале и заставила переодеться Анну в принесённые из дома с собой вещи. Одежду, в которой была Анна, она отдала санитарке, та заперла её в каком-то шкафу.
В большой комнате, где стояли два круглых обеденных стола, сидели на стульях и на диване молодые женщины.
К полудню пришла врач, и акушерка стала вызывать женщин для предварительного осмотра в кабинет, их было примерно пятнадцать. Когда осмотр закончился, врач
подготовила все бумаги для завтрашнего дня в зависимости от результата осмотра.
В отделении были практически ровесницы Анны, все замужние, имели уже по одному или по два ребёнка. Вечером остались пациентки одни, рассказывали свои неказистые истории жизни. На следующий день утром придёт врач и будет делать свою работу, ту, зачем сюда пришли эти молодые женщины. Анька легла спать, плакала. Несмотря на сильный токсикоз, ей не хотелось делать аборт, она даже по-детски мечтала: может, врач завтра не придёт на работу.
Шестой по счёту Анна зашла в кабинет, перед гинекологическим креслом сидела врач, на ней был надет большой клеёнчатый фартук со следами вытертой крови, на руках чистые перчатки. Анну трясло, словно от жуткого холода.
Врач спросила:
— Ну что, за ночь не передумала?
— Нет.
— Раз нет, тогда ложись. И не кричи.
Анна неуклюже стала забираться на это кресло.
— Что копаешься, ты у меня не одна.
— Я боюсь. Ведь больно? — спросила Анна.
— Да уж конечно больно, но и ему, кого жизни лишаем, тоже больно.
Анна расположилась на кресле, акушерка со знанием дела раскладывала на специальном столике различные металлические инструменты, в том числе зеркала, подъёмники матки. Позже акушерка держала эти закреплённые жуткие предметы.
Врач выбрала нужный предмет — щипцы однозубые для оттягивания матки, раскрывала и подтягивала матку для аборта, было видно, что она чем-то недовольна, ворчала:
— С такой сильной маткой детей рожать да рожать, трудно открывается.
Анна взвыла и заплакала, врач произнесла:
— Так, чтоб ни одной слезы не было. Не мешай. И не крутись. Лежи спокойно и не шевелись. Иначе выставлю за дверь.
— Больно, очень больно, — со стоном произнесла Анна.
— А ты как думала? Конечно больно. Это тебе не с мужиком спать. Это только начало, это ещё не аборт. Только полдела сделали, матку подтянули и раскрыли.
Сердце стучит так, словно хочет вырваться наружу, вены на висках увеличились, озноб сменялся жаром, пот стекал по лицу, шее. Анна то кусала свои губы и ладони, то пальцами сжимала свои бёдра, на которых остались следы от её коротких ногтей. То периодически держалась за ручки кресла, в которые она словно хотела перенести всю испытываемую боль: раздирали и рвали её плоть, а орать и кричать запрещено, но, несмотря на запреты, она громко стонала.
— Поднимайся. И вот сюда посмотри, это был твой ребёнок. Мальчик.
Анна поднялась, посмотрела в большой лоток, там кровавое месиво. Голова кружится, боль нестерпимая, тянет и жжёт низ живота, словно все внутренности разорвали. С трудом передвигая ноги, Анна в сопровождении не то акушерки, не то санитарки выбралась из этого кабинета, за дверью которого её под руки подхватили другие пациентки и подвели к кровати. Она легла на кровать, сжалась в комочек, накрылась с головой одеялом и дала волю своим слезам. Это был плач разлуки на Вечность, с тем, кого никогда не увидит. В душе творилось невообразимое: облегчение, гнев, вина, обида и отчаяние… Кто-то принёс ей прохладную грелку для сокращения матки. Она не хотела быть убийцей, но, несмотря на это она убила того, кого могла любить больше всего на свете, и ему было всего 10–12 недель. На следующий день выдали на руки больничный с диагнозом «прерывание беременности», а во дворе роддома Анну ждала Нина.
Однако начавшийся постабортный синдром (постабортная депрессия) проявился не сразу, но об этом позже.
Именно таким образом в те времена — если не по знакомству, то без обезболивания, — делали аборты.
Цель такого изуверства была в том, чтобы, испытав боли аборта, в другой раз женщины не шли на подобные процедуры, а рожали.
С позиции христианской нравственности рождение любых детей и их воспитание - это нормальный для души крест. Но когда мать или отец сбрасывают с себя этот крест, ниспосланный Господом, то это не только грех против Бога. Это и грех против себя. За это будет неизбежно что-то другое, иначе и быть не может, ибо Господь справедлив.
«Итак, соглашаясь на аборт, люди надеются избежать проблем….. Однако, строя счастье на крови собственного дитя, они расстреливают свое будущее. И это будущее мстит им…» (Это слова замечательного подвижника игумена Никона Воробьева).
(отрывок из Наивная, главы 16).