Дверь хлопает, и в туалет заходит Петрович.
- Ну и вонь, - жалуется он. – О, Васёк, моё место занял?
Я сижу у окна и сру. Говно как-то не очень идёт, и приходится постоянно тужиться. Я выдыхаю и отвечаю:
- Тут же нигде не написано: «Место фрезеровщика Петровича».
- Твоя правда, - бодро отвечает старик, стягивая портки.
Я замечаю, что у него даже на лобке уже волосы поседели. Сколько ж ему лет-то? Спрашиваю фрезеровщика об этом.
- Да вот, я уже в семьдесят седьмой раз новый год встретил. А весной мне стукнет семьдесят восемь. Вась, а бумажка есть? А то меня что-то так прижало, что я даже запамятовал бумагу взять.
Я хотел было ответить, но Петрович зычно пёрнул. Я вновь открыл рот, чтобы ответить, но задница сослуживца снова перебила меня. Теперь целой серией пердежей. Почему-то вспомнилась служба в армии, о том как я на стрельбах отсекая очереди по три выстрела, поражал мишени.
Стрельба утихла, и я ответил:
- Да, у меня тут целый журнал есть. У жены взял. Газеты я давно не покупаю, экономлю. А вот жена что-то вечно покупает.
- Ну-ка дай глянуть.
Я протянул Петровичу скрученный в рулон дамский журнал «Glamour». Петрович развернул его и открыл на первой попавшейся странице.
- Вот это бабы! И что, твоя такая же красивая? Ух! Вот это трусы! Если моя старуха бы их натянула, то они бы потерялись совсем, - Фрезеровщик засмеялся, подпёрдывая себе в такт. – О! Пошло говно…
Я вспомнил свою Василису. Когда я пришёл из армии, она мне казалась самой красивой на свете. Рождение двух детей, и долгие годы откровенной нищеты подорвали её красоту. Но я думаю, что я всё же люблю её. А она меня? Пилит постоянно. Денег мало. Всё денег ей подавай. Я когда мастером в цеху стал, денег прибавилось, да всё равно не хватает. Да и бывает, что зарплату задерживают.
- Нет, Петрович. Физическую красоту она растеряла. А в душе всё та же восемнадцатилетняя девчонка, которую я и полюбил, – соврал я.
- Экий ты романтик, Вась…
Я пожал плечами, а Петрович беспощадно вырвал лист с какой-то фотомоделью в одних трусиках, и сунул его себе в задницу.
- Жесткая бумага… Хрень какую-то твоя баба читает.
Он встал, застегнул штаны, отдал журнал и вышел в цех. Я остался один.
За окном падал снег. Зима. И где-то на пересечении улиц Огнеупорной и Областной стоит дом, в котором тепло, и меня ждут два сына и Василиса.