Глава вторая.
Предсказание Владимира и его печальный пессимизм.
Вспомнил сейчас разговор с Владимиром Курочкиным о нашем творческом будущем. Разговор происходил на осенней или весенней сессии пятого курса. То есть, или в октябре 1980-го, или в апреле 1981 года.
Я спросил у него тогда, верит ли он, что в будущем будет печататься, публиковать свои книги, что сможет кормить на литературный заработок себя и свою семью. И верит ли он, что станет профессиональным писателем.
О себе я сказал, что вообще не представляю себя в образе профессионального писателя, но хотел бы, разумеется, им стать.
Но Володя поразил меня своим уверенным и однозначным ответом, что как раз именно меня (из всей нашей четвёрки) он видит в перспективе профессиональным и стабильно публикующимся писателем.
И это несмотря на то, что Женя Кувайцев в ту пору публиковался в разных изданиях, вплоть до журнала «Новый мир», а также во всяких поэтических сборников. Готовилась солидная публикация и у Кости Майбороды в журнале «Литературная учёба». Сам Владимир периодически публиковался в омских газетах. А у меня в ту пору вообще мало что получалось. К тому же возникли проблемы с написанием первого проекта дипломной работы.
И, тем не менее, Володя сделал вот такой прогноз о моём творческом будущем.
Этот прогноз Владимира Курочкина вместе с пришедшей ко мне уверенностью, что я буду публиковаться стабильно и серьёзно, сыграли со мной своего рода злую шутку.
С 1976 и по 1990 год включительно я упорно атаковывал журналы и издательства своими рукописями, - и всё безрезультатно. Следующие два года я что-то ещё пытался писать по инерции, а потом на два года всё забросил, обдумывая потихоньку книгу на совершенно новую для меня тему о духовном целительстве. Она-то и вышла в свет в октябре 1996 года. Ровно через двадцать лет после моего поступления в Литературный институт. Вслед за этим пошли издаваться и другие мои книги.
О себе же Владимир сказал, что надеется, конечно, на публикации своих рассказов и повестей. Но не знает, сможет ли выйти на максимальный уровень своих способностей. Ибо чувствует, что жить ему осталось не столь уж много. Брат его старший умер в сорок с небольшим лет. Отец, а также кто-то ещё из близких родственников тоже прожили немного.
Помню, как поразил меня этот странный пессимистический настрой Владимира. Я сказал решительно и протестующе, что нельзя настраивать себя подобным образом. Если в отцовском роду кто-то прожил у них мало, то, вполне возможно, в материнском роду были такие, кто жил долго. Нельзя однобоко настраивать свою судьбу на худший вариант.
Володя улыбнулся моей горячности и сказал примирительно: он вовсе не против прожить лет восемьдесят, но сомневается, что это у него получится. Да и не представляет он себя таким древним стариком. Разговор этот, кстати, проходил менее чем за три или даже за два с небольшим года до гибели Владимира.
Он так и не издал ни одной своей книги. Печатался где-то в омских газетах. Но выйти на истинный уровень своего писательского мастерства Владимир Курочкин уже просто, по-видимому, не успел. Вероятно, в чём-то другом была тайна нынешнего его прихода в мир земной… Костя Майборода тогда поддержал Володю, говоря, что максимальный рубеж, который он видит для себя в этой жизни – пятьдесят семь лет. Если ему дано что-то сделать в литературе, то он это сделает до названного срока. Собрание сочинений он писать не собирается. Разве что напишет пару повестей и опубликует одну-две книги.
Я для себя не видел каких-то конкретных рубежей и сроков в земной жизни.
Женя Кувайцев тоже не определял для себя сроки жизни, но книгу мечтал опубликовать уже в ближайшем будущем. Причём, непременно со своей новой поэмой, над которой он в ту пору усиленно работал.
К сожалению, в ту пору он получал из журналов и издательств отрицательные отзывы на свою многострадальную поэму. Хотя, повторяю, стихи его печатали в ту пору в журналах и поэтических сборниках да альманахах весьма охотно.
А дальше расскажу, что знаю, о странном исчезновении Евгения Кувайцева…
Продолжение следует.