1.
Яша думал, что, пребывая в состоянии романтической влюблённости, работа будет двигаться как по маслу, но глубоко заблуждался. Все его мысли теперь занимала только Наташа, и он не мог ни на чём сосредоточиться. Вдобавок ко всему его любовь, будто проросшая весной картошка, омрачилась ревностью. Он ревновал свою женщину ко всему, к алкашам из чайной, к её мужчине который далеко и вернётся не скоро, и ещё чёрт знает ещё к чему.
Глюкштейн быстро понял, что такими темпами Машины в срок не закончить и срочно потребовал на работе отпуск. В институте немного удивились, но заявление подписали. И Яша двинул все свои силы на последний блицкриг. Кстати, тут его очень выручил алкоголь. Он помогал забыться от любовных дум, будоражил воображение и нередко помогал отыскать ключ к решению возникающих проблем там, где трезвый даже бы и не подумал посветить зажжённой спичкой.
Каждое утро Яша восставал из пепла в похмельном треморе, с сухостью во рту, нашаривал возле дивана бутылку со ста граммами на дне, отточенным движением сливал их вслепую в стакан, и залпом опрокидывал в себя. Потом, закрыв глаза и вжавшись горячим затылком подушку, с минуту ждал, пока водка приживётся, обнимет теплом стонущее нутро и шаркал тапками на кухню, где взрывал консервным ножом банку тушёнки и через силу сжирал её, почти не глотая.
В первые дни отпуска, Глюкштейн, не имея должного опыта, тратил свои драгоценные минуты на походы в магазин, за очередным пузырём, пока его не осенила простая, как квадратное уравнение, мысль: а не запастись ли горючим под завязку один раз, оптом, и проблема отпадёт раз и навсегда? Мысль была трезвая, пугающая, как рабочий понедельник, даже несмотря на то, что Яша к ней пришёл допивая вторую поллитровку за день. Сказано – сделано и в красный угол кухни были втиснуты две коробки «Кубанской крепкой» с ящиком говяжьей тушёнки .
И дело действительно пошло на лад.
Всё закончилось ровно за неделю до поставленного срока. В это утро Яше было очень худо. Трясущимися руками он протянул последние контакты в собранной схеме и, стуча гранённым стаканом о зубы, добил последнюю бутылку. Его немного отпустило, ставшее уже хроническим похмелье, и он запустил Машину. В квартире тут же выбило пробки (первый блин комом). Глюкштейн кошерно выругавшись установил более мощные «жучки» и повторил попытку. На этот раз аппарат ответил мелкой дрожью, будто поддразнивая хозяина его нынешним состоянием, наполнив квартиру запахом озона. «Хоть на чем-то можно будет скомпенсировать мою еврейскую печаль, в случае провала.» – сыронизировал про себя Яша и решительно дёрнул на себя массивную ручку «капсулы» с надписью «ЗиЛ». Кряхтя и обливаясь вонючим потом, он залез внутрь и захлопнул за собой дверцу. Находиться внутри было адски неудобно – в позе эмбриона, поджав колени к подбородку. Вдобавок ко всему там невыносимо воняло гнилой резиной и ещё чем-то прокисшим, отчего Яшу чуть не вырвало. Однако он мало-помалу пообвык, засветил тусклую лампочку над панелью управления, и выставил на таймере текущую дату: 17.11.2004. При этом тут же поймал себя на мысли, что для подобных путешествий вдвоём, ему понадобится камера вдвое больше этой, и если в ней будет так же сильно смердеть, то нужно стать ещё и Цицероном, чтобы затащить в неё Наташку. Но об этом потом.
«Итак, Яков Моисеич, куда лететь изволите? И действительно, куда?» – шёпотом задал себе вопрос Яша. Ведь он никогда не задумывался над этим. Не став особо заморачиваться, Глюк выставил дату на месяц вперёд и запустил тикающее реле времени, позаимствованное у маминой стиральной машинки – слов нет, архаично, но вместе с тем безотказно. И начал ждать. Торопливое мурлыканье механизма, казалось, растянулось в вечность, Яша даже успел задремать.
Когда раздался отчётливый щелчок, сигнализирующий об окончании путешествия, учёный с удовольствием отметил, что его тяжёлого похмелья как не бывало, и это ещё один несомненный плюс его изобретению, пускай и побочный. Глюкштейн бегло взглянул на дисплей, где светилась новая дата: 17.12.2004. Самодовольно усмехнувшись, Яша толкнул дверь саркофага, чтобы выйти наружу, и пришёл в неописуемый ужас – он совершенно не учёл того, что дверца открывалась только снаружи. Такова уж дурацкая конструкция всех раритетных холодильников. Глюк продолжал лежать на боку и старался подавить в себе волну подступающей паники. Действительно, было бы очень странным и несправедливым создать такую Великую Машину и умереть в ней заживо погребённым, так и не увидев будущего.
На поверхность его сознания вздутыми покойниками всплыли заживо похороненные Гоголь с Эдгаром По, безголовая килька в томате. Только Богу известно, о чём он успел подумать в эти минуты.
Спасла Яшу давняя привычка технаря: никогда, не при каких обстоятельствах, не расставаться с пассатижами. Глюк давно заметил, что если он куда-то выходил без них, то ему казалось, что на нём нет брюк. И вот теперь, где-то на дне кармана они скромно дожидаясь своего часа. В течении десяти минут Яша акробатически выгнувшись пропеллером сумел-таки выломать кусок пластика и добраться до простейшего замка, который открыл в считанные секунды.
Выбравшись наружу, он совершенно забыл о том, что переместился во времени и первым делом решил обмыть своё спасение. Но вспомнив, что час назад допил последнее, стал торопливо собираться в магазин.
На улице ему пришла навязчивая мысль: снова повидать Наташу и он решительно взял курс по направлению к чайной. Яков очень устал и соскучился по своей женщине. Он не выходил из дома недели две и был очень удивлён увиденным. Вокруг намело большие сугробы, и прохожие надели зимние одежды, а он всё так же легкомысленно ходит в демисезонном пальтеце, заляпанном октябрьской грязью. И тут его осенило, ведь сегодня, наверное, 17 декабря, а это значит что его Машина работает!
В прекрасном настроении Яша плавно потянул на себя дверную ручку Наташиного заведения, и вошел в его прокуренный тёплый смрад. Тут и там за столиками кучковались стайки пьяниц, которые нервно беседуя вполголоса, изредка тыкали друг в дружку пальцами. Появление нового человека одетого не по погоде никто не заметил, ибо основной контингент чайной мало чем от него отличался. Тут большей частью все были одеты нелепо и кое-как.
Смело подвалив к стойке, Глюк удивился тому, что за ней сейчас стояла другая женщина, вдвое моложе, но удивительно смахивающая чертами лица и фигурой на Наташу.
«Дочь наверное, матери помогает. Она же говорила, что у неё дочь-студентка. Сейчас, примем дозу и всё выясним...» – решил Яша, заказывая двести водки и какой-то обветренный бутерброд.
Выпив с удовольствием в два захода налитое, и оставив закуску нетронутой, Глюк сразу же почувствовал живительный приход. Кровь в его жилах запела и в звуках окружающего его мира будто бы появилась некая стереофония. Приободрившись, Яша снова подошёл к стойке, будто за добавкой, и с вежливой заискивающей улыбкой спросил:
– Простите, пожалуйста, а Наталья Владимировна когда будет работать?
Девушка моментально спала с лица и будто бы с невыносимой зубной болью произнесла:
– Уже никогда.
Глюкштейн по её выражению лица понял: что-то стряслось. И переспросил:
– Что значит «уже никогда»?
Девушка посмотрела на Глюка, губы её задрожали, будто закипая ненавистью, но ничего не ответила.
Сердце Яши будто кто-то окатил ушатом ледяной воды, он постоял, помолчал, словно забыв зачем он снова подошёл к стойке, потом всё же снова заказал сто грамм и решил схитрить, сыграв на патологической алчности всех работников общепита:
– Девушка, я вижу вам трудно об этом говорить, но мне очень важно знать, что же такое приключилось с Наташей. Дело в том, что я ей должен немного денег и теперь не знаю как их вернуть. Помогите мне её найти, может дадите телефон?
– Её…Мамы больше нет, уж две недели как схоронили. Но долг вы можете отдать мне, я её дочь… – ответила дрожащим голосом девушка, нацеживая в стакан Глюка водку.
В голове Яши будто рванула новогодняя петарда, и он, обливая подбородок, залпом выпил налитое, выдохнул, тряхнул нечесаной гривой и потерянно спросил:
– Как это случилось? Не бойтесь, говорите, мы с Наташей были старыми добрыми друзьями.
– Произошло ужасное. Внезапно освободился из по УДО её хахаль, к которому она постоянно моталась каждые полгода в тюрьму…и убил маму! Если вы действительно друг, то должны были обязательно знать про Лютого. Когда он вернулся они крепко запили. Мама попросила поработать за неё. Вот и работаю, до сих пор. Сессию завалила…
Девушка не выдержала и заплакала.
Яша мелко дрожа всем телом тихо повторил вопрос:
– Так что же конкретно случилось, с Наташей? Поверьте, для меня это очень важно.
– Да что, случилось – зарезал он её через неделю, с перепою. Сорок ножевых ранений. Когда её привезли в больницу, она ещё была жива, но потеряла слишком много крови. Не спасли. А этот, ублюдок, обнёс квартиру и подался в бега. Вот и вся история. – ответила девушка тихо шмыгая в носовой платок.
– Вот, возьмите. – Яша сгреб в кармане всю наличность, которая попалась ему под руку и, нервно скомкав её в кулаке, положил перед девушкой на стол.
– Что это? – спросила девушка.
– Это мой долг вашей маме. Берите. – сказал он и шатаясь от выпитого вышел из чайной.
2.
Первое, что сделал Глюкштейн попав домой – это сразу же вернулся в настоящее. Он был зол на весь мир, на свою судьбу, на любимую женщину, которая сейчас наверное уже с другим, лежит в постели и не подозревает что жить ей осталось всего ничего. И теперь, пока ещё не поздно, нужно срочно попытаться её спасти.
Яша вытряхнул плесневелые остатки снеди из своего рабочего холодильника и приволок его в зал. С ним он провозился до позднего вечера, конструируя дополнительную капсулу для Наташи. После этого комнате совершенно не осталось места для свободных передвижений – Машина заняла собой почти всё свободное пространство. Нутро нового саркофага он любовно выстелил толстым клетчатым пледом и подушками, затем щедро, будто освятив, забрызгал его освежителем воздуха, понюхал и остался доволен. Теперь всё было готово к побегу от неумолимых лап судьбы. Вдвоём.
Уже поздней ночью, потягивая из прямо горлышка купленный по дешёвке портвейн, Яша сидел на холодном подоконнике, наблюдал за мельтешащим снегом в свете фонаря и размышлял: а стоит ли теперь что-то менять, если Она выбрала другого? Вправе ли он вмешиваться в ход предначертанного?
И не находил ответа.
Всё что он мог, это терпеливо дождаться утра, увидеть свою женщину и попробовать забрать её с собой.
Встретив в похмельной тряске рассвет, Яков достал из шифоньера давно ждущий своего часа «Горящий Букет» – подарок, который он сделал для Наташи, пребывая ещё в совсем свежем порыве страсти.
Букет представлял из себя три прозрачных лотоса, отлитые из волокон особого пластика. Структура этой интеллектуальной пластмассы поглощала дневной свет, генерировала в себе солнечную энергию и дивно переливалась от этого всеми цветами радуги. Горящий Букет завораживал любой обращенный к нему взгляд своим таинственным переливом огней и нёс душевный покой созерцателю, будто награждая им за внимание.
На гранулы этого чудо-пластика Яша нарвался совершенно случайно, два года назад, когда ездил с делегацией по обмену опытом в один из столичных НИИ. Тогда Глюк единственный раз в жизни не удержался от воровского соблазна, и пока его товарищи обменивались опытом со своими коллегами в институтской сауне, он, не теряя времени на выпивку и щедрый пар, отсыпал себе «по совести» из московских запасников этого гранулированного чуда. И вот, сейчас, этот материал пригодился как нельзя кстати.
Глюкштейн подошёл к Наташиной двери и, помявшись с ноги на ногу, неуверенно нажал кнопку звонка. Его сердце бешено колотилось, так как он понимал, что именно сейчас решится их судьба. Ведь он, в отличии от неё, остался верен данному слову – вернулся в срок, как победитель.
Пошло, как школьник, спрятав букет за спину, Яша уставился в рыбью мертвизну дверного глазка, будто мог через него разглядеть сейчас то, что творится в квартире. Он почему-то твёрдо знал, что Наташа дома.
Немного подождав, затем описав нервный круг по лестничной площадке, Глюк снова, уже более настойчиво, начал давить на коричневый фурункул звонка. На этот раз он услышал в глубине квартиры чей-то приглушённый шёпот и что-то вроде шлепков босыми ногами по коридору. Внезапно дверь отворилась, и чьи-то сильные руки втащили его за лацканы пальто внутрь. Не дав опомниться, ему крепко врезали в челюсть, отчего Яша будто провалился в сонную темень квартиры.
Когда он попытался встать на четвереньки, в комнате резко зажёгся свет и Глюк краем глаза успел выхватить Наташу, лежащую совершенно голой поперёк такого знакомого дивана – пьяную в дым, с огромным синяком под глазом. Взгляд её был полон тревоги, но вместе с тем выражал какое-то животное любопытство. В дверном проёме стоял крепкий поджарый мужик и криво скалился золотыми фиксами. Чувствовалось, что вид поверженного Яши приносил ему душевное удовлетворение. Из-под ворота его растянутой майки виднелись сизые маковки многочисленных куполов, романтично чешущих крестами седые облака, а на мускулистых плечах лежали синие розы ветров. Скрещенные по-хозяйски руки на груди были тоже сплошь усеяны татуировками.
«Действительно, Лютый» – брезгливо, но с долей уважения подумал об уголовнике Яша.
– Ты чё это, дятел тоскливый, с утра пораньше, клювом в волчок к моей марухе долбишься? – повелительно, без всяких обиняков, бросил первую свою фразу Лютый. – Отвечай, гнус, зачем пришкандыбал, или ты на волка нюха не имеешь?
– Простите, не понял, что вы имели ввиду?
– Чего пришёл ни свет, ни заря? Нужда у тебя какая?
– Я пришёл к Наталье Владимировне, с предложением, от которого она не смогла бы отказаться… – решил было взять официальную ноту Яша, но Лютый, оборвав его на полуслове, обратился к Наташе:
– Может ты, ведьма, мне что-то расскажешь за этого помойного дельфина?
– Это Яша…он – еврей. Так, помог мне однажды…по хозяйству. Ну и прилип. Всё чего-то хочет, а чего не понятно. Не бей его больше, он мне – никто. Так, выпили один раз… – с трудом, будто наматывая слова на пьяный язык, попыталась отбрехаться Наташа, но её снова перебил Лютый:
– Все чего-то хотят, бля. Любую долю ищут, только не тюремной пайки! И пока одни на каторгах, теряют последние зубы и честно зарабатывая свой хронический геморрой, другие индивидуумы петушиного вида…
– Я люблю её, слышишь ты…говнюк! И она будет моей! – с комсомольским вызовом крикнул Яша, давая понять, что совсем не боится этой дешёвой бравады матёрого уголовника.
За что тут же и получил крепкий безжалостный удар с ноги по лицу. Откинувшись на спину, Глюк не без сожаления констатировал, что лишился пары зубов, но, стараясь не отвлекаться на боль, повернулся к Наташе и пророчески сказал:
– Через неделю-другую, этот урод тебя зарежет, как скотину. Поверь мне, я это знаю наверняка. Пойдём со мной, и у тебя будет долгая, счастливая жизнь…
И снова отхватил сильный удар ногой, только по рёбрам. Лютый умел бить. Теперь он нависал над Яшей как скала, продолжая омерзительно скалиться.
– А этот фраерок не из робких. Как ты думаешь, ведьма, отпустить его с миром, или зарыть здесь, навсегда? – поинтересовался у Наташи Лютый.
– Да зачем он тебе нужен, пусть идёт. – пьяно проблеяла Наталья и, безразлично кивнув на Яшу, снова добавила:
– Он мне никто.
– Ладно, пусть уходит, – согласился с ней Лютый и вышел зачем-то из комнаты. Через секунду он снова вернулся, держа в руках Горящий Букет, и глядя в глаза Глюку, насмешливо потребовал:
– Только пусть объяснит, что это за хернь?
– Букет, что же ещё. Для неё. Подарок. – Глюк снова посмотрел на Наташу и горько добавил:
– От того, кто ей действительно теперь приходится никем. Вопросы ещё будут?
– Вопросы тут задаю я, обмылок. – зло осадил Яшу уголовник и снова обратился к Наталье:
– Слышь ты, лярва, если он тебе действительно никто, что тогда делать с этим сраным электровеником? На, отхлещи его им по брылям, что ли. И я тебе может быть поверю…ну, хули разлеглась как колода?! Лови!
И бросил букет на постель.
Наташа медленно, точно заводная кукла, собрала цветы и, не обращая внимания на их сочные переливы, подошла к сидящему на полу Яше и несколько раз хлестнула ими по его лицу.
Глюк, закрыв глаза, вынес это последнее унижение от любимой, медленно встал и, шатаясь, вышел из квартиры.
3.
Яша пил целую неделю, не просыхая, совершенно потеряв всякую грань с между реальностью и явью. И на восьмой день к нему, в открытую форточку, полоща латексными крылами, влетел Чёрный Ангел. Облачённый в светящиеся доспехи, из интеллектуальной пластмассы. Долго и пристально вглядываясь в самую глубину пропащей Яшиной души, он произнёс всего лишь два слова: машина мести. Потом медленно извлёк откуда-то свиток, похожий на тору, и вручил его Глюку. Яша трясущимися руками раскатал его в стороны и внимательно вчитался в корявые закорючки какой-то древнейшей клинописи. Через четверть часа ему стало всё ясно: ему, как избранному, предложено сделать из его Машины «машину мести». К предложению прилагался подробный план-схема…
Яша давно искал выхода своей нескончаемой боли и предвидел нечто подобное: либо санитары в пыльных шлемах и решётки психбольницы, либо какое-то сверхъестественное событие, которое выведет его из этого проклятого тупика, похожего на выгребную яму.
– Согласен. – бросил он Ангелу, честно глядя в чёрный огонь его бездонных глаз.
Тот кивнул в ответ, забрал свиток и растворился в воздухе.
Во время запоя Яша обо многом передумал, многое взвесил и в конце концов решил всё оставить как есть. Хочет Наташа умереть от рук душегуба – её дело, её решение. Пусть. Но где-то в самой глубине его обугленной души, всё ещё билась чуть слышным пульсом последняя жилка сомнения, ведь у него была теперь Машина! Ему ничего не стоило залезть в неё и откатиться во времени на месяц назад, придти к Наташе с цветами, на следующий же день после их первой и последней встречи. И по-мужски, раз и навсегда снять всю эту жирную накипь с прозрачной поверхности их жизни. Однако в ушах запиленной пластинкой начинала звучать фраза «он мне никто» и за ней неизменно следовала фантомная боль и запах позора от ударов Горящим Букетом по лицу. Яша сразу же ронял скупую слезу в полный от обиды стакан, опрокидывал его и махал на всё рукой, мол живите как хотите. Суки!
На переделку Машины ушло всего три дня, хотя по этому поводу Глюкштейн особо не заморачивался. Переделал и переделал. Вот что главное. Пока он пил и ковырялся в потрохах своего детища, его не раз посещала мысль, насколько окружающий мир сцеплен между собой событиями, иногда совершенно разными и на первый взгляд не имеющими друг другу никакого отношения. Не отсыпь он тогда гранул этого волшебного пластика, его Машина никогда бы не смогла ожить – они служили ей топливом. Но знай Яша как его отхлещут букетом отлитым из этих же гранул, то сделал бы всё, чтобы не ехать в ту злосчастную командировку.
Глюкштейн, подошёл к окну и без эмоций, словно усталый палач, посмотрел на сгущающиеся вечерние сумерки. Мимо куда-то спешили машины, шли люди и в домах напротив тёплым медом струился из окон свет. Он усмехнулся этой ненужной суете, подошёл к Машине и запустил её. Она радостно отозвалась, загудела и, первое что сделала, всосала в себя своего создателя, Яшу, одним из раскрытых настежь саркофагов. Ещё через мгновение Машина сожрала город, в котором продолжала жить буфетчица Наташа, в ожидании сорока ножевых ранений от любимого. Через сутки Машина проглотила Землю и принялась поедать Вселенную. И когда, наконец, ей стало нечем себя накормить, Машина Мести сожрала сама себя.
КонецЪ.