Родина "крещенских" поэтов
У русских гениев горький удел. Мизер признания, пока дышишь, при избытке дифирамбов, лести и поздних любовных признаний в вечном посмертии. Особенно, не везет поэтам: самым вольнолюбивым уготован одинаково ранний конец. Лермонтов и Пушкин убиты на дуэли, Есенин и Маяковский свели счеты с жизнью, Батюшков сошел с ума, Кольцова и Некрасова унесла чахотка, Рылеев и Мандельштам сметены правящим режимом: Кондратий - царским, Осип – «пролетарским»…
Власть никогда не чествовала пророков Отчизны. Благодарность воздавали потомки. Власть в России почему-то не уважала излишнюю любовь к России, поощряя только любовь к себе. В то время как русский художник-пророк всегда был патриотом, для которого Родина - превыше всех благ этой скоротечной жизни.
Мы попытаемся вкратце перелистать «книжицу» Любви к Отечеству двух творцов последней трети ХХ века: ярчайшего поэта Николая Рубцова и универсального мастера многих жанров Владимира Высоцкого.
Певец колодезной, березовой и серебряной Руси Рубцов, как и предсказывал, погиб в крещенские морозы 1972-го от рук любимой женщины. Ему было лишь 35. Как Байрону. Родившегося после Крещенья Высоцкого сгубил ядовитый коктейль порочных пристрастий и подспудной травли. Ему было 42. Рубеж предшественника в сатире. Гоголя…
1. “Тихая моя родина”
Николай Рубцов… Мало кому удалось отлить в рифме столь чистые, изящные, но и пронзительно мятежные образы родной земли. На стыке беспощадного надрыва и душевыпирающей нежности воссоздал он почти утраченный облик былой, доесенинской, Руси...
Натура сложная, порою болезненно жестокая. Но не благодаря ли парадоксальному сплаву противоречий, именно Рубцову удалось не только отыскать, извлечь, запечатлеть и возродить алмазный фонтан красоты, духовности и величия языческой и православной Руси, пробившийся в наше техногенное, сугубо прагматическое время? Дивные его баллады дивным образом перемешали и вплели седую, дедовскую, деревянную, героическую и благородную старь в могучую, стальную, победительную, но равнодушную новь развитого социализма (не «застоя»).
Всю недолгую свою жизнь остро чувствовавший «уродство» внешнего (государства) и несовершенство нутряного (своей природы) поэт боролся с уходом. Назад - к предкам.
Еще будучи молодым наперсником Шукшина, Николай пробовал свести счеты с жизнью. Произошло это во вгиковском общежитии. Изрядно выпив, Коля шагнул с балкона. Пряжка матросского ремня, зацепившись за отросток цветочной решетки, сохранила для России ее лирический Цветок!
Богатыри и праведники, мама и русская природа - вот излюбленные символы поэта-патриота. Как родствен в своих образных пристрастиях он замечательному собрату - Константину Васильеву, живописному нашему Баяну. К слову, автор “Славянки” умер в том же 1972-м, почти ровесником Рубцова. И признание так же “с боем отстоял”... через много лет после смерти.
Сегодня только невежам незнакомы неброские, но истинно мудрые строки поэта, для которого Мама и Родина - неразъединимые Величины:
В горнице моей светло
Это свет ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды.
Безыскусно, трогательно и органично. Рубцову претила бравада «эстетских» самовыражений. Как и показная пафосность превознесений даже своего милого Отечества:
Тихая моя родина!
Ивы, реки, соловьи...
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
...Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил...
Тихая моя родина!
Я ничего не забыл.
...С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
самую смертную связь.
(“Тихая моя Родина”)
«Тихая» и «моя» – едва ль не самая «громкая» из характерных примет образа родной земли, что неразрывно слилась у Рубцова с самобытной русской природой:
...И закружат твои глаза
Тучи плавные
Да брусничных глухих трясин
Лапы, лапушки...
Таковы на Руси леса
Достославные,
Таковы на лесной Руси
Сказки бабушки...
(“Сапоги мои - скрип да скрип...”)
А пиковое воплощение Родины-Природы - как Личной судьбы – это Костер:
В краю лесов, полей, озер
Мы про свои забыли годы.
Горел прощальный наш костер,
Как мимолетный сон природы...
И ночь, растраченная вся
На драгоценные забавы,
Редеет, выше вознося
Небесный купол, полный славы.
Прощай, костер! Прощайте все,
Кто нынче был со мною рядом,
Кто воздавал земной красе
Почти молитвенным обрядом...
Хотя доносятся уже
Сигналы старости грядущей,
Надежды, скрытые в душе,
Светло восходят в день цветущий.
Душа свои не помнит годы,
Так по младенчески чиста,
Как говорящие уста
Нас окружающей природы...”
(“Прощальный костер”).
Изысканно и… просто. Сермяжная правда. Она же - философская глубина...
Глубина - то, в чем нередко отказывают Высоцкому. Также как в красоте слога...
2. “Север, воля, надежда - страна без границ”
Сомкните стройные ряды,
Покрепче закупорьте уши.
Один ушел - в том нет беды, -
Но я приду по ваши души!
Магнитофонный хриплый баритон как бы перекрыл интим совершенных лирических жемчужин. Блатным клише его «подсинили» при жизни. От “татуировок хулигана” не отмыть и по сей день.
Что не ново: Есенина в кабацком пойле катали 30 лет!
Что поделать, Рубцов был «чистым» поэтом. Надлом был очевиден на бытовом уровне – поверхностном слое личной судьбе. В рифме же Рубцов был идеально чист, органичен и гармоничен.
У Высоцкого сложнее. Тут всё с перехлестом, с надрывом - расхристано и мучительно. И сорванный голос, и неровный песенный лад, и рвущаяся струна, и грешные нравы и даже неоднозначные поступки в перипетиях авантюрной судьбы... Перекошено, но цельно. Перегиб, но и парадокс!
У Высоцкого море сатиры, злой, бешено едкой и беспощадной. Да, все это послужило делу разрушения великой страны. С одним «но»: этот укор должен быть адресован всем, кто банно и кухонно фрондировал власти, шепча проклятия и выкрикивая: «перемен»…
Хрипящий ток этой сатиры, наверное, и притопил прочувствованные слова и слезные клятвы в любви к Родине. И не только к России.
Владимир Семенович - и от этого не уйти - был сыном Великой Державы Победителей – Советского Союза. Его отец и дядя стали офицерами Красной Армии, сломившей хребет самому сильному агрессору мировой истории. Дерзновения Высоцкого-поэта по своим всполохам близки блоковским. Ведь только Блок посмел сравнить Родину и любовь к Ней с... Женщиной: “О, Русь моя, жена моя...” Теперь сопоставьте:
Мы как женщин боя ждали,
Врывшись в землю и снега, -
И виновных не искали,
Кроме общего врага...
Это про Войну. С неженским лицом. А вот про любовь. Про Маринку. Марину Влади. И про Родину, как Любимую женщину. А, может быть, про Женщину вообще, олицетворяющую Родину:
Поэт - и слово долго не стареет –
Сказал: “Россия, Лета, Лорелея”, -
Россия - ты, и Лета, где мечты.
Но Лорелея - нет. Ты - это Ты!
Первое полное собрание Высоцкого “ВВ в 2-х томах”, открывает любопытное стихотворение “49 дней”. Это панегирик, иначе не назовешь, восторженного юноши подвигу четверки советских моряков (командир Зиганшин), которые после штормового кораблекрушения, в нечеловеческих условиях открытого океана выжили, но не утратили человеческий облик. Грубо говоря: не скушали друг друга, как незадолго до них в аналогичной ситуации западные «аборигены» в тельняшках. Чувство Гордости за Нашего (Русского и Советского) человека пронизывает многие страницы сочинений ВВ.
Широко известен цикл песен Высоцкого о войне, где ослепительно сверкает и мощно звучит вера в непобедимость русского человека: “Разведка боем” и “Песня о земле”, “Песня о звездах” и “Братские могилы”, “Як-истребитель” и “Он не вернулся из боя”, “Сыновья уходят в бой” и “Рядовой Борисов”...
И это понятно: герои войны, в представлении Высоцкого, даровали нам возможность видеть Восход:
Мне хочется верить, что грубая наша работа
Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход!”
(“Черные бушлаты»)
Восход - Восток – Рождение - Россия!
Уникальность чисто русского всеодоления лиха шуточным рефреном проходит и сквозь юмористические опыты ВВ. Пример - знаменитая “ода” нашему полярнику, умудрившемуся сделать себе операцию по удалению аппендицита в... палатке советской антарктической станции. Или другой оптимистически-забавный гимн русской всеживучести:
Я верю в нашу общую звезду,
Хотя давно за нею не следим мы, -
Наш поезд с рельс сходил на всем ходу –
Мы всё же оставались невредимы...
...Все мы смертны - и люди смеются:
Не дождутся и вас города!
Я же знал: все кругом разобьются,
Мы ж с тобой - ни за что никогда!..
Высоцкий не скрывает восхищения перед неприметными «героями двора», становящимися Героями страны:
Я рос как вся дворовая шпана –
Мы пили водку, пели песни ночью, -
И не любили мы Сережку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен...
...Но наконец закончилась война –
С плеч сбросили мы словно тонны груза, -
Встречаю я Сережку Фомина –
А он Герой Советского Союза...”
Скандальный, разбитной, даже вульгарно-циничный в серии городских романсов, Высоцкий удивительно преображается при слове «Родина». Ибо Это выше быта, выше сиюминутных интриг, половых побед, житейских благ и даже сомнительной славы “блатного барда”.
Впрочем, как реалист, ВВ не идеализирует народ. Русских испокон губит безалаберность и беспечность. Даже в те минуты, когда коварный враг не дремлет. В иронической балладе “На стол колоду, господа” (1968) русские аристократы упоенно режутся в карты, в то время как:
Стоял весенний месяц март,
Летели с юга птицы...
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
Но было бы упрощением рядить соотечественников в латанный-перелатанный зипун лености и дури. Русская душа на то и загадочна, что неизмеримы ее стать, кураж и воля к жизни, к спасению Родины из мглы, из самых студных передряг:
Все стоит на Руси
До макушек в снегу.
Полз, катился, чтоб не провалиться, -
Сохрани и спаси,
Дай веселья в пургу,
Дай не лечь, не уснуть, не забыться!
...Снег кружит над землей,
Над страною моей.
Мягко стелет, в запой зазывает.
Ах, ямщик удалой -
Пьет и хлещет коней!
А непьяный ямщик замерзает.
Этот пьянящий дурман - не столько хмель или водка, сколько разудалая русская отвага, неугасимая лихость иррациональной, не поддающейся расчетливой логике Запада, Славянской Души:
Вот она, вот она –
Наших душ глубина,
В ней два сердца плывут как одно, -
Пора занавесить окно...
Итак, Любовь и Родина - два равновеликих алтаря для пламенного служения и бескорыстных жертвоприношений!
А как с Родной природой? При всей внешней «надтреснутой хрипатости» внутренняя лирическая ипостась Высоцкого может быть и щемяще-нежной, и щебечуще-соловьиной. Как, скажем, в песне про “родники мои серебряные, золотые мои россыпи”.
Здесь “дома хрустальные” и сияющие “терема” исполински возвышаются над серым “частоколом” кабаков и чащ с уродливыми кабанами, монстрами-турами, соловьями-разбойниками… Всей этой нечистью из баллад о русской старине. Злые они, разухабисто ернические эти баллады. Но… зло и тут, однако, наказывает умный и добрый удалец, столь же загадочный и непонятный Западу, как и “неправильные птицы”, которые...
Все года, и века, и эпохи подряд –
Все стремятся к теплу от морозов и вьюг, -
Почему ж эти птицы на север летят,
Если птицам положено - только на юг?
...Север, воля, надежда - страна без границ,
Снег без грязи - как долгая жизнь без вранья.
Воронье нам не выклюет глаз из глазниц -
Потому что не водится здесь воронья...”
(“Белое безмолвие»)
О птицах ли это? И о них то же. Но трудно отыскать более точные, проникновенные и чистые, как снег без грязи, строки о великом и необъятном Севере, населенном теми, кто, несмотря на все напасти, не станет добычей воронья!
“Северные птицы” любят путешествовать:
Неспроста, неспроста
От родных тополей
Нас суровые манят места -
Будто там веселей, -
Неспроста, неспроста...
И все-таки:
Как бы ни было нам
Хорошо иногда -
Возвращаемся мы по домам.
Где же наша звезда?
Может - здесь, может там...
(«В холода»)
Ведь звезда птиц сверкает на Севере:
Ведь на суше - ромашки и клевер,
Ведь на суше - поля залило...
Но и птицы летят на Север,
Если им надоест тепло.
Для Высоцкого Север и Восход воплощают не только Зарю и Чистоту, но и Землю Спасения, страну незапятнанных идеалов человечества. Чему подтверждением его песни и баллады о Западе, в которых не сыскать и доли этой расщепленной энергии Силы, Духовности, Добра.
Лишь Родная сторона для поэта - бесконечно великий и близкий Дом, где он чувствует себя своим на любом меридиане. Меридиане друзей и земляков. В Сибири:
И нефть пошла! Мы, по болотам рыская,
Не на пол-литра выиграли спор -
Тюмень, Сибирь, земля хантымансийская
Сквозила нефтью из открытых пор.
( “Тюменская нефть”)
И на Севере:
Когда подходит дело к холодам, -
Пусть это далеко, да и накладно, -
Могу уехать к другу в Магадан –
Ладно!”
(“Я уехал в Магадан”)
И по всей бывшей Стране Советов… Звучит почти как притча, но это правдивый и несентиментальный Владимир Высоцкий:
Живу - везде, сейчас, к примеру, - в Туле.
Живу - и не считаю ни потерь, ни барышей.
Из детства помню детский дом в ауле
В республике чечено-ингушей...
Они нам детских душ не загубили,
Делили с нами пищу и судьбу.
Летела жизнь в плохом автомобиле
И вылетела с выхлопом в трубу...
На что похоже? Антиутопический гротеск? А, может, горькое предчувствие? Не в трубу ли “новорусского капитализма” вылетела та жизнь, та дружба, то сообщество наций?
Есенин воспел Русь уходящую. Рубцов – давно ушедшую.
Родину, которой отдал свой мощный дар Высоцкий, “ушли” (уже после его смерти) отпрыски тех чудищ, про которых поэт пел с излишней иронией. Ибо чудища оказались чудовищами.
Но Русь Есенина, Рубцова, Высоцкого даже в куцем сегодняшнем обрезании остается “Хрустальным домом” веры, надежды и любви.
Залогом этой уверенности - большая судьба таких людей, как крещенские поэты Николай Рубцов и Владимир Высоцкий:
Когда я отпою и отыграю,
Где кончу я, на чем - не угадать?
Но лишь одно наверное я знаю:
Мне будет не хотеться умирать!
...Я перетру серебряный ошейник
И золотую цепь перегрызу,
Перемахну забор, ворвусь в репейник,
Порву бока - и выбегу в грозу!
А “гроза в начале мая” - традиционно русский символом Весны, Начала, Обновления и Возрождения!
Впервые напечатано в газете «Волжская заря», 16.03.1999