записки зародыша

Геннадий Добрознаков
«Час зачатья я помню неточно, значит память моя однобока…». Что-то я тут распелся невовремя. Данные снаружи поступают странные какие-то, звуки разные, то смех, то плач, то сирены. И трясёт как-то непривычно сильно, толи мамка танцует на последнем мгновении беременности, толи везут нас с ней куда-то. Ладно, в любом случае с выходом надо подождать пару минут. Нечего жизнь начинать с неразберихи. Её, чую потом ещё успею нахлебаться.
Да и потом, если разобраться, разве плохо мне было тут все эти 9 месяцев?
Левую почку под голову положил, двенадцатиперстную пяткой в угол задвинул, растянулся во весь рост и лежи себе, коктейль из околоплодных вод посасывай. Мамку помню от этого всего тошнит, а мне хорошо, тепло и сыро.
Хотя, если правду рассказывать, то были и трудности, особенно в начале.
Помню плывём куда-то по тоннелю. Хвост странный какой-то у меня, но скорости придаёт. Слева-справа крики «быстрее-быстрее», толкотня, давка, на хвост натупили… .Помню, как братья и сёстры мои гибнут рядом на моих глазах. Хорошо что глаз у меня тогда ещё не было, сумел пережить и  трагедию эту и их самих, бедолаг.  Помню в   круглое что-то с твёрдой оболочкой головой ударился. Забрался внутрь, сижу. Остальные снаружи злые рожи строят и неприличные жесты мне показывают. Ладно думаю, Б-г им судья, а мне пора начинать развиваться. Помню от роду мне всего-то три дня, а я уже герой. У мамки что-то прохудилось там, так я пробоину неразвитой грудью закрыл и держу. Помню она по телефону кому-то кричит – «мама, мама у меня задержка! Что ты думаешь?»
А что тут думать? Успокойся мать, двое нас теперь. Я теперь у тебя есть!
Помню мозга ещё нет – характеру сформироваться негде. В себе не уверен, сам не знаю чего хочу. То это отвергну, то то… . у меня это развитием называется, у мамки – токсикоз в тяжёлой форме. Помню голова раскалывается. Вот что странно – её ещё и нету-то толком, а она уже болит. Это что-же дальше-то будет?
Помню шея затекала страшно, а что делать, мне второй месяц всего, рук пока нету, почесаться нечем. Трусь потихоньку о стенки. Снаружи крики – «шевеление началось!»
Помню небритый один повадился к мамкиному животу ухо прикладывать, лезть в мою частную жизнь. Пока пяткой ему в ухо не двинешь – не успокоится, а своё получит – радостный такой… .Вот и глазки прорезались незаметно. Огляделся наконец…Надписи на стенке матки – «тут был Вася» и «нет презервативам» - это брательник старший отметился. Вот так  вот и жил, на жизнь смотрел через мамкин пупок. Тут не повезло, пупок у мамки маленький, поэтому с кругозором у меня в данный момент неважно.
О мамкином здоровье заботился с первых дней своей жизни. Она закурит, я ей на мочевой пузырь двумя ногами. Какая уж тут сигарета? До туалета бы добежать! Как-то она в компании бокал вина решила выпить, так я ей изжогу на полторы недели устроил. Всё ради нас с ней.
Помню в три месяца на ультрасаунде впервые себя со стороны увидел. Грустно стало… . Человек  вроде, а на собаку похож. И голова-то ещё на голову не похожа… Хорошо хоть мысли в ней уже крутятся разные. Ладно думаю, подожду немного, может похорошею ещё. И точно! На очередную проверку пришли. Тот и так мамку вертел и эдак. И живот помнёт и аппаратом своим тычет. Я то за селезёнкой спрячусь, то прямой кишкой прикинусь – достал, мол ты, мужик, а он не отступает. Да пошёл ты, думаю и прямо в объектив показал ему куда идти. Тот обрадовался – «у Вас мальчик – говорит – чётко вижу!» . Интересно, зрение у него такое хорошее, или размеры у меня впечатляющие уже?
Короче много есть чего вспомнить, но надо ли? Жизнь впереди большая ждёт, светлая.
Всё. С последним отливом выхожу. Хватит, засиделся я тут. Девять месяцев от звонка до звонка. Да и тесновато тут стало, не развернёшься. Колени все уши отдавили. Снаружи всё вроде улеглось, тряска прекратилась. Мамка вскрикивает только время от времени и дышит как-то странно и голос гнусавый рядом повторяет одно и тоже – «Тужься сильнее!»
Приехали. Двери открываются, следующая остановка – жизнь! Ползу…
Туннель узковат. Помню, что я тут уже проходил, только в другом направлении и не так медленно. Что это там, впереди? Свет какой-то и два глаза на меня смотрят. Ага, акушер интересуется. Глаза добрые такие, призывные. Выходи мол по-хорошему, у меня таких умных, как ты уже восемь с начала смены, я добрый, но могу и ускорение сделать – мало не покажется.
Мне оно надо, думаю, жизнь с конфликта начинать? И на выход … без вещей…
Один с камерой вокруг бегает, снимает, в лицо тычет. Я руками-ногами сучу – уберите мол этого папарацци – не понимают, а мне не до объяснений, мне бы первый глоток воздуха так в себя втянуть, что бы он последним не оказался. Вот так! Хорошо! Пошло дело!
Ещё один натуралист с ножницами ко мне подступает. Чего тебе, родимый? А, пуповину отрезать хочешь? Это правильно! Что она мне тут фигуру портит? Всё лишнее под нож! Эй, эй, а вот это-то как раз резать не надо. Пусть подрастёт ещё. Потрогал, поцеловал – отвали, дай другим потрогать.
Чую смотрят все на меня. Чую ждут чего-то. А что я могу-то сейчас, милые мои? Я-ж только прибыл на вашу планету…
О! понял, понял, не дурак! Готовы? Ну тогда – А-А-А-А-А!!!
Это я вовремя сообразил. Рады мне…