Монопьеса
Действующее лицо –
Ли, американец китайского происхождения, программист, 40 лет.
Место действия – рабочий кабинет в современном офисном здании. В кабинете все продумано для того, чтобы его хозяин мог здесь практически жить. Большая площадь, удобная дизайнерская мебель, мягкий диван для отдыха, картины на стенах, рядом с рабочим столом – небольшой передвижной столик с термосом, чашкой, подносом с фруктами, печеньем. Есть белая доска – иногда хозяин кабинета, видимо, делится своим опытом с молодыми специалистами. Но в основном работает один.
Ли сидит за компьютером и что-то быстро набирает на клавиатуре, время от времени посмеиваясь. Процесс его явно увлекает. Он делает это некоторое время под звуки скрипичной музыки. Наконец, нажимает на Enter последний раз, и удовлетворенно отъезжает от стола на своем кресле на колесиках.
Ли. Есть! Полторы минуты. Как раз чтобы потыкать в кнопки и перезагрузить комп. А теперь воображаю себе физиономию этой дуры. Я бы и сам обалдел! Нажимаешь на кнопку “Мне повезет”, и вместо нормального сайта - надпись во весь экран: “Иди в задницу!”. Причем эта надпись будет теперь ей выскакивать при любом поиске, пока она не догадается обнулить куки. Живой компьютер. Вот так, мамочка, твой сынок, оказывается, хулиган.
Правда, сам я никогда не пользуюсь этой кнопкой. Теперь уже можно сказать, почему. Потому что я и есть эта кнопка. Был, по крайней мере, до этого момента.
Думаете, я гоню? Думаете, один человек не может заменить тысячи электронных обезьянок, трудолюбиво роющихся в куче информационного хлама? Конечно, обезьянки тоже имеют место. Но алгоритм они копируют с меня, маленького китайского человека с великой интуицией. А чтобы алгоритм возобновлялся и учитывал новые данные, я тоже работаю каждый день. Мне попадают случайные запросы, и я методом тыка что-нибудь выбираю. В общем-то, примитивный конторский труд, если не учитывать силы коллективного бессознательного, которые я при этом задействую. За эти силы, собственно, мне и платят. Вернее, платили, потому что вряд ли я сохраню свою работу после сегодняшнего.
Жалко, конечно. Все-таки у меня уникальная должность. У любой серьезной кибернетической машины есть функции, которые на самом деле выполняют люди, но моя кнопка – это действительно что-то особенное. Кто когда-нибудь искал информацию по сложному запросу, тот меня поймет. Обычно силы кончаются странице на пятой-шестой, ты говоришь, что интернет – это просто помойка, и идешь пить свой чай или пиво. Так вот, благодаря моему ежедневному труду, многим не надо заходить даже на вторую страницу. Как минимум, раз в неделю супервизор приносит мне восторженное письмо от какой-нибудь студентки, которую я просто спас накануне сдачи диплома. А бывают случаи и покруче. Один мужик два дня изучал какие-то невнятные симптомы, потом, наконец, догадался воспользоваться моей кнопкой и вышел на приемную врача, живущего на соседней улице. Это его так поразило, что впервые за десять лет он решил обратиться, не дожидаясь комы. Если бы он приехал в больницу на день позже, то был бы уже трупом. А вы говорите – виртуальные радости. Все очень серьезно, и я могу гордиться своей секретной миссией. Ну, то есть еще недавно секретной, теперь-то какой смысл в секретах?
Но вам, наверное, интересно, какой запрос так вывел меня из себя. Да, в общем-то, ничего особенного. Эта женщина, конечно, я уверен, что женщина, написала в строке поиска “ответственность белых гетеросексуальных мужчин среднего класса за Чернобыльскую катастрофу”. По сути, причем здесь я, правильно? Вот именно, при чем здесь я?
Встает с кресла, смотрит на кресло с осуждением.
Однако, Ли, у тебя проблема. Такая сильная эмоциональная реакция на вопрос неизвестного человека ненормальна. Если это будет повторяться, то будет и дальше вредить мне в моей социальной жизни. Нужно все проанализировать.
Перемещается с компьютерного кресла в мягкое.
Хорошо. Белых гетеросексуальных мужчин среднего класса. Белых - это уже не про меня. Я желтый мужчина, представитель поднимающейся монголоидной расы. Атомная энергия у меня на родине тоже есть, но не мы ее придумали. Значит, расовую претензию игнорируем.
Гетеросексуальных. Ну да, судя по Дженни и девочкам, я гетеросексуален. Скорее гетеросексуален, чем гомосексуален. Хотя с этой работой очень давно не было повода проверить. Увы. Можно сделать вывод, что секс для меня не главное, и, соответственно, сексуальная ориентация тоже. У меня на родине голубых не любят, но мне уже давно все равно.
Теперь о среднем классе. Если речь о доходах, то, скорее всего, я средний класс, даже, пожалуй, верхний средний. А вот если говорить о квалифицированном потреблении, о широте возможностей, которые отвоевал себе этот средний класс под этим равнодушным солнцем…Знаете, я ведь работаю без выходных и отпуска. Таковы условия моего контракта. Кнопка “мне повезет” должна быть наполнена моим живым дыханием каждый день, хотя бы восемь часов. Иначе алгоритм сбивается.
Конечно, благодаря этому Дженни и девочкам на все хватает, я хорошо помогаю родителям, и после этого еще остается. А мне хозяева устраивают разные приятные бонусы прямо на рабочем месте. Ты знаешь, мамочка, я ведь люблю скрипичные концерты. Эта маленькая слабость напоминает мне мои детские мучения над скрипкой, и то, что я все-таки от них избавился. Я не очень-то музыкален, но вид мужчины, c упоением пиликающего на этой штуковине, наполняет меня сложными и интересными чувствами.
Поэтому не раз бывало, что разные именитые гастролеры после выступления в Карнеги-холле играли на бис в этом кабинете. Я не буду называть имен, ведь не всем им нравилось оказывать мне эту услугу, но поверь, эти имена звучат очень-очень громко. Кстати, вот где настоящие белые гетеросексуальные мужчины верхнего среднего класса. И что, по-вашему, Луц Лесковиц или Джошуа Белл взорвали Чернобыль? Нет, это просто ни в какие ворота.
Берет в руки печенье из вазы, ломает, кладет на место.
Впрочем, скажем честно, все эти бонусы – только способ подсластить пилюлю. Я не съем всех печенек на свете, и все скрипачи мира не вернут мне убитых часов моего детства. А главное при этом то, что я сегодня лишен свободы передвижения. И можно ли после этого назвать меня представителем доминирующего среднего класса, или я просто рабочая машинка, чей функционал требует соответствующих условий эксплуатации? Хороший вопрос, правда?
Так что же мне за дело до этих белых гетеросексуальных везунчиков, которые могут по вечерам расслабляться за пивом, каждые выходные ездить на пикник, а каждое лето – к морю? И до этой дуры, которую они чем-то лично обидели! Я думаю, белый гетеросексуальный мужчина у нее был всего один, и весь мир теперь должен отдуваться за их сексуальные проблемы. Но тебе-то что, Ли, ты же не утешишь всех озабоченных женщин, как бы они не нервничали. Тебе-то зачем нервничать!
Перемещается за свой рабочий стол, там ему спокойнее…
Когда случилась Чернобыльская катастрофа, я был еще школьником. Это казалось далекой бедой чужого народа, с которым у нас тогда были натянутые отношения. Широко мы это не обсуждали, но во время часа политпросвещения нам объяснили, что в Советском Союзе сейчас очень мало порядка и дисциплины, поэтому катастрофы и случаются где угодно. Мне это показалось убедительным. В половые отличия недисциплинированных работников мы не вдавались, а понятие средний класс для нас тогда вообще было чуждым, как, думаю, и для Советского Союза. Конечно, теперь я понимаю, что к аварии привели не только конкретные инженеры и рабочие, но и те, кто контролировал их работу. Но теоретически, они ведь могли быть и женщинами, и геями, ведь так? Так что за чернобыльскую катастрофу, я думаю, ответственны начальники чернобыльского проекта, и больше никто. И если бы эта женщина задала вопрос правильно, например, “как зовут руководителей, ответственных за чернобыльскую катастрофу”, я бы даже не обратил внимания на содержание запроса. Ведь всегда есть виноватые, и есть желающие их найти. Думаю, уже и нашли, и я не завидую тем, кого назначили виноватыми.
Задумывается.
Конечно, я в курсе, что люди могут думать по-разному. Уж кто-кто, а я в курсе. Почитали бы вы, что публика вводит в строку поиска! Например, “как избавиться от голодных китайских мигрантов”. Или: “Почему все айтишники такие отмороженные”. Или, однажды еще одна дура спросила: “Почему все мужчины педофилы”. Но мне, в общем, все это по барабану. Я честно жму на первую попавшуюся ссылку, и все не в меру любопытные получают устраивающий их ответ. И мне все равно, что они будут делать с этой информацией!
Опять задумывается.
Да, наверное, нужно еще отметить, что никаких серьезных катастроф я в жизни не устраивал, и самое большое мое преступление в сознательном возрасте – это не совсем дружеский поцелуй с коллегой на вечеринке, через неделю после помолвки с Дженни. Но и то после помолвки, а не после свадьбы, есть же разница.
Снова пауза.
Наверное, раз речь зашла о сознательном возрасте, то стоит вспомнить и более нежный. Но там тоже ничего общественно опасного. Я был скромным и тихим ребенком. Мне стыдно разве что за несколько пропусков уроков у скрипача, за которые мои родители платили большие деньги. Но с Чернобыльской катастрофой я бы это преступление тоже не стал сравнивать.
Так что, кажется, у меня нет никаких оснований, чтобы относить к себе претензии этой социально озабоченной дамы.
Подходит к белой доске, начинает рисовать.
Давайте представим ситуацию наглядно. Вот она, чернобыльская катастрофа (рисует бесформенную фигуру в центре доски). Вот они, белые гетеросексуальные мужчины среднего класса (рисует несколько человечков в верхней части доски). А вот я, маленький китайский человек Ли (рисует человечка в нижней части доски). Давайте исследуем, какая между нами объективная и субъективная связь.
К чернобыльской катастрофе я отношусь… умеренно-тревожно. Все-таки это было давно и далеко от моего дома. Хотя если бы я был там, то я бы относился не так умеренно-тревожно. Когда грохнула Фукусима, уровень моей тревоги был ближе к среднему, даже, пожалуй, выше среднего. А если бы, например, грохнуло в Тяньване, рядом с домом моих родителей, то, наверное, я бы даже впервые за десять лет попросил отпуск и поехал на родину. Я бы сильно потерял в заработке, ну и пусть. Как-нибудь бы справились.
То есть, в каком-то смысле можно сказать, что слова “чернобыльская катастрофа” обозначают, что я могу выйти из этого кабинета. В каком-то смысле они говорят, что все мы связаны с реальным миром. Но связь эта бывает …неприятная, немного даже страшная. Над этим следует подумать, да… Проводит стрелку от себя к “Чернобыльской катастрофе”, пишет на ней “Тревога о реальном мире”.
Далее. Каким образом я, маленький китайский человек, связан с символическими белыми гетеросексуальными мужчинами среднего класса? С тем сословием, которых привыкли рассматривать как хозяев жизни. Ну….. В принципе эти мужчины платят мне зарплату, так что я должен быть им благодарен. Кроме того, они заперли меня в этом кабинете, что вызывает некоторое недовольство.
Вы, конечно, понимаете, что я отчасти преувеличиваю, чтобы было проще. Конечно, никто меня нигде не запер. У меня восьмичасовой рабочий день, и вечером, ну, правда чаще утром, потому что у меня вечерняя смена…. Короче, каждый день я при большом желании могу пойти в ресторан или, например, в боулинг. Правда, алкоголь снижает восприимчивость, и когда я однажды действительно в обед выпил с Дженни на двоих бутылку вина, то алгоритм моего поиска резко сбился, и мой супервизор сделал мне внушение…
Нет, вы только, пожалуйста, не думайте, что он меня бил, угрожал чем-то серьезным, или даже просто называл оскорбительными словами. Это вообще такая милая блондинка, она в принципе никогда не повышает голос. Мой проступок даже не сказался на размере материальной компенсации. Просто мне поставили на вид, так бы я это назвал. Просто я с детства не люблю, когда меня ругают. И поэтому получается, что оставшиеся шестнадцать часов в сутки я тоже нарушать режим не могу. Но это ведь, по сути, на пользу моему здоровью, правда?
Проводит стрелку от себя к “белым гетеросексуальным мужчинам”, пишет “Ненавижу”, зачеркивает, пишет “Глубоко уважаю”. Черт, Ли, тебе не стыдно? Только трудные подростки ненавидят тех, кто дает им хлеб. А тебе ведь сорок лет, и твои девочки тоже скоро будут трудными подростками, да.
(С другой, оправдывающейся интонацией). Но, мамочка, я как-то… просто перенервничал. Конечно, я им благодарен. Просто они… слишком большие, что ли. Их вес, который я вполне признаю, он как-то давит. Бывает трудно дышать… В фигуральном смысле, конечно, никаких серьезных легочных болезней у меня нет, ты знаешь…Но я понимаю, реальность такова, что ресурсы распределяют они. И мне приходится с этим жить, и быть благодарным, что мне достается приличный кусок пирога. Ну так я и стараюсь быть благодарным. Ни одного опоздания за десять лет, это же о чем-то говорит, правда? (пишет рядом со стрелкой от себя к “гетеросексуальным мужчинам” – “тяжелая реальность”).
Осталось понять, что написать на этой стрелке (рисует стрелку от “мужчин” к “катастрофе”). Ну уж нет, никак не “ответственность”. Не я же придумал про ответственность! Меня как раз возмутила эта выдумка. Я вообще не берусь мыслить такими категориями. Одно дело мой босс, другое, скажем, Джошуа Белл, третье – какой-нибудь производитель оружия. Как, вообще, можно обобщать? Джошуа Белл имеет лишь то отношение к чернобыльской катастрофе, что чувствует мою же тревогу сильнее, чем я, и может ее выразить в специально организованных звуках. А производителю оружия нужно, чтобы атомные технологии развивались, и поэтому, да, можно признать, что он несет некоторую долю ответственности за все аварии. Но это же разные люди, неужели не понятно! И нищая уборщица, которая по неосторожности заденет какой-нибудь рычаг на приборной доске, на шкале ответственности за катастрофу стоит куда ближе к производителю оружия, чем музыкант. Я за то, чтобы смотреть на вещи предметно, вот что я вам скажу (пишет на стрелке от “мужчин” к «катастрофе» “тревога”).
Да, вот именно, спасибо моя правая рука. Эта тревога объединяет нас с ними. Будь то большой музыкант или разработчик несовершенных реакторов, мы все беспокоимся, что завтра грохнет где-то рядом с нами. Но если мы хоть отчасти вменяемы, мы не будем к этому подталкивать сознательно. И тогда – какая ответственность? Мы что - маньяки-террористы? Мы такие же люди, как школьная учительница, или уборщица, или бедный бомж, которого никогда не пустят в офис электростанции, но который тоже боится. Мы все люди, и не надо вешать эту беду на какую-то одну группу. Не надо, от этого никому не будет лучше!
Наверное, на этой картине не хватает еще одной фигуры… Ну да, вот этой агрессивной дуры, которую я и послал в задницу. Которая вот так неправильно и провокативно обобщает!
Рисует во втором нижнем углу доски фигурку в юбке, подписывает “злобная феминистка”, рисует стрелку от нее к “мужчинам” и пишет “ненавидит”, рисует стрелку от нее к “Чернобылю” и пишет “боится”.
Вот так… Теперь мы все здесь. Все ответственны и все нервничаем. Только я не ищу козла отпущения, а она почему-то себе позволяет. И потому заслуживает наказания.
Виновато ухмыляясь, сворачивает трубочку из бумаги, жует еще кусок бумаги, усиливает громкость музыки и стреляет бумажными шариками в женскую фигурку на доске.
Ох. Немножко полегчало. Даже немножко раскаиваюсь после всего. В сущности, бедная тетка. Сидит у себя где-нибудь в Небраске, в Ханое или возле озера Чад, и других у нее нет дел, кроме как искать глобально ответственных за чернобыльскую катастрофу. Наверное, бездетная, потому что если бы рядом бегало хотя бы два карапуза, ей бы уже было не до белых гетеросексуальных мужчин всего мира. И даже не до Чернобыля, я думаю.
Да…А мои карапузы уже подросли. Девочкам примерно столько же, сколько этой моей работе. И ради них, в общем-то, я и согласился на рабские условия контракта. Ведь у детей должно быть то, в чем они нуждаются, правильно? Хорошая школа, хорошая еда и одежда, место для встреч с друзьями и для занятий музыкой, время для спорта, а не для борьбы за существование. У них все это есть, будьте уверены! И даже если я завтра уйду с работы, это останется. Даже если на меня возложат какую-нибудь глобальную ответственность. У Дженни ведь есть свой счет, и на нем лежит приличный запас.
Хотя, наверное, Дженни не очень обрадуется, если я уйду с работы. Мягко говоря, не очень. Пожалуй, она даже разозлится. Нет, вряд ли дело дойдет до развода, ведь столько лет вместе. Но на пару дней я, пожалуй, стану для нее тем самым белым гетеросексуальным мужчиной, который отвечает за все беды мира. Хотя на самом деле все мы понимаем, что я отвечаю только за свою семью, и семья моя, в общем-то, не пропадает.
Останавливается, задумывается.
Медленно подходит к доске, рисует во втором верхнем углу большую и две маленьких фигурки, подписывает “ моя семья”, рисует от себя к ним стрелку, которую подписывает “Ответственность”.
Затем отходит в сторону, на циновку, и делает несколько движений из тайцзицюань.
Возвращается к доске, и рисует стрелку от “семьи” к “злобной феминистке”, на которой пишет “ женская солидарность”
Затем рисует стрелку от “семьи” к “белым мужчинам” и пишет “глубокое уважение”.
От “семьи” к “Чернобыльской катастрофе” – “боится”.
Вот так. Теперь уж точно картина полная. Не хватает только одной стрелки. Линии, показывающей, что, собственно, мне сделала эта дура, что я так вышел из себя.
Рисует стрелку от себя к феминистке.
Нет, я не сказал бы, чтобы я ее ненавидел до желания физического уничтожения. Я мирный человек, я не обижаю женщин и детей. Даже если эти женщины ведут себя, как бешеные мухи.
Пишет на стрелке от себя к феминистке “Раздражение”.
Понимаете, она меня дико раздражает, просто дико. И даже не тем, что приписывает мужчинам белой расы какие-то мифические грехи. В конце концов, я не первый раз в жизни выбираю между мужской, национальной и классовой солидарностью, и решаю, что выбор яйца выеденного не стоит, потому что моя семья куда дороже всех солидарностей на свете.
Но здесь дело в другом. Почему-то, если убрать ее из уравнения, то уменьшается и вес главной из переменной. Этой самой общей катастрофы, которая заставляет нас всех дрожать от страха. Катастрофы, как мы ее понимаем.
Пишет рядом с “феминисткой” delete, рядом с “чернобыльской катастрофой” - pause
Оборачивается.
Чтобы вы понимали, я хочу только, чтобы она замолчала. Не сдохла, а только замолчала! Честное слово, мне будет довольно, и я тут же стану полезным членом общества. Полезным и удобным, насколько это возможно.
Снова возвращается на коврик и делает расслабляющие движения.
Потом возвращается к “Катастрофе” и стирает “delete”.
Здраво рассуждая, молчать она не будет ни за что. Такие не молчат. Особенно, когда их оскорбили в лучших чувствах. И, пожалуй, если она выйдет на тропу войны, то вполне может устроить не символическую глобальную, а вполне реальную мою личную катастрофу.
Смотри, Ли, завтра тебя вышвыривают на улицу, но это еще не конец.
Ведь ты человек не бедный, материально ты застрахован.
Просто начинаются всякие мелочи.
Ты думаешь, что лучше заказать пиццу домой, чем идти в ресторан.
И лучше пожарить омлет, чем заказать пиццу.
Но это еще не конец, ведь на омлет тебе всегда хватит.
Хуже другое – ты теряешь уверенность.
И если в школе, на родительском собрании, тебе говорят, что твоя девочка бегала на переменке.
Ты говоришь не “детям свойственно резвиться”, как говорил обычно, а “простите, госпожа учительница”, как от тебя ожидают.
Ты начинаешь все больше думать, чего от тебя ожидают.
И думать не на работе, ведь работы у тебя теперь нет.
И вполне возможно, что завтра Дженни будет ждать, что ты скажешь про себя: “Я полное ничтожество”.
А квартирный хозяин будет ждать, что ты попросишь перевести вас в жилье поскромнее.
Возможно, подальше от центра.
Но это тоже еще не конец.
Ведь тысячи людей живут в квартирах поскромнее и заискивают перед женами.
Хуже другое – тебе некуда идти, кроме своей скромной квартирки.
А когда ты решаешь что-то поменять, и идешь снова устраиваться на работу,
тебе говорят: а, вы тот самый Ли, который раскрыл коммерческую тайну и сделал посмешище из своего нанимателя?
Который не умеет сдерживаться, выполняя ответственное задание.
Извините, Ли, ничего личного.
Просто мы не хотим проблем, а вы их создаете.
Извините, Ли, у нас нет для вас должности программиста.
Нет, Ли, извините, даже должности уборщика у нас для вас нет, ведь уборщик тоже ходит рядом с нашими документами и испытывает разные чувства.
Вам лучше пожить на пособие.
Или за счет жены, если гордость не позволяет получать пособие. Жена-то у вас пока что есть.
И ты соглашаешься, как честный человек. Ведь ты действительно создал проблему своему прежнему хозяину.
А потом к твоим девочкам пристает какой-то отморозок.
И делает с ними что хочет.
А они молчат и не жалуются, потому что их отец лох и живет на пособие.
И если он не может помочь себе сам, то как он поможет своим детям?
Становится напротив своего компьютерного кресла.
Ли, у тебя не просто проблемы. У тебя очень серьезная проблема, которую надо решать.
Садится за компьютер, начинает стучать по клавиатуре.
Просто замести следы. Просто затеряться в толпе. Это не я, это просто вирус. Касперский вам в помощь. Вот так и пишутся вирусы. Когда кто-то сильно достанет, для него пишутся вирусы. А потом гадят всему миру. Но нам, хакерам, не до жиру.
Только бы она еще не приняла меры. Только бы у нее не было любовника-программиста, который стоял за спиной когда все случилось и сразу меня раскусил. Только бы у нее не стояло защиты, которую придется ломать полдня.
Кстати, где она все-таки живет? Ого. Адрес недоступен. Значит, где-то в Советском Союзе. Там чуть что- просто перекрывают ток. Точно, в районе Киева. Чернобыль совсем рядом.
Отъезжает от компьютера, медленно.
И, похоже, мой личный Чернобыль тоже, вместе с моей личной задницей.
Киев, Киев…Кто у нас в Киеве из оффшорников? Игорь и Рома. Нет, Ли, это уже ни в какие ворота. Игорь меня уважает и много вращается в разных кругах, но это же не в какие ворота. Найди, Игорь, злобную феминистку в западной части города, и укради у нее системный блок, потому что маленький китайский человек повел себя как последний дурак. Извини, Ли, но это уже похоже на начало конца.
Встает из-за компьютера, снова перемещается в мягкое кресло.
Хорошо. Пусть. Представим себе, что конец уже наступил. Что я не просто ушел с работы, а ушел с волчьим билетом. Что дальше?
Что я умею, кроме как жать на свою кнопку и писать несложный код по чужому техзаданию? Я владею основными навыками самообслуживания, китайским и английским языком. Еще я могу быстро разобраться в новой программе и растолковать ее даже полному чайнику. Но это все – не для серьезной работы, максимум, для работы на дядю. А в чем я круче любого дяди?
Интересный вопрос, Ли. Особенно от сорокалетнего мужчины. О таких вещах в твоем возрасте спрашивают у своего психоаналитика или лучшего друга. Психоанализ мне не пошел, а дружить, увы, некогда. Что еще остается? Разве что, обратиться к опыту предков... Дорогой прапрапрадед, дай, пожалуйста, ценный совет непутевому потомку!
Он был гадателем, мой прапра…И не он один, речь, как минимум, о десятке предков. Речь всегда шла об интуиции. Мы могли прислушаться к миру вокруг, к другому человеку, к шуму в компьютерных сетях, и сделать выбор за того, кому не по силам. Ценный навык, хотя и мало востребованный в современной жизни…И…Прадед говорит, что я справлюсь? Ну, это просто смешно.. Прадед говорит, что я могу быть как он. Ведь простые гадатели существуют до сих пор.
Вообще странно, что со своей работой я знаю про эти древние технологии. Все эти дырки в панцирях черепах, подсчет стеблей тысячелистника. Меня ведь никто не учил, родители вынуждены были скрывать свое происхождение и работали на простой работе. Но мне всегда это было интересно, и я искал информацию...
Кстати, если мне больше не надо скрывать рода своих занятий, то трудовая биография сделает мне неплохую рекламу. Ли, помогавший вам искать информацию в интернете, теперь ищет ее непосредственно в ноосфере! 500 долларов за час работы, и вам повезет! Чем не работа – предсказывать браки, разводы, слияния, поглощения? И живые люди, а не юзеры по ту сторону экрана, будут мне благодарны.
Только…одна небольшая неясность. Дженни и девочки. Вернее, это даже не неясность, а совершенно понятное и непреодолимое препятствие. Одно дело, быть семьей высококвалифицированного специалиста из могущественной корпорации, а другое – какого-то шарлатана. Это, будет звучать для них, пожалуй, даже хуже, чем “папа потерял работу”. Они ведь такие…хорошо социализированные. Я сам много работал над тем, чтобы они хорошо усвоили общественные ценности, стали большими американцами, чем чистокровные американцы.
Да, Ли, ты можешь сделать вторую карьеру, вернее, свой маленький бизнес. Но останется ли у тебя при этом семья? Это большой вопрос. Скорее всего, тебе придется выбирать – семья или карьера. По-настоящему выбирать, от чего пищат все феминистки…. И ты, наконец, сможешь почувствовать, что такое женская солидарность.
Твою мать!
А скажи мне вот еще, дорогой прапрадед, раз уж встретились… Скажи мне, что ты делал, если тебя не устраивал запрос клиента? Ссылался на молчание небес, говорил какую-то ерунду или просто засовывал свою чувства в задницу? Извини, глубокоуважаемый, но тогда у тебе был не хилый геморрой…
Нет, прадед считает, что с чувствами у него было все в порядке. Интуиция ведь не может быть холодной. Просто во время работы они становились чувствами клиента, не омраченными ничьим более жизненным опытом. Уметь полностью стать на позицию клиента – это профессионально значимое качество, и все гадатели его культивируют. Два-три часа тайцзи в день, и все получится. Не будет ни желтых, ни белых, ни среднего, ни высшего класса, ни мужчин, ни женщин, и ты станешь незамутненным проводником. Ты сможешь стать на место каждого, даже своего будущего убийцы. Даже этой бешеной феминистки.
Но ты знаешь, прапра, я не жалею, что не могу быть незамутненным проводником. Да, я не хочу становиться на место особы, для которой я – просто куча мусора не пути прогресса. Слава богу, цивилизация развивается, и даже простой гадатель получил право послать клиента в задницу.
Ну что же, пожалуйста, Ли, пожалуйста, делай что хочешь, но отдавай себе отчет. Просто пойми, что ты зашел в тупик. И опираться на интуицию сейчас не можешь. Остается опираться на логику.
Кстати, я почему-то предполагаю…что однажды…нет, даже два раза в жизни и прадед не смог быть незамутненным проводником. Тогда он просто давал разумный ответ. Конечно, такое предсказание не сработало, ну и что? Некоторый процент брака работа гадателя допускает, иначе он был бы богом. А ты, Ли, не бог, ты просто крепкий профессионал.
Что ж, посмотрим…Что нам выдаст поисковик без моей помощи? Гражданская ответственность за ядерный ущерб, гомосексуальные и гетеросексуальные влечения мужчин, средний класс в переводе значит буржуазия…Черт, а ведь машина не в силах вобрать все оттенки этой сложной мысли. Я мог не волноваться, даме в любом случае не повезло бы…
Отлично. Я, кажется, немного успокоился и могу снова прислушаться к ее чаяниям. А ведь можно поставить вопрос и так: что удовлетворило бы ее не просто в информационном, а в глобальном смысле. Да, мой прадед не проходил тренингов продаж, но как крепкий профессионал наверняка использовал этот ход. То есть когда запрос клиента был темным и корявым, надо было отвлечься от слов и просто перейти к самой сути. В чем здесь суть, Ли?
Ли останавливается, на лице его появляется мечтательная улыбка.
Нет, Ли, не скатывайся к элементарным решениям. Ведь даже если ей хотелось бы знакомства, я ведь виртуально не научу ее правильно выбирать партнера. А поставлять идеальных принцев по конкретному адресу мне пока не дано.
Если без дураков, то я верю, что у феминисток тоже бывают мужья, и это не приносит покоя. Вот я же не успокоился окончательно в своем очень даже приятном браке. Я чувствую сейчас это пламя в груди, и оно вовсе не означает, что мне срочно хотелось бы секса. Мне хотелось бы чего-то совсем другого, знать бы только чего.
Следовательно, если судить по справедливости, и она может быть сексуально удовлетворена, но все еще неспокойна. Иначе бы она изучала проблему изнасилований, измен или что-нибудь такое.
Если речь об ответственности – может быть, ей не хватает руководящей работы? Немножко власти, которой мужчины, вопреки стереотипам, совершенно спокойно делятся. Например, в нашем офисе треть руководителей проектов – женщины, а руководителей отделов, не связанных с разработкой – больше половины. И они прекрасно играют по корпоративным правилам, порой лучше, чем мужчины.
Кем бы, теоретически, могла работать дама, задающая такие вопросы? Я думаю, образование у нее гуманитарное. Программисту не придет в голову конструкция, о которую ломается поисковик, да и экономист вряд ли будет оперировать такими категориями.
Ли, а тебе не стыдно? На что ты тратишь время, о чем размышляешь? Как умаслить какую-то совершенно незнакомую женщину на другом конце земли, найти ей идеальное применение, которое устроит всех. При том, что она тебя об этом совсем не просила. По-моему, Ли, у тебя едет крыша. Тебе надо спасать свою собственную задницу, а ты фантазируешь хрен знает о чем….
Ну почему, мамочка, я просто хочу найти к ней подход. Почувствовать чаяния клиента и таким образом вернуться в позицию профессионала. Ведь примирившись с ней, я смогу найти компромисс. А найдя компромисс, я сам почувствую себя увереннее, и земля под ногами перестанет так сильно шататься.
И вот, предположим, приходит она к нам на работу…В отдел по развитию культурного многообразия. Да, это то, что ей подойдет. Все расы и народности у нас уже есть, геи открыто носят свои радужные значки, инвалиды рассекают на колясках….Пришло время сортировать народ по убеждениям и создать еще один впечатляющий коктейль.. Нам, я думаю, остро не хватает тех самых озабоченных феминисток, правых радикалов, последователей Муна и прочей экзотики.
То есть, может, у нас это и есть, но они скрывают, потому что на работе. А надо отгородить им закуток, что-то вроде гайд-парка, где они могли бы самовыражаться, например, в обеденный перерыв. Вот цирк был бы! Я лично никогда не участвовал в виртуальных разборках, но со стороны наблюдал не раз. Скажу вам, что про абстрактные убеждения спорят даже более рьяно, чем по национальному вопросу. Это все сильнее задевает. И если перенести это в реальную жизнь, то ей придется попотеть над тем, чтобы споры не отвлекали от работы. Я вам точно говорю, они будут отвлекать, и ей придется попотеть густым феминистским потом. А иначе - какая же работа? На работе не нужно выходить за пределы своей предметной сферы, иначе, вы понимаете, будет бардак. К радужному значку на лацкане мы еще как-то привыкнем, но мы ведь не устраиваем в курилке дом свиданий. Это все просто декоративные элементы, вы понимаете, о чем я говорю. А позволить радикалу громко высказываться, пусть даже в обеденный перерыв – это ведь почти дом свиданий.
Я хочу уточнить, раз зашла речь (идет к доске, стирает прежнюю картину, рисует схему). Корпоративная жизнь устроена так, что мы не переделываем мир, а улучшаем очень маленький его кусочек, как мы, ну, вернее, руководство компании, это понимает. И это разумно, потому что один человек переделать мир не может. А когда он занят чем-то практичным, когда энергия объединена и направлена в понятное потребителю русло, то мир улучшается сразу во многих точках. Причем мирно. Правда, немного неравномерно, я согласен. В этом-то и беда, что ни о какой равномерности здесь не может быть и речи. И чем больше отдельные точки вырываются вперед, тем сильнее опасность обрушения. Фигурально выражаясь, тем больше шансов для нового Чернобыля.
Кcтати, если подумать чисто теоретически…Если бы моей кнопки не было, что бы радикально изменилось? Ну да, один мужик загнулся бы от своего упрямства, и еще несколько студенток получили бы двойки из-за своей неорганизованности. В масштабах человечества – мелочи. Конечно, у нас гуманистическая цивилизация, и жизнь даже одного человека бесценна. Этим все можно оправдать. Только, я подозреваю, этот опыт ничему моего клиента не научил. И если завтра его поджелудочную железу прихватит где-нибудь на пикнике, где с ним не будет компьютера, он снова начнет гадать на кофейной гуще, пока не откинет копыта. И с точки зрения других продвинутых пользователей, поступит совершенно правильно. Компьютер, как быстрое и нейтральное средство поиска любой информации, позволяет сколько угодно культивировать неорганизованность, упрямство и безудержную самонадеянность. Вот и скажи Ли, если без дураков, какая польза человечеству от твоей кнопки?
Черт, опять. Опять это раздражение. Опять она приходит и настаивает, что чем больше я, и все мы стараемся, тем ближе катастрофа. Всеобщая и глобальная. И чем лучше мы делаем свою работу, тем вероятнее, что ее плоды попадут в руки…какого-то неуравновешенного человека. Собственно, тут и к гадалке не ходи, все знают, сколько в интернете психов. Вроде нее самой. И если технологии позволят сделать так, что каждому безумцу повезет, пусть даже только в информационном плане. Да, тогда мирным гражданам не позавидуешь. Любой дурак уже сегодня может узнать, как взорвать все к чертовой матери, а ведь раньше для этого нужно было хотя бы записаться в библиотеку.
Я думаю, что если эта бешеная активистка, придя к нам работать, будет делать то, что она должна... То ни о каком мире между всеми радикалами и речи не будет. В нашем маленьком гайд-парке станет горячо, и эти дискуссии очень даже будут отрывать от работы. Ведь она, если разобраться, и родилась на свет, чтобы сеять раздражение и смуту.
Чтобы подвергать сомнению все, что построили белые гетеросексуальные мужчины среднего класса и не давать нам заходить слишком далеко.
Ведь, следует признать, мы действительно зашли слишком далеко, и дело совсем не в цвете кожи.
Остынь Ли, остынь. Перезагрузись и попробуй другой вариант.
Предположим, ты просто едешь к ней в Киев.
Рвешь контракт, прикидываешься смертельно больным, покупаешь билет на самолет и вперед.
И говоришь, здравствуйте Надя, Вера или Марина.
Я маленький китайский человек, который послал вас в задницу.
Но я пришел к вам с повинной, так что не делайте из этого международного скандала.
Я даже готов признать, что творил недоброе на своей прежней работе, что сам вел мир к катастрофе.
Только не рассказывайте всем про эту мою маленькую глупость и несдержанность.
Потому что это не маленькая глупость, а большой отказ играть по большим правилам.
Это волчий билет в корпоративном мире.
Я и так брошу свой ответственный пост, и пойду в министерство образования программировать школьные расписания, или в службу спасения животных поддерживать их сеть.
И пусть всем в интернете везет случайным образом, как и утверждает мой бывший хозяин.
Просто оставьте мне возможность кормить мою семью, а все остальное не важно.
И тут Надя, Вера или Марина говорит:“Ура!
Вам, Ли, не надо устраиваться в службу спасения животных, ведь ваши масштабы большие.
Мы берем вас в наш фонд борьбы с белыми гетеросексуальными мужчинами.
Берем вас главным хакером.
Мы будем портить сети военных ведомств, банков и корпораций.
Нет, не окончательно – просто чтобы они затрахались чинить.
Просто чтобы оторвать их всех от работы.
Чтобы то, что нас раздражает, теперь раздражало их.
Чтобы развитие шло равномернее, ну, вы понимаете, о чем я».
Я-то понимаю. Чего я не понимаю – это что мне делать сейчас. Не то, чтобы я не справился, но это ведь разворот на 180 градусов. Нельзя гадить в источник, который тебя кормит, в этом я убежден. А ведь и любой фонд борьбы с корпоративными правилами живет на деньги корпорации. На какие же еще, сами посудите?
А еще честнее – я просто не хочу ничего ломать. Пока этот мир работает – кому-то да повезет. И не обязательно маньяку-террористу. Что лучшее могут предложить нам эти фонды и активисты? Молчите…То-то. И они сами не знают.
И я говорю – извините, Надя, Вера или Марина.
Спасибо за честь, мне предложенную.
Но я не могу быть главным хакером, главным взломщиком и даже рядовым провокатором.
Это просто мне не по силам.
Ведь Вы же, Надя, за свободу – вот и не забирайте мою у меня.
Я готов принести вам извинения и заплатить штраф.
Я готов помочь вам с сайтами и базами данных.
Я готов пригласить вас на танец и свозить на Багамы.
Только оставьте мне шанс быть собой.
И не плясать под чужую дудку, как бы мелодично она не звучала.
Ведь именно от привычки плясать под чужую дудку избавил меня ваш запрос.
Так не забирайте же то, что только что мне подарили.
Проймет ли ее мой прочувствованный монолог? Честно говоря, сомневаюсь. Все, кто прежде призывал меня не плясать под чужую дудку, обычно просто хотели, чтобы я перешел на их сторону. Почему же эта киевская Вера должна быть исключением? Скорее всего, каждое слово моего монолога будет использовано против меня. Ведь она мне не мать, не сестра, не жена и не подруга юности, чего ради ей меня жалеть? Я просто дам ей недостающую информацию, и с ее способностью провоцировать эта информация не пропадет зря. Так и вижу заголовки: “Мировым доступом к информации управляют специально обученные китайцы”. “Новая форма цензуры: ищущих правду просто посылают в задницу”. Никто ведь не станет разбираться, что я работал как простой гадатель при суперкомпьютере, а совсем не как цензор.
А что если…Ведь должна быть у них какая-то женская солидарность, правильно? Что если за меня попросит жена? Что если у жены, которая ближе к клиенту, чем я даже могу себе представить, найдутся единственно верные аргументы.
Моя Дженни. Моя маленькая американка…Она, сейчас, наверное, чатится со своим подружками где-нибудь на фейсбуке. У нее диплом искусствоведа и опыт работы в серьезных галереях, но с момента рождения первого ребенка она не работает. Не скажу, чтобы решение далось ей легко, но семья – это главное. Она была благоразумна, мы практически не конфликтовали по этому поводу. Отдавать кому-то младенца на воспитание – это вообще немыслимо, но и сейчас у мамы много забот. Когда уроки у девочек закончится, только и успевай. Все эти внешкольные активности, вся эта сложная логистика по доставке детей к учителям. Ведь родители должны наполнить время ребенка чем-то осмысленным. Вы говорите, наймите няню? Няня, конечно, может отвезти ребенка куда угодно, но будет ли она поддерживать контакт с учителем, запомнит ли все, что нужно сделать к занятию, сможет ли показать, что для родителей важно, чтобы ребенок старался? Не знаете? Вот и мы не знаем. Поэтому Дженни дома, и, черт, я не хочу отвлекать ее от ее чата. Ведь она же не грузит меня на работе домашними делами, правильно?
Ладно, Ли, сейчас не до жиру. Дженни поймет, я уверен. Но второй вопрос – справится ли она… Ведь она уже десять лет не выходила дальше местного клуба домохозяек. Решится ли даже попробовать.
Так, предположим, я набираю номер, и что я ей говорю?
Я говорю, здравствуй, милая, извини, что не вовремя.
Я говорю – у твоего большого пупса проблемы.
Большие мужские проблемы.
Но ты можешь помочь мне их решить.
Потому что ты женщина, и тебя, возможно, послушают из женской солидарности.
А меня – никогда.
В общем-то, нужна малость.
Нужно найти, кто присмотрит за девочками, потом взять билет на самолет и полететь в Киев.
Я узнаю, по какому адресу.
По этому адресу будет, возможно, сидеть Катя, Таня или Марина.
Ей нужно подарить что-нибудь, что ей понравится – например, ноутбук ей лично и микроавтобус для ее фонда.
И попросить не делать проблемы из того, что компьютер послал ее в задницу.
Просто не вникать в этот случай, потому что расследование навсегда лишит работы твоего мужа.
И о втором микроавтобусе тогда не будет и речи.
Ведь это не так сложно, правда, милая?
И что же ответит мне моя маленькая американка? Предполагаю, что ничего хорошего.
Она скажет: Ли, я не понимаю, о чем ты говоришь.
Какой Киев, какой микроавтобус?
Ты хочешь, чтобы я оставила детей чужим людям
для того, чтобы дать взятку какой-то незнакомой даме?
Адреса которой ты даже не знаешь.
А где гарантия, что она не выставит меня за дверь?
А где гарантия, что микроавтобус и ноутбук доедут благополучно в эту странную страну?
Я никогда не перевозила через границу ничего, кроме своей косметички.
А ты предлагаешь мне эту авантюру.
Я твоя жена, Ли, я слабая женщина, а не дипкурьер.
И ты всегда ценил именно это.
У Софи через неделю контрольные по всем предметам, и она чувствует себя неуверенно.
А Кэт поссорилась со своим мальчиком и почти в депрессии.
Хорошо, что дети мне полностью доверяют, и я могу их поддержать.
Но что будет, если я все брошу, и улечу неизвестно куда с твоей сомнительной миссией?
Тебе это все равно, мой любимый муж?
Последние фразы она будет говорить по-особому звенящим голосом, который я так хорошо помню со времен наших первых размолвок. Мы давно уже не ссорились, но это хороший повод. В ее голосе будет и сарказм, и чувство собственного достоинства, и что-то еще, за что я выбрал ее пятнадцать лет назад. Что-то еще, из-за чего я решил: у нас с ней будут дети, и эти дети достойны самого лучшего. Даже если это девочки.
И знаете что, я думаю, она имеет полное право мне отказать. И даже устроить истерику и скандал по этому поводу. Дело ведь не в том, что она не хочет мне помочь. Дело в том, что она искренне боится не справиться. Ей некогда было научиться вести такие дела, и это я настоял на том, чтобы ей было некогда. Значит, как честный человек, я обязан разгребать все сам.
Опускается на коврик.
Что делает белый гетеросексуальный мужчина среднего класса, когда ему нужно спасать свою задницу, и он не может свалить это ни на свою семью, ни на специально обученных людей? Варианта, собственно, два, кроме ритуального самоубийства. Одни идут в таком случае к бандитам, другие - к собственному начальству. Честно говоря, в сложившейся ситуации я бы предпочел бандитов, но, боюсь, что я некомпетентен. Кого заказывать, кому, за какую сумму и на каких условиях? И как сделать, чтобы в ответ не заказали тебя? Нет, все-таки какой-то порядок в этом мире есть, и это меня радует. Хоть что-то работает более-менее эффективно.
Значит, остается начальство. И, знаете, не смотря ни на что, я думаю, что главный может обо мне позаботиться. Ну, свалить это дело на какой-нибудь технический сбой, или даже найти своих людей в Киеве и умаслить эту бешеную исследовательницу. Он ведь, в каком-то смысле, за меня отвечает, я же его верный вассал. Он ведь, в конце концов, и придумал мою странную должность. Конечно, я понесу какое-то наказание, но все же не фатальное, и с волчьим билетом его не сравнить. Потому что все останется в рамках правил, по которым мы все договорились играть. Лучше которых мир пока не придумал!
Ли подходит к телефонному аппарату, набирает номер, слушает…
Черт, черт, черт! Он даже не оставил секретарши в приемной. У него, видите ли, отпуск, и заведенная машинка может работать и без него. Еще десять дней. В случае чего, можно обращаться к заместителю или техническому директору. Кому угодно можно обращаться к заместителю, кроме меня. Потому что заместитель – простой бухгалтер, который вообще не врубится в проблему. А технический давно мечтает заменить меня новым компьютером, вот и отличный повод.
Так. Хорошо. Последний вариант – действовать как положено, согласно субординации. Начинать со своего супервизора. Наташа из Рязани, милая девушка, получает примерно как я и контролирует пятерых узких специалистов со специфическими обязанностями. В принципе, смотрит, чтобы у нас хватало печенек, и слегка журит, если кто-то приходит на работу не выспавшимся. А ее зарплата – простая политкорректность, при функциях, максимум, офис-менеджера. Ведь никаких решений она не принимает.
Но, собственно, все это к делу не относится, правильно? К делу относится моя должностная инструкция, где черным по белому написано: при возникновении любых проблем обращаться к своему супервизору…То есть к Наташе.
Черт, было бы ей хотя бы лет пятьдесят, а лучше пятьдесят пять. Я бы тогда мог воспринимать ее всерьез. А то ведь, мужики, это такая аппетитная молодая блондинка. Нет, рассуждая здраво, я ничего от нее не хочу, но я ведь тоже…живой организм. И в присутствии Наташи я очень даже чувствую…все доступные мне функции организма. Честно говоря, даже ярче, чем в присутствии моей Дженни, о которой я должен заботиться, как родной отец.
Ладно, Ли, не отвлекайся. У Наташи есть важная для тебя функция супервизора, и она может каким-то образом поспособствовать решению твоей проблемы. Возможно даже, достать из отпуска главного, чтобы он принял решение. Так что - соберись и действуй.
Итак, я набираю номер, а лучше захожу к ней в кабинет и говорю: здравствуй, Наташа. Говорю: Наташа, я, кажется, облажался. Говорю: Наташа, я хочу, чтобы ты меня спасла от международного скандала, ведь ты же мой начальник, и кто же это сделает, кроме тебя.
А она мне, конечно, отвечает: да, Ли, я твой начальник, а не ты мой, и потому спасать тебя или закапывать, буду решать я, а не ты. И скорее всего, она решит, что проще закопать – во-первых, чтобы не пытался командовать, во-вторых – потому что она просто не знает, как меня спасти.
Хорошо, я постараюсь не командовать. Я скажу то же самое, но смиренно. Лучше бы даже назвать ее по имени-отчеству, но ни английский язык, ни наша корпоративная культура такого не предполагает. Зря, кстати, это бы как-то умиротворяло.
Я скажу: Наташа, здравствуй. Я скажу: Наташа, у меня проблемы, я осознаю, что создал их сам, но все же прошу мне помочь, если ты сможешь. Ведь мы же, скажу я, одна команда, ты сама нам об этом не раз говорила. Это лучше звучит, правда, мамочка?
Лучше-то лучше, но что говорить дальше. В чем проблема Ли?
Проблема, Наташа, в том, в общем, так получилось, что я послал одну пользовательницу в задницу просто программными средствами.
Получилось, Ли? Само получилось? Твоими руками и мозгом управляют какие-то злые силы?
Да, Наташа, злые силы. Мое напряжение и моя растерянность, мое стыд и вина, и ты даже можешь назвать это моим мужским шовинизмом. Можешь назвать меня идиотом или слабаком, или чем еще ты придумаешь, если тебе от этого легче. Но, Наташа, что толку докапываться до моих печенок, ведь дело уже сделано, и надо как-то разруливать ситуацию.
Но она ведь будет докапываться, я знаю. Это же одна из маленьких радостей от ее положения. Я бы и сам, будь я женщиной и сиди на ее месте, докапывался бы до каждого до посинения.
Ладно, Ли, это все не впервой. Мама тоже пилила тебя, когда ты пропускал уроки музыки, и ты это как-то переносил. А твои предки во времена культурной революции даже переносили коллективные проработки, где их мазали грязью и надевали дурацкие маски за какие-то мифические грехи. От этого не умирают, выживешь и ты. Пусть Наташа почувствует себя хозяйкой положения и оторвется по полной программе. Главное результат.
Делает несколько глубоких вдохов.
Ну и почему, Ли, ты не звонишь Наташе? Ведь у тебя богатое воображение, и если тебе трудно унижаться перед такой роскошной блондинкой, просто включи его. Представь себе, что у Наташи выпали все волосы или выскочил огромный волдырь на носу, и ты проникнешься сочувствием и тоже сможешь показать свое несовершенство. И пускай она тогда тоже думает, что хочет, главное, чтобы позвонила шефу, и он дал отмашку запустить процесс урегулирования. Я могу это сделать, конечно, могу.
Подходит к телефону, берет трубку, набирает пару цифр, снова кладет трубку.
Вы, наверное, мне не поверите, но дело не в Наташе. Есть смысл признать, что я просто не хочу хороших последствий. А то, что на следующем этаже иерархии сидит эта Наташа, просто заставило меня задуматься о разных сторонах проблемы.
Ведь хорошие последствия в данном случае означают: ситуацию как-то замнут, и я всю оставшуюся жизнь буду обслуживать эту кнопку. Вот этот костыль для интеллектуально недостаточных граждан, так и не освоивших алгоритм сложного поиска. Как же иначе, если я по гроб жизни буду обязан моим благодетелям? И вот это-то и есть настоящий конец.
Ой-ой, Ли, какие мы нежные. Чем, интересно, твоя работа хуже других? Каждый из нас обслуживает какую-нибудь кнопку, ну, может, за исключением фермеров, лесников и воспитателей детских садов. Мало ли на свете странных работ? Твоя работа даже лучше многих, ведь ты хоть чем-то помогаешь людям. А что скажешь о тех, кто кропает тексты для роботов и строит сайты для поисковых машин? Покупает ссылки на никому не нужные копии других ссылок, которые никуда не ведут? Делает упаковку для чипсов, пластиковые бутылки, пластиковые гамбургеры, лимонады из красителей, одноразовые трейлеры, односезонные футболки, однодневных поп-звезд и прочую мишуру?
Ничем. Ничем не хуже и ничем не лучше. Именно это, мамочка, и сидит у меня в печенках, именно это и не дает расслабиться и получить удовольствие от обращения к начальству. Начальство не поможет мне стать полезным и удобным членом общества, потому что на данный момент одно полностью отрицает другое.
Вот, собственно, что следовало признать давным-давно, не дожидаясь дурацких вопросов про белых гетеросексуальных мужчин.
Просто признай, Ли: ты теперь будешь делать это всегда.
Всю оставшуюся жизнь ты будешь сидеть в этом кабинете и создавать впечатление, что один поисковый робот работает лучше других, и даже улавливает тайные желания пользователя.
И поскольку это смешно и глупо, то никто никогда не узнает, что ты всю жизнь обслуживал эту кнопку.
Ты не останешься в истории как живая кнопка «Мне повезет», и это даже хорошо.
Потому что остаться в истории как живая кнопка «Мне повезет» было бы еще более нелепо.
Если честно, Ли, тебе это надо?
Нет. Мне это не надо. Мне нужны только деньги, которые за эту работу платят. Но, кажется, я смогу без них обойтись.
О чем же ты думал, Ли, когда устраивался на работу, от которой тебе плохо? О чем ты думал еще раньше, когда выбрал себе жену, привыкшую вкусно есть и спать на шелковых простынях, а не простую крестьянку, которая смогла бы довольствоваться малым? О чем ты думал, когда садился в самолет и бежал искать свое счастье в эту самую страну грез и процветания? Ведь тихо возделывать свой сад вполне можно было и дома.
Очень просто, мамочка. Когда я выбирал себе жену, я думал о ней, а не о простынях, на которых она спит. А когда переезжал в Америку, то вообще не думал, где и кем я буду работать. Было только пламя в груди, это ровное, но упорное пламя, которое гонит каждого мужчину нашего рода по миру и не дает остановиться. И возможно, прямо здесь и прямо сейчас оно поможет мне все бросить и свалить с этой идиотской должности. Пусть даже вылететь с треском. Спасибо тебе, киевская Вера, за эту провокацию. Сейчас я напишу тебе свое спасибо, соберу вещи и закрою за собой дверь. Вот к чему все это было.
А что дальше, Ли?
Так я же сказал, мамочка: нет дела достойнее, чем выращивать хлеб и пасти овец. И любые специальные способности вполне находят в ней применение. Несколько лет – и я смогу с первого взгляда различать, какая почва подойдет какому из растений, какая овца даст хороший приплод и у какого поставщика лучшее удобрение. А возможно, как один из моих предков, смогу даже искать места для колодцев без всякого разведочного бурения. И при всем при этом – еще и иногда ходить в отпуск!
А главное, я могу себе это позволить. Этому не помешают никакие корпорации. Папа-дауншифтер, ушедший в фермеры – это звучит гораздо лучше, чем папа-шарлатан. Мои девчонки это переживут, я уверен. Не факт, что они поедут со мной, но, возможно, дело даже не дойдет до развода. Моя семья меня любит и ценит, и по-иному просто не может быть.
Правда, я не очень знаю, как растут все эти колосья и плодится скотина, но я хорошо обучаем. Когда я учился в школе, у нас в городке вообще не было компьютеров, но вот результат. И агрономия, я предполагаю, не сложнее джавы.
Ли подходит к компьютеру, стучит по клавиатуре. У него что-то не получается. Он включает и выключает компьютер. Трясет клавиатуру в руках. Прикладывает ухо к системному блоку. Наконец, разворачивается на стуле и сообщает.
Опаньки. До киевской Веры, как оказалось, не дошло даже мое первое послание. Их сервер сломался больше часа назад, а я не врубился. Называется, нашел немножко времени, чтобы собраться с мыслями. В особо извращенной форме.
Но ведь, Ли, ведь ничего не изменилось, правда? Твоей семье хватит на пропитание и без твоей суеты, ты хочешь бросить эту дурацкую работу и уйти возделывать землю. Просто теперь тебя не принуждают к этому никакие побочные обстоятельства. Ты уходишь не из страха перед бешеной феминисткой, а по собственному свободному выбору. Забираешь из стола несколько мелочей (достает из ящика папку, несколько фотографий, перочинный ножик) и просто уходишь. Ведь ты не слуга всех белых гетеросексуальных мужчин среднего класса на этом свете.
Встает со стула, направляется к двери. Разворачивается на середине пути. Возвращается на свой стул. Выключает компьютер. Снова встает и пытается уйти. Снова возвращается. Стирает свои рисунки с доски. Включает компьютер. Открывает нижний ящик стола. Достает скрипку.
Ну да, я плохой скрипач и совсем никакой фермер. Конечно, я страшно боюсь. А кто бы на моем месте не боялся? Я могу сколько угодно говорить, что моя семья уважает мой выбор, но много ли я делал выборов, которые ухудшали положение семьи? Я могу уверять себя, что способен вручную вспахать сто гектаров, но прекрасно понимаю, что плуг и велотренажер – немножко разные устройства, и знаком я пока только с тренажером. На самом деле, мой поступок может закончиться чем угодно, и все мы это прекрасно понимаем.
Но у меня в столе лежит эта скрипка, и время от времени я что-то играю, не думая о стандартах качества. Просто потому, что какая-то тихая мелодия звучит во мне, и я хочу ее услышать. И значит, рано или поздно я решусь.
Играет простую мелодию.
Конец.