Эдуард Бернгард
В АВТОБУСЕ
...Незаживающая первая поездка в Чехословакию. Январь-февраль 1988 года. Три дня Прага. Как нас опекали ретивые надзиратели! Одиннадцать дней Карлсбад, с выездом «на экскурсии» в другие места, но: шаг влево, шаг вправо - побег! А ведь прибыли мы в (тогда ещё) соцстрану - чего ИМ было бояться? Куда мы сбежим? К тому же Перестройка с Гласностью расцветали и вовсю уже цвели... Угу. В городке Хеб (бывший немецкий Эгер) отделился я-таки от своей сплочённой стадной группы. Прогулялся с четверть часа сам. Зная время отправления, подхожу без опоздания к месту стоянки автобуса нашего. Ой, что тут замизансценилось! Зловещая поза толпы, мрачные физиономии, обращённые в мою сторону. Подбегает ко мне остервенелая вожачка группы нашей, с гримасой негодования и сверлящими меня злющими зенками: где вы были?!... что вы себе позволяете!.. как вы могли!.. вас ищут!.. вас ищут!.. вы безответственный!.. вы за это ответите!.. я буду рапорт писать! (ну, призвание у неё такое)... Помощники вожахини, естественно, присоединились к суровому порицанию - кое-кто из них появился позже, запыхавшись (и вправду искали!). Неприятным оказалось и то, что несколько человек из группы, прежде нормально ко мне относившиеся и коих я считал просто туристами, вслед за надсмотрщиками выговаривали мне - весьма нелюбезно, не столько упрекая, сколько угрожая. Отчитали словно мальчишку... нашкодившего. Я, насколько мог, проявлял сдержанное изумление их поведением: в чём дело? ну, прошёлся немного, что ж тут такого!.. И вправду - что?! А вот что: Хеб расположен совсем недалеко (километров пять) от западногерманской границы, и как раз этот тревожный фактор, вероятно, обусловил их повышенную бдительность и неадекватное, мягко говоря, поведение. А я-то думал перед поездкой, что в группе наверняка будет спецнаблюдатель. Я ошибся - их было там много.
В тех краях довелось побывать вновь - без надзирательских рыл.
На автобусе по Чехии, приближаясь к Баварии: предпоследний чешский пункт носит название Страшни, а последний - Разнице. После чего въезжаем в Баварию. И действительно: Страшни Разнице!..
Вздохнуть с облегчением. Всё ещё ощущая в носу и глубже смрад потустороннего туалета.
А как выбросили меня из гастрольного автобуса в Париже! Сентябрь 1994-го, «ельцинская» эра. Казалось бы, дух иной. Да. Приехал друг мой Серёжа-фаготист с оркестром - сначала в Германию, а потом я на встречу с ним и его Ирой-виолончелисткой, а также с Костей и Наташей (скрипачи) в Париж прибыл. Они в Лувре репетировали и потом там же концерт давали, только в каком-то побочном зале, не в самом представительном - где-то внизу «на задворках» находилось помещение. С ними тогда виолончелист-парижанин Марк Дробинский, ученик Ростроповича, солировал. В день концерта при посадке в автобус взглянул на меня шофёр... и когда все расселись, объявил: пока чужой в автобусе, никуда не поедет! Недоумение... переглядывание... растерянность моя и друзей моих... Попытки что-то объяснить шофёру. Эх, что ж я сразу-то не вышел! Думал, сейчас всё выяснится и уладится... Какое там. Шоферюга всё разъярялся... Удалился я, наконец. Взял такси (далече Лувр от того общежития «Жюнес де Франс» - на замызганной улочке Рю Лафайет, если верно запомнил), и приехал на концерт. Подавленность... А дело-то вот в чём: водитель каждого из трёх выехавших из Москвы автобусов (с кемеровским симфоническим оркестром) был «из органов», причём - без сокрытия, официально. Оркестранты между собой величали их кагебешниками, хотя эпоха настала уже эфэсбешная (а разница есть? ась?). После концерта мне об этом рассказали. Угнетало вот ещё что: кто-то из музыкантов «настучал» опричникам: мол, тут некий друг Сергея из Германии, бывший наш соотечественник, с нами раскатывает... Что?! из Германии?! - рассвирепел водила... И устроил мне эту сцену. (Помню его типичную типовую особистскую службистскую хамскую ха...) Рю Лафайет.
Теперь смотрите: уже не Совок, да? Новая, тык скыть, эра, да? Но за музыкантами всё так же следят специальные люди в оркестре и, что не менее значимо, возят их... те же кадры. Это к вопросу о переменах, которых... не очень-то.
Автобусные эксцессы. Целая эпопея. Вот ещё случай: лето 1986 года. Мне 19 лет. Прилетел я в мой город, поступив в консерваторию - далеко-далеко, более чем за три тысячи километров. В душе радость, почти эйфория, необыкновенно приятное волнение - сейчас приеду домой, встречусь с родителями, уже знающими о моём начинающемся студенчестве и оттого счастливыми - телеграмму-то я отправил! В аэропорту дождался «десятки» - маршрут номер 10, поднялся в автобус со своим обширным багажом. Сел у окна. Едем. Гляжу на проплывающий знакомый пейзаж, приближающий меня к заветной цели, с нетерпением и сладостным трепетом предвкушая моё появление дома, волшебность встречи с гордыми за меня родителями - в ореоле моей удачи после выдержанных экзаменов. Смотрю в окно и улыбаюсь от нахлынувших чудесных ощущений... «Глянь, он ещё улыбается, сволочь!» - громко и яростно надо мной. Вздрогнул, обернулся на крик. Мужчина с искривлённой от ненависти физиономией. «Расселся, скотина! Тут люди с детьми, а он сидит и отвернулся, падло, будто не видит!» Рядом с мужчиной и вправду стоял мальчик лет семи-восьми и тоже сердито взирал на меня. Ошарашенный, я не знал, что сказать. Застигнут, что называется, врасплох (плох, плох!). Мужчина тем временем призывал в свидетели других пассажиров. Кто-то поддержал: «Как тебе не стыдно! Уступи место мужчине с ребёнком! Ишь, какой наглый пацан!»... Тут уж я встал со своего места и пролепетал: «Извините, но я вас не видел!» (я действительно никого не замечал) «Да не пизьди ты - не видел! Давай вылазь побыстрей! А то по морде получишь!» - всё пуще распаляясь, проорал обличитель. Смущённо я отодвинул немного мешающие проходу чемоданы и посторонился. Мужчина с мальчишкой немедля уселись на отвоёванные места, то и дело гневно взглядывая на меня. Никакой радости в помине. Волшебная пелена испарилась. Чувство неловкости у меня постепенно перерастало в недоумение и обиду. Место рядом со мной было всё-таки свободно, чемоданы стояли в проходе и не слишком мешали. В конце концов, можно было попросить меня уступить место по-человечески... Только тут я осмотрелся и... заметил два свободных места в задних рядах сидений! А это было уже потрясением. Нет, я ничего им не сказал. Всё и так было ясно.
Встреча дома всё же была радостной, но... весь тот день и ещё на другой мне пришлось много раз волевым усилием что-то такое подавлять внутри. И подавлять вздох. А осадок так называемый остался надолго...
2010 г.
(отрывок из повести «Улица»)