В монистах, словно цыганка,
страдает ёлка угрюмо.
И полночь тлеет цигаркой
под звон колокольный рюмок.
А может быть, похоронный?
Ведь мы потеряли рули,
повесив на гвоздь короны
над унитазами тронов,
низвергнутые короли!
Нет, не было чёрного бунта.
Мы сами из года в год
с улыбкой бронзовой Будды.
корпя, как над праздничным блюдом,
готовим себе эшафот.
И сами, того не видя,
как прежде, играем роль
и ждём: объявлять нас выйдет
трубноголосый герольд.
А признак прямого распада –
собственноручную лесть
и приступы жёлчного яда –
с высокомерной бравадой
не лечим мы, как болезнь.
Мы верим – всё это к лучщему!
Придёт в королевство весна
мальчишеским зайчиком-лучиком!
Но жизнь скрипит, как уключина
обломанного весла.
И фразы пустые хлопают,
как рваного паруса клок.
И крик сорвался на шёпот,
лицо обернулось жопой,
перо превратилось в курок.
Но вдруг обнаружив скоро,
а стоило ль этак жить?
Не нам ли прокаркал ворон?
Мы рвём, задыхаясь, ворот,
всю боль свою обнажив!
И жаль нам себя до жути –
ведь были же короли! –
в канун новогодней минуты
над рюмкой водочной мути
мы начинаем скулить.
Мол, жизнь наступает сучья,
мол, хлещет струя невзгод,
мол, умер счастливый случай,
и вряд ли уж будет лучше,
и нужен ли Новый год?!