Из книги "Частицы бытия"
В свои неполные пятнадцать лет Аленка Смирнова выглядела на все семнадцать: темноволосая, кареглазая, невысокая, хрупкая, но ладненькая, с точеными ножками и острыми грудками, она привлекала внимание парней, которым было уже в пору жениться. Они не видели в ней малолетку, как в других девчонках этого возраста, и на дискотеках в клубе, соперничая друг с другом, часто приглашали на танец, угощали конфетами. Одноклассницы, завидуя, сплетничали о ее бывалости и осведомленности в вопросах любви, а она еще ни разу даже не целовалась ни с кем по-настоящему. Одноклассники, которые лихо матерились, курили тайком от учителей и при всяком удобном случае норовили коснуться её маленькой крепкой груди или туго обтянутых джинсами бедер, вызывали у Аленки лишь легкое отвращение.
Ей нравился студент политехнического института Веня Шестаков. Ради него она приходила вечерами в клуб, где перед киносеансом молодежь слушала магнитофон, парни резались на бильярде, не стесняясь в выражениях, отпускали шуточки и громко хохотали. Веня был не похож на сельских ребят: он никогда не ругался, не гоготал, больше помалкивал, курил и щурил от сигаретного дыма синие глаза да иногда улыбался красиво очерченными губами. Он и одевался иначе: ни у кого больше не было таких голубых американских джинсов и свитера грубой вязки, как у него. Венины родители, сельские учителя, привили ему хорошие манеры, наградили приятной внешностью, и поэтому не одна Аленка заглядывалась на него. Веня доучивался в институте последний год и теперь, весной, приехал на несколько праздничных дней перед сессией.
Сегодня в клубе была дискотека. Аленка в стайке девчонок, не слушая их болтовню, неотрывно глядела на Веню, который играл на бильярде со своими школьными приятелями, теперь колхозными трактористами. Народу было много. Несколько раз Аленку приглашали на танец взрослые ребята, но она отговаривалась тем, что у неё болит нога, и они отходили с огорченными лицами. А она гипнотизировала взглядом Веню.
И вдруг перед ней, заслонив ненаглядного, словно из-под земли выросла фигура в милицейской форме. Это был новый участковый Федор Собакин. Он, белозубо улыбаясь, уверенно взял Аленку за руку и, преодолевая ее сопротивление, повел в толпу танцующих. Федор крепко прижал ее к себе, обхватив за талию, задвигался в такт музыки. Аленка, слегка откинувшись назад, с усмешкой и удивлением в глазах смотрела в открытое лицо парня, который, близко наклоняясь к ее лицу, сквозь грохот музыки пытался наладить беседу:
- А я не знаю, девушка, как Вас зовут. И это непорядок. Участковый весь свой контингент обязан знать.
- А я знаю, как Вас зовут: Федя – родственник медведя. Как-то странно Вы на танец приглашаете, словно арестовываете.
Парень засмеялся:
- Да, я видел, как Вы всех отшивали, поэтому решил действовать методом атаки. Уж так хочется с Вами познакомиться. Или Вы очень «против»?
- Да нет, зачем же мне с родной милицией ссориться. Аленой меня зовут.
Федор не отходил от нее весь вечер: рассказывал смешные байки, угощал семечками, приглашал на каждый танец. Сельские ребята запоглядывали на участкового не слишком дружелюбно, а Аленка развеселилась как никогда. Она заметила, что Веня с интересом смотрит на нее, прекратив игру, а когда Федор отлучился покурить, он, не отрывая от Аленки взгляда, направился в ее сторону. У Аленки пересохло во рту и сердце забилось неровно. Но музыка после перерыва заиграла снова, и перед ней тут же нарисовался участковый в лихо заломленной фуражке, потащил танцевать. Веня постоял, с сожалением издали глядя на Аленку, повернулся и ушел из клуба. Она чуть не бросилась следом, но, сдержав порыв, лишь прикусила с досады губу, а когда танец кончился, объявила своему кавалеру, что ей пора домой. Федор, поправив фуражку, решительно заявил, что идет её провожать.
Они вышли из клуба в разгар весенней ночи. Тонкий серпик молодого месяца нежно серебрился среди бесчисленных звезд. Аленка глубоко вздохнула. После клубной духоты вкусный майский воздух, вливаясь в грудь, слегка пьянил, словно молодое вино. У Аленки закружилась голова. Федор взял её за руку, и они пошли по дороге мимо спящих домов с палисадниками, из которых одуряюще пахло черемухой. Остановились на мосту. Туман белым волокнистым облаком плыл над журчащей водой. Где-то неподалеку, в прибрежных зарослях, заливался в любовной истоме соловей. Они слушали, облокотясь на перила, не говоря ни слова. Аленке хотелось плакать. Непонятные чувства нахлынули на нее. Ей было горько, что не Веня стоит с ней рядом, и в то же время жажда любви захлестнула ее с такой силой, что, когда Федор крепко обнял её, она не оттолкнула его, а наоборот, подалась вперед, прижавшись к широкой груди парня и запрокидывая побледневшее лицо. А он, бурно дыша, прошептал, низко склоняясь над ней:
- Какая же ты красивая, Аленушка! – и прильнул в поцелуе.
Аленка замерла, чувствуя, как Федор языком пытается разомкнуть ее сжатые губы, ощущая, как бурно бьется под кителем сердце парня. Целуя Аленку, он всё крепче сжимал ее в объятиях, так что она даже застонала, и вдруг, придя в себя, уперлась руками ему в грудь и рванулась изо всех сил:
- Отстань, дурак!- сквозь слезы крикнула она ошеломленному парню и бросилась бегом к своему дому.
Аленка долго рассматривала в зеркало свои припухшие губы, потом тщательно вымыла их с мылом и, забравшись с головой под одеяло, горько плакала оттого, что первый взрослый поцелуй ей подарил не обожаемый Венька, а какой-то милиционер Собакин.