ВЕНЬКА.
Имяположение
И как это вышло, что мамка отпустила его в дорогу?.. Наверное, потому что с дедом… В школу зимой позапрошлой, бывало, до околицы следом идет, вся деревня смеется, бабка ругается. А ей - хоть что!.. "А по дороге", - скажет. А потом оглянется и так до-олго вслед ему смотрит. Как в лес с ребятами отпрашиваться - так мука прямо!.. Каких только наказов не напридумает мамка! И под ноги смотри, и к чужим не подходи, и в чащу ни ногой, к болоту ни-ни, от своих не отбивайся… Выбежит за порог: "Осторожно, Венечка! Осторожно, сыночек!" Перед пацанами стыдно. А мамка, что ж? Известно, городская… Батя, когда город от белых защищал, как раз ее там заприметил. Она у господ в служанках ходила. Домой привез, бабке на руки отдал и снова укатил. Так он, Венька, без отца-то и родился. После уже познакомились. Когда школа открылась. Батя ее и открыл. И Венька тут как тут: учиться пришел. Вот так и познакомились. До того некогда было. А сейчас отец на курсы уехал, иначе бы, верно, не разрешил бы деду Нире его забрать с собой в странники. Не ладят они чего-то.
Венька оглянулся и посмотрел на старика, идущего вслед за ним. Лицо у деда было словно прокопченное, а волосы, длинные и сивые, подхвачены, как у богатырей на картинке, поперек лба длинной тряпицей. И борода, тоже вся сивая и пыльная. Дед казался таким старым-старым, а шел ходко и посохом отталкивался от дороги уверенно и сильно.
- Деда Нира, а мы далеко идем?
- Идем-то? - Старик, не останавливаясь, поднял посох и указал его концом в сторону лесистой горушки. - Вон к лесу тропинка наша. Знаешь сказку: "Шел, шел Иванушка и пришел на лесную поляну". Вот и мы так же…
- Деда, а что там, в лесу-то?
- Лес - он сам себя окажет… Торопыга.
Старик переложил посох в другую руку и двинулся еще быстрее. Во всяком случае, так показалось Веньке. Он пропустил вперед деда и потрусил вслед, взметая босыми ногами мягкую дорожную пыль. Мать, конечно, дала ему в путь-дорожку неразбитые еще чоботы, да дед велел снять. Путь, сказал он, нога чуять должна. Дождя не было вот уже месяц, и дорога была теплой и сухой. Отец рассказывал, что скоро все дороги будут ровными и гладкими, и проехать по ним можно будет в любую пору, когда ни захоти, хоть весной, хоть осенью…
Когда их дорогу прикрыло лесной тенью, дед остановился.
- Вот здесь и погодим. Переждем.
Он стал располагаться на обочине, укладывая и вытягивая свои длинные ноги, умещая рядом с собой дорожную палку и скатку. Венька принялся высматривать дальние просветы между деревьев.
- Деда, гляди, а там и впрямь - поляна! Я сбегаю!
- Стой!
Дедов окрик показался Веньке чересчур строгим. Он удивленно оглянулся. Дед Нира весь подался в его сторону и грозил палкой.
- Вернись-ко!.. Рано тебе ишо… Не пора.
- Деда! - Венька снисходительно засмеялся. - Да мы с ребятами в такие чащобы ходили… А тут что - поляна.
- Сиди, тебе говорю! Не твое это время. Сядь.
- Ну, деда…
- Сядь, торопыга, несмысленник. Сядь покуда.
Венька опустился на землю невдалеке от деда и обиженно надулся. Знал бы дедка, где внук той осенью клюкву собирал, так охнул бы, может. А он, Венька, еще на дальнее озеро рыбалить хаживал, вон как! Все забоялись и Минька даже. К заутрене пошел, затемно - и то с пути не сбился… Рыбы тогда принес!.. Мамке, правда, ни-ни… Еще заругает, заплачет! Бабка, та сразу по затылку и на сутки дома запрет. А дед Нира - кремень, с ним, видать, не так-то. Тощий-тощий, а жилистый. Вон батожина какая, а как пушинку в руках держит… Известное дело, кузнец, молотом всю жизнь махал. Отец тоже спервоначалу в кузнечном деле был, да на войну пошел с немцами. А как вернулся, уж после того как царя скинули, - свихнулся, так дед Нира говорит. Так что, в кузне теперь дядька заправляет, младший отцов брат, а сам дед состарелся, дело отдал… А сам дома не сидит! Ходит по людям, скотину лечит, а бывает и людей. Только вот власти не шибко дозволяют... Дед Нира и снадобья сам делает. И нынче вон не просто - а за голубой глиной в путь тронулись. Она возле самого ледяного источника родится. В одном месте, заветном. Только зачем деду Венька понадобился? Пришел ведь к матери да и говорит: "Пусти сынка со мной". Мать, конечно, ни в какую, а бабка ей как крикнет: "Что он у тебя как привязанный!" И мамка заплакала и отпустила. А бабке попробуй поперечь. Она, хоть и старая, и не бабка даже, а прабабка - деду Нире мать, а вострая да хлесткая!.. Парни вон лишний раз в усадьбу не заглянут, - враз веником через забор схлопочут!…
Только если бы батя дома был, нипочем бы не отпустили. Батя деда Ниру старорежимным называет и вообще. А дед ни разу даже царя не помянул, все Веньке про травы толкует, да про деревья, да про глину вон - как она из больного места всю боль отсасывает… Много дед Нира знает, да только куда ему до учительницы, она-то про весь мир, небось, читала. А дед, чего, где и бывал-то? Венька вздохнул. Этой зимой и в школу-то не больно ходить пришлось. Мать хворала, а бабке - в обед сто лет, хоть веником и огладит, а много не поднимет. Батя все учится. То в городе, то в Москве. Учится да учится, а дом на Веньке, вон что. Хорошо, если дед придет, поможет чего, или дядька заглянет, тоже подмога. И как это бабка с матерью теперь без Веньки обходятся?…
На дороге показалась старуха. Венька ее знал, ее внучку Серафиной звали. А мальчишки Серафину дразнили Змеюхой за то, что длинная она была и гибкая, совсем непохожая на здешних девчонок, невысоких и крепких, как боровички. Серафине-Змеюхе тоже одиннадцать лет стукнуло, как и Веньке, вот-вот их обоих в пионеры собирались принимать, на эту осень. Змеюха выше его, почти на целую голову, на нее уже посматривали большие парни, Венька сам видел. А она хоть бы что, словно это ее и не касается. Гордая. Кто-то из родных говорил, что ее не Серафиной вовсе звать, а как-то по-другому, по-иностранному, Венька не запомнил. А Серафиной ее опять-таки дед Нира перезвал. А бабку ее Секлетея зовут.
Секлетея подошла к странникам и, поздоровавшись, спросила:
- Что, Нира, внучка в лес повел?
- Пора ему, Секлетеюшка. В возраст пришел.
Венька отвернулся было, да разговор вдруг пошел такой занятный, словно старики игру какую затеяли: Бабка Секлетея спрашивала, а дед Нира отвечал.
- А что ж на пороге-то сидите?
- Ключника ждем, порог отпирать.
- Пороги не мыты. Чем омывать будете?
- Кровью да водою.
- Чем ключника одарять будете?
- Чем одарено, то подарено.
- Слово крепкое земля слышала, река ведала.
Тут бабка Змеюхи деду поклонилась и по дороге в лес пошла, не оглядываясь, а старик велел Веньке:
- Иди теперь за ней. Она тебя в лес поведет.
И, видя изумление в глазах внука, добавил:
- Что, забоялся?.. Она мудрая старуха. Иди-иди. Я следом буду.
И взялся поудобнее за свой батожок.
Давно прошли уже облюбованную поляну, что так славно манила из-за деревьев, - а Венька все шел и шел за бабкой Змеюхи, а та все молчала и не останавливалась. Лесной рукав давно заслонил дорогу на большак, а они все шли. Венька не то чтобы всерьез боялся - маленький он, что ли, старух пугаться? - а как-то неспокойно ему было. Странно все это. Да и бабка Секлетея не простая совсем была старуха.
Слышал Венька от своих деревенских, что она, Секлетея, Огненному Змею - мать!.. Говорили об этом с оглядкой, в кулачок и подробно не распространялись. Будто бы родился Огненный Змей и в тот же миг из трубы ее дома вылетел. Взрыв, рассказывают, в печке был страшенный, всю разворотило. Так что Змеюха недаром Змеюхой выходит. Огненная Копешка ей, стало быть, дядя родной. А он, знамо дело, что за птица! Ни небо, ни земля ему не родня. Вот он между ними и мечется, людей от зависти изводит. Нигде ему укрывища нет. Говорят, болезни-лихоманки он насылает, и безумства всякие…И война-то вроде его дело. Так на беседках девки рассказывали. Вот такие дела!
Венька прищурился, чтобы лучше было приглядывать за идущей впереди старухой и стал прикидывать, куда ловчее было бы схорониться, случись вдруг что!... Он некоторое время следил за ней и за дорогой, посматривал с тревогой и на небо, ожидая - вот-вот в грохоте и искрах свалится на дорогу бабкин сын, летающая Огненная Копешка!..
Но Секлетея не оглядывалась, мерно переваливалась с одной ноги на другую, двигаясь куда-то не ходко, но целенаправленно. И лес был спокоен, тропинка легко катилась под ноги, с неба поглядывало идущее с утренней стоянки солнце, и Венька вдруг вспомнил, как его собственная бабка говорила про Огненного Змея. И говорила вовсе без зла, не пугала. Будто бы служит он своему хозяину до конца, носит ему всякое добро и встретиться с ним, с Копешкой, не к худу. А еще лучше, если сможешь быстро сбросить пояс или крест нательный. Тогда Копешка все добро, что хозяину нес, тебе под ноги скинет. А еще он душам путь освещает, когда те по ночному небу плывут… Звездопад называется. Вот уж чудесина-то, этот Копешка! И плохо, и хорошо о нем народ знает. И где же правда?..
Тут Венька вдруг обнаружил, что стоит прямо перед матерью Огненной Копешки. Сложила старуха руки на животе и смотрит на него, на Веньку. А он и не заметил, как догнал ее. Парнишка почувствовал, что ноги начинают противно дрожать, словно надо ему прыгать с высоченной горушки в глубокую реку.
- Есть ли хочешь, гостюшка? - ласково спросила старуха. Венька увидел, что она протягивает ему запеченное яблоко. Оно так пахло, что - и не надо бы - а рука сама взяла да и положила в рот старухино угощение. Венька сразу облился соком и принялся вылизывать пальцы.
- Ах ты, молодечинка, - проговорила между тем бабка Секлетея. - С Серафиной-то вместе в школу ходите?
- Не. Змеюха… Она с девками ходит.
- Ну-ну. Иди теперь. Иди, родной.
- Куда? - Венька оглянулся вокруг, ища дороги.
- Путем - дорогою. Слово выполнять, судьбу очищать. - Старуха отошла от него, не переставая бормотать: "Земля слышала, река ведала". Венька смотрел, как она скрылась за деревьями, а потом вдруг увидел вокруг себя огромный и чего-то вдруг посмурневший лес - и бросился ее догонять. Да где там, как под землю провалилась бабка!..
И оглянуться мальчишка не успел, как обнаружил себя в высоком колючем кустарнике. Ветки были так запутаны и переплетены, как бывает спутана грива того коня, что вызвал недовольство у домового. И откуда он тут взялся, это чертов кустарник! Проклиная на чем свет стоит и старуху, и деда, и собственную бабку, что отдала правнука на растерзание, Венька ужом, на пузе выбрался-таки из дуроломной чащобы и повалился на землю, отдуваясь и всхлипывая. Вся рубашка и штаны сверху донизу были располосованы острющими, в ноготь взрослого человека, колючками. На лице, руках, ступнях, везде, куда достали эти проклятущие колючки, засела горячая, резкая боль. Венька ощущал себя ободранным, хотелось по шейку забраться в холодную, струистую воду и не дурашливо прыгать и брызгаться, вопя и хвалясь храбростью первым "греть воду", - нет! - а просто войти в спокойный поток и замереть, словно бы самому став водою.
И будто угадав его желание, деревья расступились, и открылась перед Венькой длинная речная отмель, вся светящаяся от белого песка и росистых искр, еще по-утреннему сонная и блаженно-влажная.
Венька ступил на податливый песок - и вдруг увидел стайку мальчишек, вольготно расположившихся возле самой воды. Все они казались одногодками и были словно на одно лицо: остроносые, быстроглазые, с абсолютно выгоревшими, невидимыми бровями на смуглой загорелой коже. Веньку просто потянуло к ним, так славно проводили они время возле текучей воды, так просто и дружески сидели, переговариваясь… И он запросто подошел бы, но вдруг один из них заметил пришельца из леса.
- Йэ, робя! Йэ! - крикнул он. - Ну и чучело!
И все мальчишки посмотрели на Веньку, остро и насмешливо.
- Йэ… - протянул первый. - А имя-то у него есть?
- Спроси его, Таврий, пусть-ка скажет!
- Чего там спрашивать? - скривился третий мальчишка. - Видно по нему.
- Разве не можем мы ошибиться, Ариан? Нужно спросить.
- Верно Фрол думает. Давай, Таврий!
- Есть у тебя имя? - громко и как-то очень серьезно спросил Веньку тот, кого назвали Таврием.. - Ты имеешь имя?
- Да кто ж его не имеет! - засмеялся Венька. - Я, чай, не зверюга какая! Венькой меня зовут.
И растерялся. Потому что вся компания принялась насмешливо улыбаться, посылая друг другу глазами какие-то знаки. Бить собираются, решил Венька.
- Разве это имя - Венька? - продолжал Таврий. - Венька и Ванька, Сенька и Манька - это не имена. Это прозвища. Имя - это то, чем поделился с тобой твой предок. Есть у тебя такое имя?
- Можно подумать, что у вас всех оно есть! - фыркнул Венька, насторожившись: что-то странное творилось на блаженной речной косе, то, что совсем не принадлежало обыденности.
- У нас есть, - кивнул Таврий. - Наш предок позаботился об этом. А ты, похоже, из рукава выпал? Чей бы бычок ни скакал, а телятко наше?
Это была очень обидная шутка, Венька знал это. Да если бы и не знал, по одному только ехидному гоготу, поднявшемуся вокруг, можно было догадаться. И он кинулся на обидчика. А все они бросились на него, словно того и ждали, и потащили в воду. Он отбивался, молотя руками и ногами, бодаясь головой, въехав кому-то здорово по сопатке, - и вдруг обнаружил, что в воде, кроме него, никого нет: он попусту взбивает темный речной поток. Он нашел ногами дно, встал и огляделся.
…Плавно текла река, тревожно темнея к глубине - и пересыпая мелкие камни на прозрачной отмели, будто торговец семечками пересыпает свой товар из руки в руку, дразня покупателей.
Плавно текла река, и белел прибрежный, иссыхающий под послеполуденным солнцем песок. Неужели столько прошло времени, мельком удивился Венька. Минуту назад было утро!..
Плавно текла река, и не были ни строгого Таврия, ни злорадной компании со странными именами. Был только он, Венька со своей обидой и смутным ощущением, что его обделили.
Стоя в воде, он вертел головой во все стороны и вдруг увидел вдалеке деда Ниру, вброд переходящего реку. Это родное присутствие вернуло Веньку к обыденной действительности - и это же позволило, наконец, почувствовать простой человеческий страх.
- Деда! Дедушка! - заорал он, срывая голос от мысли, что дед не заметит его и уйдет в свой страшный лес, оставив его на этой страшной отмели. - Дедушка! Деда Нира!
Старик остановился посреди реки.
- Внучек! Венька… - донесся до мальчишки его голос. - Сюда давай! Плыви ко мне!..
Венька взбурлил вокруг себя целый водоворот, добираясь до деда. Плавать он умел - и неплохо, но нынче руки плохо слушались его, и он пару раз даже окунулся с головой. Дед между тем ног зря не мочил, а видя, что внучек справляется сам, побрел на берег, куда и двигался вначале.
- Сними-ка всю эту тряпину! - велел дед, когда они оба оказались на бережку. - Толку от нее теперь мало! Да и вовсе она тебе не нужна… Да и все снимай! Голым быстрее высохнешь.
- Как же не нужна? - удивился Венька, стягивая с себя мокрую и рваную одежду. - Как же, деда, не нужна? Разве я зверь какой, без пояса ходить?
- Зверь - не зверь, - отозвался дед Нира, - да и не человек покуда.
- Не человек? - обиделся Венька. Да что же это за день такой, все его обижать взялись! - А нам в школе не то говорили. Человек - это звучит гордо, и прожить надо так, чтобы не было мучительно стыдно за…
Венька замялся: дальше он не помнил, но это дело не меняло.
- В общем, учительница сказала, что мы - продолжение взрослых, и тоже люди, требующие к себе уважения! Вот!
- Вот она как сказала? - Дед Нира расчесал бороду маленьким железным гребешком и, выбрав среди зубчиков редкие седые очешины, скрутил их и спрятал в полотняный мешочек. - Ну что ж, значит, так следует, чтоб она так сказала. Не может же она вас плохому учить.
- А почему ж ты говоришь, что я не человек?
- Потому и сказал, что ты мал еще. Человек-то - не тот, что поясом только подпоясывается. Загадку знаешь: "Без рук, без ног, подпоясанный"? Что это?…А-а! Сноп да веник! Человек - он себя проявить должен, родиться в жизнь, самим собой стать. А ты еще как ягня бессмысленное!
- Это почему это?
- Потому прыгаешь и жизни радуешься, а что жизнь с тебя за эту радость спросит - не ведаешь. Потому-то ты и родиться заново должен, звериное это незнание с себя снять.
- Да как же я рожусь, если я уже тут… это, роженный?! - Венька был просто вне себя. Что это за околесицу тут дед несет! Вот бы батя-то послушал! - Это чтобы, как сеструха Вирка, в пеленках валяться и молоком наливаться?!
- Ты лучше, внука, сестру свою в дело не путай! - Дед повернулся к нему дочерна загорелым морщинистым лицом, и брови на этом лице были насуплены. - Сестренка твоя малолетняя, и ей свой черед придет. А твой нынче пришел. Вставай-ка!
Дед легко поднялся на ноги. Венька с удивлением увидел, что одет старик только в длинную выцветшую рубаху почти до пят, а штанов никаких не наблюдается. И пояса нету!.. Он покосился на кучку мокрой своей одежонки, но дед повелительно взял его за плечо:
- Не время бояться, время обещанное исполнить!
И не слушая больше ни вопросов Венькиных, ни возражений, повлек внука в частый ивняк.
Сначала они шли, затем старик прибавил ходу, и Веньке пришлось бежать возле него, спотыкаясь и сбивая голые подошвы о кочки и корни. Венька сперва ругался и пытался вырваться, потом заплакал, после начал задыхаться и хрипеть. Дед Нира словно не замечал мучений внука, и лицо его - странно решительное и жесткое - было совсем чужим!.
…А гибкие ветлы так и хлестались по голой незащищенной коже!.. Венька даже лицо закрывать перестал, стараясь обеими ладонями оборонить от колких ударов ветвей своего "петушка". Все вспоминалось ему, как дразнили их, сопливых, большие девки, дергая при этом за клюв живого горластого петуха, пойманного под нож и связанного за ноги... Петух широко разевал клюв, беспомощно выкрикивая какие-то свои петушиные слова, но Венька видел, что все напрасно: не поможет петуху петушиное слово. Котлы кипят горючие…
Дед все тащил его, цепко и больно ухватив каменными пальцами. И молчал. И так это стало Веньке страшно, что он и сам просто по-мертвому онемел возле вдруг почужевшего старика, и не разумом, нет! - всем своим тощим мальчишеским мясом предчувствуя близкое будущее и ужасаясь ему.
Остановились они возле старой огромной ивы - ивищи, темного корявого дерева с глубоким провалом - дуплом метрах в полутора от земли.
Как увидел Венька эти угластые ветки, словно вывернутые наружу локти, корни, вылезающие из земли, похожие на искалеченные человеческие ноги, высокую тьму кроны, которая стучала белыми от старости узкими листьями, словно костями, - так сердце у него и зашлось. Он повалился на землю, где стоял, дед даже не успел подхватить его.
- Вот и славно, - проскрипел старик словно задавленным голосом. Потом он поклонился старой иве и просипел, указывая на лежащего возле корней мальчика:
- Прими обещанное. Сними обещанное.
И легко подняв тело внука, вложил Веньку в темное глубокое нутро дерева. Затем, поднатужившись, отвернул синеватый камень у корней ивищи и стал вынимать из-под низу камня связки сухих веточек и округлые увесистые скатыши - комья голубой глины. Той самой, за которой взялся идти сегодняшним солнечным утром счастливый мальчишка Венька. Солнце с той поры уже подкатило к вечерней черте, а Венька лежал беспамятный в темной глубокой глотке старой ивы и не ведал, что заповедной голубой глиной заращивает злой старик выход к белому свету… Заращивает, укрепляя слой глины припасенными веточками, и приговаривает жуткие, невнятные, заветные слова:
- Затворю тебя… Сотворю тебя…
…Венька очнулся от дикого звериного крика. Он ощупал языком спекшиеся губы и слизнул с них выступившую кровь. Потом ощутил, как саднит сорванное горло - и догадался, что это кричал он сам. Во сне. Он попытался вспомнить, от чего, но душа его оттолкнулась от этого воспоминания. Ну, и ладно, главное, он был жив.
Он попытался оглядеться, но вокруг было очень темно и как-то тесно. Венька осторожно вытянул руку - и ладонь наткнулась на шершавую, чуть влажноватую, скругленную поверхность. Он завозился, стараясь определить, что это - и вдруг его озарило: это же дупло. То самое дупло, которое он видел, перед тем как его сморило. Ива заглотила его! Он замер и стал вслушиваться в окружающий его темный мир, стараясь определить по звуку присутствие опасности. Было очень-очень тихо, только гулко стучало его собственное сердце. Он снова стал ощупывать свое узилище… Венька боялся: вот-вот его ладони найдут впотьмах жуткие острые клыки - и жизнь его кончится… Но ничего такого вокруг не было.
Держась руками за неровные трухловатые стенки, Венька осторожно поднялся на ноги и над самой головой заметил слабенькую полоску света, пробивающуюся словно бы сквозь кору. Видать, ива настолько была стара, что кора отслаивалась… Он встал на цыпочки - и вдруг понял, что это не кора, а полоска слегка присохшей глины, насаженной на переплетенные ошкуренные веточки. Он приник глазом к глиняной щелке и сначала ничего не увидел, только какое-то шевеление. А потом в перспективе его взгляда стали проступать отдельные фигуры деревьев, двигающихся крон, а над всем заметил он неяркие брызги звезд. Значит, уже ночь. Солнце успело пройти закатную черту и улечься на покой, и Луну со звездами выпустил лунный дед, а Венька валяется в этом гнилом дупле, словно здесь ему самое и место.
Венька стал расколупывать нестойкую глину и тут вспомнил – дед Нира! Собственный старорежимный дед его не только затащил в лес, но и замуровал в дереве! Глина потому что была самая что ни на есть голубая, а не красная, какой полно везде и Венька знал ее просто наощупь. Та самая, небось, целебная, за которой они и шли… И вот нате! Замуровать внука! Да дедка Нира просто враг народа!..
Он освободил для себя достаточную щель, чтобы пролезть. Затем подтянулся на руках сколько мог, и, больно, до крови царапая пузо о край дупла, вывалился наружу. Падая, он ссадил плечо и колено о выставленный словно нарочно ивовый корень и потому присел рядом с деревом, растирая ушибленные и ссаженные конечности.
В лесу было свежо, сумрачно и странно оживленно. Словно бы сама собою шевелилась трава, без ветра подрагивали и изгибались тонкие древесные ветви, в лиственных шапках без конца происходило какое-то потаенное действо.
Венька оглядывался по сторонам, и вся эта лесная к чему-то неизвестному устремленная деятельность потихоньку вбирала в себя и его, Венькино существо, раздраженное дневными приключениями. Незаметно от самого себя, он перестал думать о предательстве деда, о странном месте, где он провел столько времени... Он даже перестал ощущать боль от ссадин.
…Где-то высоко в небе, над рекой горела та звездная россыпь, замеченная Венькой из древесного брюха. Над самим густым ивняком двигался облачный караван, застилая небо, но вот он прошел, и на Веньку глянула жемчужно белая луна. В ее сонном свете весь лес чудно изменился. И Венька начал потихоньку замечать: тьма, ставшая намного резче и глубже, тем не менее, не мешала ему ощущать внезапно очнувшимся чувством и форму окружающих вещей, и расстояние между ними в этой обморочной глубине.
Затем он обнаружил себя идущим сквозь ивняк и не удивился этому. Невидимая тропинка находилась сама, он даже не задумывался об ее поиске. Ивовые ветки, так злобно хлеставшие его днем, оглаживали нежно и осторожно, как умеют это только любящие руки. Это было настолько приятно, что он и думать забыл о своей наготе.
Он понял, куда ведет его тропинка, когда услышал осторожный и неумолчный плеск впереди. Река. Там впереди была отмель, песчаная коса, и наверняка там были его давешние обидчики. Он был в этом почему-то уверен, и еще он знал, что теперь они не посмеют его тронуть….
Он ступил на песок. Луна, следовавшая за ним, встала над рекою - по волнам зазмеилась лунная дорожка, а отмель осветилась прозрачно-молочным светом.
На косе не было ни одного человека. Отмель казалась совершенно пустынной, но Венька чувствовал всей кожей, что некто - или нечто - там все-таки есть. Он приблизился к воде. Воздух за спиной словно бы сгущался…
Река была вся темная, словно Венька смотрел в глубокий колодец. В этом речном колодце не отражались звезды, хотя их много было на небе. Вода казалась тяжелой и густой, каким бывает свежий мед. Сверху колыхался слой лунного молока. Вода тянула к себе. Венька ступил на прибрежную гальку, темная река мягко обволокла его ноги. И тут он снова почувствовал присутствие кого-то. Кто-то бродил позади него. Он слышал, как подавался песок под чьими-то тяжкими шагами, и все Венькино тело порой одевалось чьим-то долгим дыханием.
Он не знал, что ему надо теперь делать. Вдохновение, приведшее его сюда, иссякло. Он только чувствовал, что от него чего-то ждут. Словно он первый должен окликнуть этого кого-то. Потом его ощущения внезапно обострились: он услышал, как по камню что-то царапнуло, словно когти… Веньке показалось, что не только песчаная коса, но и весь лес услышал вопрос, произнесенный тяжелым, как неподъемный горный кряж, голосом:
- ЧЕЙ ОН?
Коса вся задвигалась и невнятно заговорила. Да тут много кого, с трепетом подумал Венька. Почему же он никого не видит? Потом установилось долгое молчание, и тот же голос обратился к самому Веньке:
- ЧЕЙ ТЫ? ЧЬЕ ИМЯ У ТЕБЯ?
Венька вспомнил слова того мальчишки - об имени предка - и подумал, что слишком часто на одном месте его спрашивают об одном и том же. Но спорить с невидимкой, обладающим подобным голосом, он не решился. Еще он понял, что должен что-то сказать. И это что-то могло касаться только его недавних, вчерашних и сегодняшних приключений. Ведь именно тогда прервался обыденный поток его жизни. Уж это он понял!..
- Я сидел в дереве… - Он спиной почувствовал, что там, сзади вся коса вглядывается в него, ожидая его слов
- ИЗ КАКОГО ДЕРЕВА ТЫ ВЫШЕЛ?
- МОЖЕТ БЫТЬ, ИЗ ЯБЛОНИ? - это спросил другой голос, такой же тяжелый, но тягучий и утробный.
- Нет, из ивы…
- ИЗ ИВЫ!
- ИЗ ИВЫ…ИЗ ИВЫ… - застонала коса множественными гулкими голосами и стала медленно пустеть, как пустеет иссыхающий колодец. Венька осторожно оглянулся - и там за клонящимися ветвями он увидел огромные тени, похожие на животных. Тени уходили вглубь леса, сливаясь там с дремучей и, как показалось Веньке, какой-то первобытной тьмой.
- ИЗ ИВЫ… - услышал Венька последний вздох из лесу. Приречная коса стала пустой и какой-то маленькой: лес словно навис над ней.
- Эй, эй ты! - услышал Венька за собой насмешливый голос и обернулся. На камне недалеко от берега сидела девчонка, вся опутанная гривой мокрых волос, концы которых уходили в воду. - Чего ты ждешь?
- Не знаю… - ответил Венька и присел, прикрывшись руками. Он вдруг снова застеснялся своей наготы. Это ужасно насмешило девчонку.
- Ну ты и смешной! Дурачок какой! Чего боишься: много вас тут таких, купальщиков…
- Какой я тебе купальщик, - пробурчал Венька и, подумав, вошел в реку по пояс. Это еще больше насмешило девчонку.
- Ну ты и глупый… Ой, не могу… Думает, река его скроет!
- Как это, не скроет! - рассердился Венька - и в изумлении обнаружил, что темная ночная река внезапно стала прозрачной, как бывает прозрачной вода в ладони. Он видел илистое дно, шевелящихся рыб, коряги, видел мели, и - себя, во всей своей красе.
- Ну, как? - серьезно спросила девчонка. - Нагляделся?.. А я уже давно на всех вас нагляделась…
- Как это? - изумился Венька. - Почему?
- Почему-почему… Какой прыткий… Это секрет. Как, кстати, твое имя? Получил?
- От кого? - это начинало уже утомлять. - Какое еще имя? У меня уже есть… Мамка назвала.
- А кто у тебя мамка? Животное? Трава? Дерево? Может, стихия?
- Я щас тебе покажу! - взревел Венька и полез к камню, где сидела эта вредная девчонка. - Я те щас задам!
Но на камне уже никого не было. Ее заливистый смех звучал по всей реке, а самой ее след простыл. Ну, словно растворилась в воде, как сахарная. Венька влез на макушку камня. Домой вернусь, со злостью подумал он, все отцу расскажу! Ни в жизнь с дедом больше никуда не пойду!
Он огляделся и спрыгнул в воду. И тут обнаружил, что вода снова стала темной и по-ночному тяжелой и ленивой. Путь до берега представлялся совсем не простым. Мало ли что там внизу, может, яма с илом… Он снова взобрался на камень.
- Ну, что? - услышал он перед собой голос девчонки. - Поймала я тебя? Теперь не убежишь. Ну, говори свое имя!
- Иди ты! А сама кто такая?
- А ты не понял? - девчонка очень удивилась. - Я - это она.
- Кто - она?
- Она. - Девчонка развела руками, словно стараясь обнять реку. - Она. Река. Понял?
- Ты - река? Ты?!.. Вот дура! - Она явно с глузду съехала, не иначе. Теперь возись тут с ней…
- Ах так! - возмутилась его собеседница. - Ну смотри!
Она стала подниматься из воды и Венька прижмурился было - чего на голую-то дуру глядеть! Но вскоре ему пришлось открыть глаза - и пошире! Потому что с рекой стало твориться что-то совсем необъяснимое. Как давеча, она становилась прозрачной, светлой, как вода в горсти. И Венька увидел, как это происходит: вся тьма, вся придонная илистая речная мгла собиралась к девчонке, окружая ее плотным кольцом - совсем уже беспросветным - и становясь ее длинными, как волна, черными и густыми волосами. Волосы плащом укутывали всю ее фигуру с головы до пят и продолжали тянуться к ней, извиваясь в воде, словно живые толстые змеи. Девчонка стояла перед ним во весь рост, но Венька видел только лицо в черной рамке бесконечных речных волос.
- Понял теперь, кто я? - Ее голос был суров и гулок, как у тех, что спрашивали его здесь, совсем недавно.
- Как это может быть… Это какой-то фокус… - Венька бормотал что-то, стараясь удержаться на грани обыденности. - Отец… Мама… Вирка…
- Почему деда не зовешь? - спросила девочка - река.
- Он - враг народа, - хмуро буркнул Венька. - Он меня убить хотел. В дупло замуровал. Нету такого закона, чтобы детей убивать!
- Много ты знаешь! - снова рассмеялась его собеседница. У нее очень быстро менялось настроение. - Между прочим, он вовсе не хотел тебя убивать.
- Да? А что же он хотел? Подарок подарить?
- Он действительно хотел подарить тебе подарок. Очистить тебя и обновить имя. - Она уже плавала вокруг него, и тьма плавала следом за ней.
- Опять за рыбу деньги! Есть у меня имя, понятно вам всем! Есть! И я вовсе не грязный, поняла?
- Какой глупый… Ты, наверное. просто рано вылез... Ты откуда вылез?
- Откуда, откуда… В дупле я сидел, в иве… И ничего не рано… - Он пробурчал эти слова, уткнувшись лбом в свои колени, и поэтому не заметил, как она снова встала перед ним, одевшись в свою колдовскую речную мглу.
- Ты в иве сидел? В дупле ивы? - Он почувствовал странный трепет в ее голосе и поднял глаза. Она смотрела на него внимательно, ее темные глаза мерцали.
- Подумаешь… Ну, ива…
- Значит, ива. - Она беззвучно опустилась в воду и стала медленно погружаться вся, растворяясь в темноте и растворяя ее по всей реке.
- Стой! - закричал Венька, вскакивая на ноги и едва удерживаясь на мокром камне. - Стой! Не уходи!
Она задержалась и оглядела его с ног до головы.
- Руки покажи, - попросила внезапно. Он поднес к ее лицу обе руки ладонями вверх. Она всмотрелась в его ладони.
- Не здесь, - сказала она, - не я, а земля. Сначала земля, потом - я. Иди, иди скорей. Уходи отсюда.
- Куда? - он начал снова бояться. Здесь, по крайней мере, было светло, а лес был дремуч и темен и снова пугал Веньку. К тому же там были те огромные звери, что показались ему на этой косе.
- Не бойся, они тебя не тронут. Ты не принадлежишь им. Тебя никто не тронет в лесу. Иди. Ты должен успеть. Ты должен найти открытую землю.
- Открытую?
- Ну. да… Землю, в которую люди бросают по весне зерна.
- Пашню, что ли? Так нынче лето, все засеяно.
- Ищи и найдешь.
И она совсем погрузилась в воду и стала водой, и Венька уже ничего не различал в сгустившейся речной мгле.
- Эй! - крикнул он реке. - А зачем мне открытая земля?
- Увидишь, - растекся по воде незримый голос. - Поспешши-и… шши… шши...
Волна с шепотом облизывала берег. Струилась река, темнея к глубине и светлея по краям. Словно цветок, подумал Венька и удивился: с чего это он?
* * *
Венька сидел, прижавшись спиной к стенке окопа, и ждал начала атаки. Он знал, что ему нельзя думать о том, что сейчас будет. Просто нельзя и все. Нужно думать о чем угодно, только не об этом. Он давно перестал ждать команды к атаке, как когда-то ждал первого броска во время мальчишеской сшибки. Он воевал уже второй месяц, и ему до сих пор везло. Их рота уже несколько раз за это время наполовину обновлялась…
Было душно и сухо, солнце, казалось, стояло прямо над ними. Венька облизал губы и пыль земли заскрипела на зубах. Во рту осталось ощущение паленого хлеба. Он хорошо знал теперь этот запах - запах горящих колосьев вокруг мертвых деревень, чад сожженных караваев в развороченной печке. Он сжал винтовку и стал смотреть на самый край окопа, туда он прыгнет, когда услышит, нет, просто поймет - Атака! Потому что сосед его и одногодок Фролка выкинет винтовку наружу и вскинется туда всем телом… И Венька вскинется вслед за ним, и другой сосед Веньки, и тот старослужащий, и позатот… И совсем не будет никаких мыслей, кроме одной: "Господи, что я делаю! Меня же убьют!», и еще одной постоянной, как грохот сердца - "Вперед! Вперед!"
Они встретились на вокзале, оба бритые, оба в новеньких гимнастерках, с вещмешками. Венька сразу узнал остроносое и безбровое лицо загорелого парня, только имени никак не мог вспомнить.
- Я тебя помню, - сказал он парню. - А ты ?
Но тот молча отвернулся. А потом ночью, когда в качающейся теплушке стало тихо, Венька почувствовал, что кто-то дотрагивается до его руки.
- Слышь… - это был голос того парня. - Я помню тебя. Не болтай только, ага? Мое имя Фрол. А твое?
- Венькой меня зовут…
Фрол усмехнулся.
- Надо же… сколько лет прошло… А как вчера. Впрочем, ладно. Война спишет. Ты какого года?
- Двадцать второго.
- И я двадцать второго.
Они решили держаться вместе. И им повезло. Их определили в одну роту. Только построение разделяло их: Венька был невысокий, тощий и щуплый - "Ужонок" - прозвал его ротный.А Фрол удался и ростом и силой. В первом же бою он стал героем - вытащил раненого. Венька только зубами поскрипел. Вечером его слегка контузило, мир вокруг онемел на целые почти сутки - ну как тут заделаться героем?.. А потом началось отступление, вымученная напрасная работа смерти - и Венька забыл о геройстве.
Были отличные дни земли: дождь и солнце трудились по-мирному, но граница времени уже отсекала в сознании людей то, что было лишь несколько месяцев назад, постепенно вводя в обиход слова: "до войны". До войны была пахота, и сев, и готовились жатки, а бабка Серафины сговорила внучку за председателева сына, Веньку, и свадьба должна была быть в октябре.
Венька посчитал на пальцах: август, сентябрь, октябрь - ну да, через два месяца, ровно. Война не кончилась в августе, как говорили. И к октябрю, видно, нет…
Там, впереди, была река со сказочным названием - Сморода. Немцы были уже на этом берегу и их мотоциклетки переползали через мост, рыча и отплевываясь клубами дыма. Они были похожи на детенышей Змея-Горыныча, трехголовые, трехлапые чудовища… Только день простоять, да ночь продержаться, вспомнил Венька бабкины сказки, и выйдет на подмогу родимому войску чудо-богатырь, свистнет, ухнет и снесет чудищу заморскому одну за другой поганые головы…. Рычащий змеиный поток все тек и тек по земле, сворачиваясь на их стороне в клубок и готовясь прыгнуть. Венька увидел, как ротный смотрит в его сторону. "Ужонок", - вспомнил он и подтянул поближе винтовку. Фрол наклонился к нему:
- Ты нынче не торопись.
- Что?
- Не торопись, понял?
- Геройствуешь?
- Дурак ты…
Фрол помедлил и снова шепнул:
- Сегодня он нам вжарит. А у тебя еще должок остался…
- Чего?
- Помедли. Беги за мной. Не забудь.
- Рехнулся?
И тут их огрел крик: "Атака-а-а!".
- Не забудь! - проорал Фрол, его голос потонул в общем бешеном крике. Солдаты выпрыгивали из окопов, их лица были страшно перекошены, глаза - безумны. Венька вскочил на ноги и увидел, как в первый раз, тогда в июне - по жаркому полуденному полю шла Смерть. Нет, ни в саване, ни с косой - то была огромная женщина в длинной до земли рубахе, с полным белым, как луна, лицом. Волосы стлались за ней темнотой. Она двигалась с уверенной важностью - никто из сегодняшних не минует ее. Никто из всех людей, что сшиблись сегодня на русском полуденном поле.
Никто не видел ее, но никто и не миновал.
Венька увидел, как Фрол слепо набежал на огромную фигуру, споткнулся и упал вразмах на обожженную землю.
- Фролка-а! - по-детски закричал Венька и бросился к нему.
- Атака-а! Атака-а! Впере-од! - неслось по полю.
Венька кинулся на землю рядом с другом и услышал:
- Венька… Помедли… Ты Змею должен…
Никто не услышал фролкиных слов, а Венька не услышал, как близко, очень близко свистнула пуля. Он поднял голову - и встретился глазами со Смертью.
- Твой черед, - сказала она и хотела идти дальше, но Венька продолжал смотреть на нее, и она остановилась. - Никак ты следишь за мною?
Венька повел глазами в сторону боя и увидел, как медленны стали движения людей, словно бежали они и сшибались не в раскаленном сухом воздухе, а в воде с блеском черного меда.
- Неужто видишь? - повторила Смерть. Венька кивнул.
- Ишь ты, перстенек серебряный… Стой здесь. У меня дела остались. - Она улыбнулась Веньке, от чего мир оплыл перед ним, как свечной огарок. Женщина с черными волосами распростерла над побоищем руку, и рукав, белый, просторный, чистый прикрыл всех: тех и этих на багряном поле.
Белая ткань коснулась и его. Венька почувствовал запах цветов льна, сок льняного стебля, разделяемого косой, стон живого цветка и тусклый шорох скрученной нити, когда-то бывшей живым растением.