ГЛАВА 10
С утра до ночи он писал картины. Картины давали иллюзию, что еще есть шанс стать кем-то. Кроме того, в то время картины продавались часто и удачно, одна за другой проходили выставки то в Ривирстаде, то в Брее, то еще где-нибудь.
К тому времени они снимали приличный большой дом.
Росли дети.
Концы с концами не сходились.
Арно сильно исхудал и ослаб. Он объяснял себе это нервным истощением.
Инга в то время нашла сезонную работу – на сборе яблок. Ему было стыдно, что она тяжело трудится, в то время, как он пишет картины.
Он решил что пойдет работать с ней. До этого тоже, день или два, Арно у того же фермера как-то собирал спаржу.
В первый же день работы ему стало совсем плохо.
Он обмяк на землю и вырвал черной кровью. Позже оказалось, что о у него язва желудка и туберкулез – скорее всего, это была памятка о днях, проведенных в подвале при бомбежке столицы Навродии.
И то и другое вылечили за год в деловитых лимбургских больницах.
Лечение было тяжелым. Этот год он проходил едва волоча ноги. Иногда он не мог писать картины стоя, и продолжал писать их , сидя на полу.
Он чувствовал, что Инга его больше не любит . Он мучался сам и мучал вопросами ее.
-Боже мой,- в сердцах сказала она как-то, обведя его долгим вглядом. –Боже мой, и этот человек, который похож на сумасшедшего и ведет себя, как подросток, это- мой муж!..
Ее слова резанули душу железом и остались в ней навсегда.
У Инги была своя боль. Разочарование – чувство болезненное. Она тоже решала свой психологический конфликт, вызванный тем, что между мужем, которого она хотела видеть, и тем, которого видела, между той жизнью, которой она хотела жить и той, что жила, лежала пропасть.
Непрекращающееся раздражение вывало у нее тяжелый невроз с депрессией, однажды вынудив ее лечь на две недели в психиатрическое отделение.
Так они мучали друг друга, пока Инга окончательно не поняла, чего она хочет. Она хотела развода, и они в конце концов разошлись.
Это произошло когда они жили в Бельгии уже пятый год, примерно одновременно с получением ими второго позитива и бессрочного вида на жительство.
Развод принес ей свободу, о которой она мечтала, и поставил точку в той части его жизни, где он был счастлив.
Все, что лежало между ее разочарованными словами о похожем на сумасшедшего, и ведущем себя как подросток муже, и их окончательным разрывом не стоит времени, потраченного на описание. Семьи счастливы все по-разному. Агонируют они чаще всего одинаково неприглядно.
«...Что мы сделали с нашей жизнью, любимая?.. Во что мы превратили нашу жизнь, любимая моя...»
В тот год, когда Арно был болен и душой и телом, к нему стал приходить Стефан, с которым он познакомился когда-то поздней ночью в кафе у Дирка.
Стефана долгие годы сопровождала депрессия – горькая спутница человеческого общества.
Стефан мучался ею с той поры, когда его девушка внезапно ушла к другому. Они уже жили вместе. Соблюдая принятую в Бельгии последовательность, собирались в скором времени официально пожениться, купить в кредит дом и обзавестись детьми.
Но она ушла, и удара Стефан так и не перенес. Он впал в депрессию тяжелую настолько, что врачами ему было назначено пособие по инвалидности. Через какое-то время от начала лечения, он снова мог работать.
Работать он продолжил там, где работал с тех пор, как закончил школу и отслужил в армии. Служба тогда еще была обязательной.
Он был рабочим в бригаде по уходу за каналом. День проходил на свежем воздухе, работа была разнообразной.
Ему нравилось проходить на небольшом строительном катере вдоль канала, осматривать парапет и записывать где и что надо привести в порядок. Где-то была нужна покраска, где-то штукатурка, где-то новые камни. Потом все это он сам же и делал. Иногда один, иногда с бригадой из нескольких человек.
Больше всего ему нравилось работать в одиночестве. Он добросовестно ухаживал за парапетом канала, подстригал деревья, прыскал их химикатами от болезней, стриг газонокосилкой траву и радовался тому, что может быть занятым. Если он не был занят, возвращалась боль из-за мыслей о Ники, которую Стефан все еще любил.
Стефан старался выкладываться на работе так, чтобы придя домой, почти сразу же после душа и ужина заснуть. Он жил один в небольшом, красивом и очень аккуратном доме, кредит за который уже был возвращен банку, благодаря семейному капиталу. Очень дорогая в Лимбурге земля, на которой был построен дом, тоже досталась Стефану по наследству.Так же, как и приличный, в пару сотен тысяч евро, счет в банке. Счет приносил небольшую, но надежную прибыль.
Час-другой после работы он занимал себя еще и тем, что доводил до совершенства и без того хорошо подстриженный газон, подкрашивал ажурные и совсем новые воротца с дистационным управлением, или находил себе еще какую-нибудь работу по хозяйству.
Два раза в неделю Стефан ходил учиться Тай-Чи.
Так он жил с понедельника до вечера четверга. В четверг вечером он начинал пить, и пил почти до утра. В пятницу, отработав день, вечером снова начинал пить. Трезвел Стефан только к утру в понедельник.
Инга считала его тупым, спившимся алкоголиком и относилась к нему холодно. Он ее побаивался.
В мастерской, среди холстов и красок, Стефан усаживался в кресло, и смотрел, как Арно работает. Они много разговаривали и стали друзьями. Иногда говорить не хотелось . Тогда они проводили время молча.
Арно писал. Стефан смотрел.
Стефану нравились фильмы о благородстве и мужестве, о любви и дружбе, о верности и чести. В мечтах он воображал себя самураем.
После развода Арно снял маленький домик, стоявший в ряду домов, построенных стеной к стене на старинной улице Ривирстада. Весь первый этаж занимало длинное помещение, в котором раньше был бакалейный магазин, а теперь размещалась его мастерская.
Одно небольшое окно выходило на улицу, в него он выставлял готовые полотна. Другое, противоположное, - в крохотный, несколько шагов в длину и в ширину, дворик, точнее – пространство между стенами соседних домов. Сверху дворик был покрыт когда-то прозрачным, теперь давно помутневшим и местами заросшим мхом, волнистым пластиком. Света для работы было мало. На втором этаже была спаленка и небольшая, совмещенная с кухней, жилая комната.
Несколько картин, которые он написал до развода, были куплены одной из небольших амстердамских галерей, что было равносильно появлению света в конце туннеля, и должно было бы подстегнуть силы, но теперь он писал мало. Писать не хотелось. Он пробовал заставлять себя работать, но картины не получались. В мастерской стояло множество начатых и заброшенных полотен.
Люди часто считают, что депрессию можно одолеть усилием воли. Некоторые думают, что это удел слабых людей, вроде капитуляции перед обстоятельствами.
Усилием воли можно победить плохое настроение, но не крушение психики. Как бы ни был силен человек, обстоятельства могут поставить его в условия, которые он не может принять, но которые не может и изменить. В таких условиях заболевают даже очень сильные люди. Кто-то стенокардией, кто-то гипертонией, кто-то депрессией. Даже такой сильный человек как Черчиль страдал ею.
Арно пережил застой, перестройку, падение коммунистической империи, войну, эмиграцию, возвращение на успокоившуюся родину, еще одну войну, и еще одну эмиграцию.
Для одной человеческой судьбы этого много.
Теперь, после всего, приходилось переживать разрушение семьи и уход любимой женщины. Мальчики остались с матерью и время от времени, по выходным и каникулам, ночевали у него.
Если человек теряет самое дорогое в своей жизни, ему становится нечем жить. Не было никаких чувств, кроме горя, сжимающего душу, и лишившего возможности делать что бы то ни было. Каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер – засыпая, он прежде всего чувствовал это горе.
Была постоянная, сильная, боль в душе.
Ничего больше, кроме этой боли не было. Она была настолько сильной, что он, способный удивлять умением стойко переносить боль физическую, теперь был сломлен. Иногда стонал во сне, временами стонал и днем. Спасения не было. Жизнь стала бессмысленной обузой. Утром садился в кресло и ждал, пока наступит ночь, чтобы лечь спать.
Потом острая фаза этой страшной болезни прошла. Он снова мог жить. Стефан переживал примерно то же самое уже многие годы.
Однажды он пришел подавленным. С порога, силясь улыбнуться, сказал:
-Я второй день очень болен, Арно.
-Что случилось, Стефи-бой? Пойдем наверх, расскажи спокойно.
-Лучше в мастерскую. Мне нравится смотреть на картины... – Стефан прошел между станками с холстами и уселся в кресло.
-Я видел вчера Ники. – Сказал он. Его лицо покраснело от волнения. – Я остановился у светофора. Рядом с моей остановилась другая машина, в которой сидела она. За рулем сидел мужчина. Я бы не обратил внимания, но она постучала в свое стекло, я услышал. Она улыбнулась и помахала мне рукой.
- Я тебя понимаю, Стефан. Тебе всякий раз больно ее видеть. Многим трудно это понять, но в определенных обстоятельствах сама такая встреча может произвести на человека такой же эффект, какое производит на впечатлительных людей упоминание о трагедии, которую те все еще переживают. Переживания усиливаются. Она всего этого не понимает, и, может быть, просто хотела показать свое хорошее отношение к тебе.
-Арно. –Сказал Стефан и серьезно посмотрел ему в глаза, - Как может человек показывать хорошее отношение к тому, кому он причинил страшные страдания?
Стефан помолчал, глядя в пол, и продолжил:
- Она хорошо знала, что, видя ее рядом с другим мужчиной, радоваться я не могу, наоборот, - мне станет очень горько и я буду несколько дней болеть... Она нарочно ударила меня, и без того давно уже сдавшегося, в самое больное место. Я ненавижу ее за эту жестокость.
- Чтобы перестать ненавидеть, надо перестать любить. Правда, вопреки всякому здравому смыслу, я бы и сам страдал точно также, если бы это произошло со мной и Ингой. Я знаю, насколько сильна эта боль, потому и понимаю тебя. Женщины этого не понимают... У них другая природа. Человек не может знать, как болит фурункул, если у него никогда не было фурункула. Женщина не может знать, как бывает больно мужчине в такой ситуации, если она никогда не была мужчиной.... Женщины жестоки, как дети, отрывающие лапки муравью – от неведения. Я думаю, что ты не должен так расстраиваться.
-Я знаю, что должен принять ее уход, что у каждого из нас своя жизнь, каждый волен устраивать ее, как хочет... Я тоже должен найти себе другую подругу... Как я могу любить другую, если я люблю ее... Я знаю разумом, что надо радоваться тому, что она счастлива. Но душой я страдаю и ненавижу ее за то, что она сделала с моей жизнью, потому, что я люблю ее до сих пор и мучаюсь от этого. Перестать любить усилием воли все равно, что влюбиться усилием воли. Объясни, как можно перестать любить.
-Если бы я знал... – Вздохнул Арно. –Как бы то ни было, вариантов нет. Факт есть факт. Она ушла и с этим ничего не поделать. Проиграть сражение не означает проиграть войну, как говорил Наполеон.
-Я не могу выиграть войну. –Сказал Стефан. – Я убит в сражении. Она меня убила восемь лет назад. Я знаю, что она ушла безвозвратно, я принял это, но мне нечем больше жить. Она ушла, она никогда не вернется, а если бы вернулась – то мне это уже нужно. Я никогда не смогу простить ей предательство, потому, что никогда бы не предал ее сам.... Я должен жить дальше и сделать что-то из своей жизни. Но я не хочу ничего из нее делать. Ты, вот, сказал только что – у кого не было фурункула, тот не знает, как он болит. Я говорю, что мне нечем жить, но никто не знает, насколько нечем.
Стефан родился последним ребенком в семье. В те времена рожали столько детей, сколько пошлет бог.
Стефана он послал десятым. В отличие от своих кареглазых и темноволосых братьев и сестер, он получил светлые, почти белые волосы и голубые глаза, удивленно округленные с того момента, когда он впервые увидел мир.
- Представь, себе,- рассказывал он, - десять детишек должно было быстро умыться, одеться, позавтракать и идти в школу. У нас была одна на всех ванная, меня всегда все отталкивали, мне все доставалось последним, все мое детство было одной сплошной обидой... Я всю жизнь рос с таким чувством, что никому не нужен, что всем только мешаю... Я вечно боялся, что в любой момент кто-нибудь отвесит мне подзатыльник или просто поставит меня в нелепое положение, над которым все будут смеяться...
Чувство, которое возникло у меня в те годы к своим братьям, да и к сестрам тоже, хотя и в меньшей степени, и которое сохранилось до сих пор, однозначно определить нельзя.
Стефан достал телефон и посмотрел время. –Уже шесть. -Сказал он. Ночной магазинчик напротив, наверное открылся. Пойду, куплю чего-нибудь выпить. Он вышел, звякнув закрепленными на двери колокольчиками, через пару минут колокольчики звякнули снова и Стефан поставил на стол бутылку Мартеля.
Многие считают, что алкоголиками и наркоманами становятся от слабости характера. Но человек не выбирает свой характер. Он с ним рождается.
Предполагают также, что наркоманами и алкоголиками становятся от нехватки определенных химических веществ в организме.
Люди устроенны так, что их мозг вырабатывает вещества, которые вызывают ощущение восторга, удовольствия, или просто комфорта. Одни испытывают эти чувства при виде, например, мотоцикла, другие от музыки. Третьи могут испытать все эти чувства вместе и каждое из них в отдельности только при виде любимой женщины.
Эти же эндорфины вырабатываются у некоторых людей только от алкоголя и наркотиков. Непьщий спортсмен ставит себя в пример алкоголику и требует, чтобы тот тоже получал удовольствие от спорта, а не от вина. Он не понимает, что этот алкоголик в силу своей природы не может испытывать удовольствие от спорта.
Несчастный влюбленный, лишенный источника своего счастья, терзается физическими и душевными муками. Он начинает страдать таким же невыносимым похмельным комплексом, каким страдает наркоман.
Любовь это наркотик, с тем же самым механизмом действия.
С этой точки зрения можно дать какое-то объяснение самоубийству голубя, чью голубку сожрала кошка, и объяснить его нехваткой, например, какого-нибудь допамина. Но эта точка зрения не объясняет, почему при виде одной голубки маленький голубиный мозг вырабатывает определенные вещества, и не вырабатывает их при виде другой. Также она не объясняет, почему он настолько не хочет жить без своей, единственной и неповторимой голубки, что преодолевает страх смерти. В этом есть что-то большее, чем подсознательный поиск хорошей матери для потомства.
Препарированная любовь превращается в процесс, построенный на инстинктах и гормонах.
Но материальный скальпель не может проникнуть в то, что происходит в нематериальной человеческой душе. Одни, потеряв друга или подругу, не хотят больше жить и страдают до самой своей смерти. Вторые легко находят успокоение в других объятиях.
Одни считают, что настоящая любовь может быть только одна-единственная на всю жизнь. У слова «любовь» нет множественного числа. Так хочет видеть видеть это человеческая душа. Другие могут любить многих, как того хочет живущий в человеке ящер.
Раз в месяц Стефан, получал на работе обеденные чеки. Предполагалось, что на эти чеки рабочий будет покупать и приносить с собой свой обед. Их принимали во всех магазинах.
Стефан на все чеки покупал самое вкусное, покупал дорогой коньяк и со всем этим приходил к Арно. Фламандская бережливость, впитанная с молоком матери, неожиданно и странно сочеталась в нем с нездешней широтой души.
Наполнив крохотную рюмку коньяком, Стефан сделал пару маленьких глотков. Арно каждый раз не переставал удивляться, что такими малюсенькими глотками он потихоньку мог выпить бутылку, а то и две за день.
Опьянение у него всегда протекало безобидно. Сначала он издавал глубокий вздох. Потом его движения и речь становились очень медленными. Затем, в какой-то момент он, всегда сидя, засыпал. Через полчаса просыпался и все начиналось с начала.
Домой Стефан чаще уезжал заполночь. Иногда оставался ночевать, потому, что был сверх всякой меры пьян, чтобы вести машину. Попадись ему на пути полицейский контроль – он пожизненно лишился бы прав. Стефан продолжал ездить пьяным годы, ни разу не попавшись полицейскому контролю и не попав в аварию.
Время от времени он бросал пить. Продержаться больше двух недель ему не удалось ни разу.
Он допил допил рюмку, и, покосившись на Арно, налил себе новую.
-То, что я испытывал к своим братьям, - сказал он, - Никак не было любовью. Однажды, вся наша семья была в сборе, были какие-то гости.
Мы сидели в нашем большом, рассчитанном на огромную семью, зале. Мне было тогда лет шесть.
В какой-то момент, один из старших братьев, который казался мне великаном, подошел ко мне сзади, когда я стоял, и сдернул с меня брюки.
В шоке, вызваном этим внезапным унижением, я бросился наверх, в одну из спален.
Я нашел ремень, вдел его в брюки, затянул так туго, как только было возможно, и еще завязал конец ремня тугим узлом.
Потом, сбежав по лестнице вниз, я бросился на обидчика, обеими руками вцепился ему в шею и принялся его душить. В тот момент у меня не было никаких других чувств, кроме ярости и абсолютно осознанного и твердого намерения задушить его до смерти. Эти чувства придали мне неизвестно откуда взявшиеся силы.
Брат, как ни старался, как ни отрывал от себя и ни бил меня, высвободиться не мог. Все, кто там был, сначала смеялись, наблюдая за этой потасовкой. Но брат уже начал синеть. Его сопротивление ослабло. Я почти добился своей цели. Тогда на нас кинулись, пытаясь растащить в разные стороны. Это удалось сделать с огромным трудом, несмотря на то, что я был малышом...
Почти всю ночь я не спал. Плакал. Утром встал раньше всех и спрятался в нашем почтовом ящике, стоявшем перед домом. Это был большой, вроде высокой тумбы, ящик, с щелью в его передней стенке и с дверцей на задней. Я решил сидеть там, пока не умру от голода.
Вся семья сбилась с ног, но найти они меня не могли. Умереть мне не удалось. Поздно вечером, когда было уже темно, меня нашли.
-А сейчас? –спросил Арно, - Ты простил своего брата?
-Нет. -Сказал Стефан.-Не простил и не прощу никогда, ни его, ни всех остальных, которые там были, но не заступились за меня, а только смеялись. В тот вечер я изменился. Всю оставшуюся жизнь после этого я живу со страхом быть прилюдно униженным и осмеянным. Этот страх остался во мне навсегда, и я ничего не могу с этим поделать. И еще я всегда боюсь, что кто-то может меня неожиданно ударить в лицо.
-Не повезло тебе, Стефи-бой. – Сказал Арно. –Бог дал тебе рыцарское сердце, но поселил среди людей, не знающих, что такое честь, и что такое благородство. Ты с детства носишь в себе страх. Ты должен научиться держать его хотя бы под контролем, если не можешь избавиться от него совсем.
-Честь и благородство. – повторил Стефан. –Про честь и благородство ты сказал очень хорошо... Помнишь, когда ты сильно болел? Я был уверен, что ты скоро умрешь. Я приходил к тебе почти каждый день и все время спрашивал себя: «На что тебе нужен этот умирающий русский?..» Да-да, я знаю, ты не русский, ты навродиец ... У меня и так хватало забот. И Инга, к тому же, не очень-то была рада меня видеть. Но все равно, что-то тянуло меня к тебе, я продолжал приходить и прихожу до сих пор. Мне было сорок, когда мы познакомились, теперь сорок пять. Что касается страха, я всю жизнь стараюсь избавиться от него. Не получается.
Стефан задумался и немного повесел.
- Знаешь, - Сказал он, - Я случай вспомнил. Сейчас он кажется забавным. Самый сильный страх в своей жизни я испытал, когда служил в армии, на базе НАТО, я рассказывал.
-Да, я помню.
-Ну вот. С нами служили американцы. У меня была должность. Я управлял маленьким буфетом для солдат. Продавал кока-колу, жвачку, и всякое такое. Ходил, конечно, вместе со всеми на стрельбище, марш-броски делал, но большей частью все же сидел в этом кафе.
Оружие на территории нам разрешали иметь только разукомплектованное – без патронов и вообще без рожка. По уставу. Рядом со мной стояла моя автоматическая винтовка. Ее я обязан был держать всегда при себе. А у них, у янки, - наоборот. При себе они всегда имели подсумок с боеприсами, а оружие обязаны были каждый раз, когда надо, получать и потом снова сдавать.
Однажды в кафе зашел здоровенный американец. Мы с ними друг друга недолюбливали... Он зашел и попросил банку кока-колы. Холодильник стоял рядом с дверью, большой такой холодильник, со стеклянной крышкой, наполненный банками с напитками...
Не знаю, какой черт меня дернул, но мне очень захотелось этому верзиле как-то досадить.
Я ничего лучше не придумал, чем запереть дверь, повернув торчащий в ней ключ, и бросить этот ключ в холодильник.
Ключ, конечно, сразу провалился и потерялся между банками. Пусть, думаю, сам берет свою кока-колу и ищет ключ, сука.
И представляешь, что делает этот верзила – хватает мою винтовку, вщелкивает туда свою обойму из подсумка, и передергивает затвор... Мейн год.... Я смотрю на его палец на спусковом крючке, и думаю – вдруг, мало ли, палец дрогнет, или еще чего, нажмет случайно, и все, конец... Очень испугался.
В секунду нырнул в этот холодильник, и сам не знаю как, сразу же нашел ключ. Ну, подал баночку и дверь перед ним распахнул. Точно, как кот из мультика про Тома и Джери...
Он вышел, рожок свой отцепил от моей винтовки, выкинул из затвора патрон, вставил его обратно в обойму, сунул ее в подсумок. Поставил винтовку, спокойно так, возле двери, и ушел.
Арно засмеялся, представив перепуганного Стефана, стоящего у распахнутой им двери. Ему представилось, что Стефан, при этом, сделал поклон и, свободной рукой, - широкий приглашающий жест. Американцы, наверное, от солдата до президента, решают проблемы всегда одним способом.
-Смешной случай. – Сказал он.
-Да, улыбнулся Стефан, -Теперь смешной.
-Знаешь, - вспомнил Арно, -Я тоже когда-то в детстве испытал одно потрясение.
-Да? Расскажи.
-Мне было лет десять.- Начал Арно.- У нас был урок физкультуры во дворе школы.
Должен тебе сказать, что в Навродии мальчиков воспитывали очень жестко. Драки между мальчишками поощрялись, старшие часто даже нарочно провоцировали их, чтобы выработать бесстрашие и умение стоять за себя. Драки были, до определенного возраста, главной частью жизни и главным предметом уличных новостей.
В школе я был прилежным учеником и свято верил во все, что говорили учителя, они и сами казались мне святыми.
Они учили пионерской дисциплине, необходимости быть примером для остальных, они много говорили о честности, дружбе, взаимовыручке и прочем.
Учили так же и тому, что стычки между детишками являются проявлением плохого воспитания и пережитком навродийского прошлого.
Я не хотел быть плохо воспитанным пережитком прошлого, но драться мне все равно приходилось почти каждый день, и на пути в школу, и на пути из школы домой. Но это, понимаешь, Стефи-бой, было чем-то, что к школе не относится.
Так вот, в тот день, во время урока физкультуры, на меня совершенно неожиданно и безо всякой причины набросился какой-то мальчишка из другого класса, у которого тоже был урок физкультуры. Он набросился на меня и ударил кулаком в лицо.
Для меня его поступок был святотатством, совершенным в присуствии учителя. Это шокировало меня настолько, что я даже не попытался ответить ударом на удар. Помню, что отошел за ствол какого-то дерева, и стоял там, глотая слезы, не от боли в разбитом носу, но от обиды, ожидая справедливой кары, которую учитель, по моему мнению, должен был обрушить на обидчика.
-И что? – спросил Стефан, заинтересованный рассказом настолько, что он даже перестал отпивать коняк и уже несколько минут сидел с рюмкой в руке.
- Потом я встретился взглядом с учителем.
Он был настоящим навродийцем, и воинская навродийская мораль взяла в нем верх над той моралью, которой учила школа. Он смотрел на меня одновременно укоризненным и требовательным взглядом. Этот взгляд сказал мне: как бы плохо тебе ни было, тебе никто не поможет. Тебе не на кого рассчитывать в этой суровой жизни, кроме себя самого. Если тебя сшибли с ног – вставай и дерись.
-Да. –Сказал Стефан. –Вставай и дерись. Это сказано верно... И еще сказано очень верно – «то, что не убивает нас, делает нас сильнее».
-Ницше? – спросил Арно. –Это его высказывание.
-Да, Ницше. – Ответил Стефан . – Раньше я думал – это из библии..
-Стефи-бой, знаешь, есть такая русская поговорка. Вспомнилась мне по поводу твоей Ники.
-Какая?
-Баба с возу, кобыле легче. –Ответил Арно по-русски.
-Что это значит?
-Это значит, что если женщина сойдет с телеги, то лошади будет легче.
-Не понял. Почему ей будет легче?
-Ну... На телеге будет меньше груза и лошадь пойдет легче, быстрее.
-При чем тут женщина? –Спросил Стефан через минуту. – Я все равно не понимаю.
Он перешел на английский: -Если мужчина сойдет, скорость телеги увеличится тоже. Замужняя миссис, или девушка - мисс?
-Все равно. Любая женщина.
-А телега? Имеется ввиду именно телега и лошадь или любой экипаж?
-Стефан, имеется в виду не лошадь и не повозка, а то, что если ушла женщина то это только на пользу.
Иногда они разговаривали так часами. Иногда не разговаривали почти совсем, проводили вечер молча. Груз, лежавший на сердце, поделенный на двоих, становился легче.