ГЛАВА 4
Километрах в пяти-шести от Бройзеле находится маленький, не то городок, не то деревня, который называется Овербос.
На самом краю Овербоса, за которым - только поля и лес, располагается необычное хозяйство. Раньше это была большая ферма, на которой прежний хозяин содержал свиней и коров, ему же принадлежали и обширные пастбища вокруг фермы.Cостарившись, он передал хозяйство сыну – Дирку.
Дирк - энергичный и предприимчивый человек лет сорока, выросший в тяжком труде на ферме и всеми фибрами души труд этот возненавидевший, унаследовав хозяйство лет семь назад, решил придать ему новое направление.
Он избавился от животных и всяких следов их пребывания, коровники и свинарники перестроил, а пастбища засеял газонной травой.
В результате, Дирк стал владельцем просторного кафе, огромного луга для ежегодных фестивалей афро-латинской музыки, проведение которых в Овербосе сам же и организовал, танцевального зала с барной стойкой, и бивака – очень недорогого упрощенного жилья. Бывший свинарник был разделен на отсеки, где были устроены, в два этажа, нары.
Был так же построен блок с душами и туалетами и с одной громадной общей кухней.
Биваком во время фестиваля охотно пользовались и музыканты, и зрители. В межсезонье там останавливались то футбольные команды, которые могли тренироваться на лугу, то школьные классы, решившие провести недорогие каникулы на свежем деревенском воздухе, то просто туристы, предпочитавшие провести ночь в спальном мешке на нарах, нежели платить за настоящую гостиницу. Надо сказать, что ночевками в биваке не брезговали и очень богатые и настолько же бережливые ювелиры из Антверпена, не ленившиеся приезжать, чтобы недорого подышать деревенским воздухом, за полтораста километров. Они тщательно блюли субботу, заказывали строго кошерную еду, и, на радость Дирку, некошерным свиноводческим прошлым бивака не интересовались.
Удивительно, что со всем эти хозяйством Дирк ухитрялся справляться сам, лишь на время особого наплыва посетителей нанимая дополнительный персонал в бары. В обычное время он днем делал административную работу, вывозил на тракторе мусор, косил газоны и принимал гостей в биваке, а вечером открывал кафе и сам стоял за стойкой в баре. Постоянно ему помогала всего одна помощница – Анита. Она занималась уборкой всего хозяйства и, помимо того, часто замещала Дирка за стойкой бара.
Другой достопримечательностью Овербоса была старинная пивоварня, основанная лет двести назад семьей Янсен, благополучно поныне процветающая и выпускающая очень популярное в Бельгии и, может быть, за ее пределами, пиво. Разумеется, Дирк заручился полной поддержкой богатых пивоваров, для которых перспектива ежегодно поить своей продукцией тысячи людей в течение трех фестивальных дней выглядела очень заманчиво. Таким образом, предприимчивый Дирк убил-таки двух зайцев: превратил хиреющую ферму в начавший потихоньку приносить доходы бизнес и избавился от постылой ему крестьянской работы.
Социальный микроавтобус привез Арно с семьей в бивак, их представили Дирку и они получили в свое распоряжение комнату, единственным убранством которой были матрасы с пледами на полу и два стула. К этому, как объяснил Дирк, прилагались обеды, которые нужно было брать из стоявшего на кухне огромного холодильника и разогревать в микроволновой печи. Теперь они худо-бедно могли жить на одном месте, пока квартира не будет в конце-концов найдена и снята.
В день их приезда бивак был полным-полон школьниками, проводившими здесь свои новогодние каникулы. На следующий день школьники уехали. Арно, Инга и дети остались одни в просторных, пустынных и холодных помещениях. Инга нервничала, требуя, чтобы они немедленно отправлялись на поиски жилья. Однако Арно , уже приобретший какой-то опыт, отнесся к этому без оптимизма, поскольку давно понял, что задача это нелегкая.
Переговоры на английском языке прилива доверия у хозяев квартир явно не вызывали. Напротив, они сразу отчуждались, поняв, что имеют дело с новоприбывшим иммигрантом, чье положение не определено и материально ненадежно.
Он поделился своими проблемами с Дирком, который оказался человеком общительным, разговорчивым и доброжелательным. Тот отнесся к его просьбе очень серьезно и обещал сделать все возможное.
-Я уже думал об этом, -Сказал он. -И даже рассказал о вас завсегдатаям кафе. Все обещали помочь. Надо просто ждать.
Теперь начиналась главная иммигрантская пытка – бездельем. Прогулки по безлюдным улицам по холоду надоели с первого раза. Несколько книг, захваченных из России, были перечитаны по нескольку раз. Один за другим потекли унылые дни. Он предпринимал еще несколько попыток, отправляясь с Ингой то по одному адресу из газетного объявления, то по другому и наведываясь в различные агентства. Однако, эти попытки приносили лишь разочарование. Запомнилось, что повсюду встречались люди с листками в руках, спрашивавшие на ломанном, как правило, английском, как найти ОСМВ, адрес которого был указан в аннексе. Потом оказывалось, что они говорят по-русски. Попозже, через несколько лет, такого наплыва из бывшего СССР уже не было, но первые месяцы двадцать первого века остались в памяти такими- со множеством растерянных русскоговорящих на бельгийских улицах...
Вскоре они прекратили попытки найти жилье своими силами. Оставалось положиться на Дирка, их единственного знакомого бельгийца, и ждать. Дирк видел, что они страдают от безделья и скуки и от души старался помочь. В один из вечеров он повез их на детскую дискотеку, где дети могли попрыгать под музыку, а родители, наблюдая за ними, традиционно попить пива. С ними поехала жена Дирка – Ивон, и их единственный пятилетний сын.
Ивон была занята на работе с утра и до вечера. Она работала в соседней Голландии, в центре по реабилитации людей, прошедших лечение от алкоголизма и наркомании. На работу Ивон выезжала спозаранок, а возвращалась затемно. Субботние и пятничные вечера она нередко проводила за стойкой бара.
Дискотека , которая проходила в огромном, похожем на ангар строении, была радостью для местной детворы, самозабвенно прыгавшей под грохочущую музыку и шоком для детей Арно и Инги. Мальчики, очень подавленные, из-за столика, несмотря на все старания взрослых, так и не встали, к детям, говорящим на незнакомом языке не присоединились и с трудом дождались конца вечера.
Через несколько дней Дирк принес им в комнату старый, но вполне работающий компьютер:
-У него без интернета, конечно, мало возможностей, -Сказал он, -Но ты говорил, что был писателем... Можно писать что-нибудь.
-До вас у меня как-то уже жили русские, - рассказывал Дирк, размещая компьютер на стульях и присоединяя провода. –Но контакта с ними у меня не получилось, в основном, из-за языка. Они ни на каком другом, кроме русского, не говорили. А ты по-английски очень неплохо говоришь. Где выучил, в школе?
-Нет, -ответил Арно. –У нас была такая система преподавания, что, немотря на то, что английскому обучали и несколько лет в школе, и несколько лет в институте, все же мало кто умел на нем разговаривать.Не знаю почему. Сейчас, может быть, все иначе. Возможно, это было из-за того, что большинству из моего поколения живая английская речь была попросту недоступна из-за железного занавеса. Разве что студентам филологических факультетов давали прослушивать пластинки. Но даже эти студенты за редким исключением, практически не могли рассчитывать на живое общение. Без этого язык выучить трудно.
-А ты как его учил?
- Я , честно говоря, учил его больше по книгам. Старался читать на английском то, что уже знал в переводах. Хемингуэя, Киплинга, «Алису в стране чудес» Кэррола. Все время искал возможности поговорить по-английски. Даже неприятностей с КГБ нажил, благодаря, в числе прочего, и этому. Так и научился потихоньку. А ты?
- А я его специально и не учил. Я, как и большинство моих сверстников, его по-телевизору освоил. По фильмам. Ты, может, заметил – фильмы по-телевизору все на английском. Только субтитры на фламандском... На нидерландском, то есть... Сейчас принято считать, что это не фламандский язык. – Последние слова Дирк произнес с интонацией человека, которому есть о чем поспорить по этому поводу, но который себя сдерживает.
-Вообще-то, -сказал Арно, - Мой русский был предметом моей гордости. Я знал, что если я с кем-то заговариваю, моя речь, ее стиль, манера говорить - сразу же представляют меня с лучшей стороны и располагают ко мне собеседника. Теперь же я говорю на не очень хорошем английском. Собеседник сразу же домысливает то, что, по его мнению, за этим стоит и автоматически воспринимает меня, как человека, скажем так, не лучшего образования и воспитания, приехавшего из бедной и отсталой, с его точки зрения, страны... А теперь еще предстоит много лет говорить на ломанном фламандском, пока я его прилично освою.... Могу себе представить, какое впечатление будет производить эта речь... К тому же, как я понял, фламандский язык имеет нечто общее с нашим навродийским – тот, кто не вырос в той среде, где на нем говорят, никогда не сможет научиться точному выговору.
-Ну, ничего не поделаешь. –Сказал Дирк. –Зато у детей не будет проблем. Через пару лет ничем не будут отличаться от остальных детишек. Теперь у вас есть компьютер, будешь занят хоть чем-то. Мне нужно идти. У меня еще масса дел. Вот что, вы приходите вечером с Ингой ко мне в кафе. Познакомитесь с моими друзьями, и время убьете.
Вечером они сидели за стойкой заполненного людьми кафе. Уютно горел камин. Дирк, крутившийся за стойкой, ловко как жонглер на сцене, манипулировал блестящими кранами, бокалами и бутылками, успевая при этом поболтать то с одним, то с другим клиентом, поменять компактный диск в проигрывателе, отнести напитки к столикам, принести оттуда пустые бутылки и стаканы, написать счет, взять деньги и дать сдачу. Было видно, что он чувствует себя, как рыба в воде. Между тем, он не забывал переброситься парой фраз с Арно и Ингой, взявшим себе по бокалу пива и приглядывающимся к новой обстановке.
Люди оживленно разговаривали, обращаясь то к соседям по стойке, то ко всем сразу. Некоторые сидели за столиками, общаясь только с собственной компанией.
Дирк разговаривал то с одним, то с другим, поглядывая на Арно с Ингой, по-видимому, отвечая на вопросы и что-то о них рассказывая. Потом он подошел к ним и положил перед ними на стойку несколько пачек жевательной резинки.
-Что это? – удивился Арно.
-Пачка резинки в моем кафе означает, что вас угощают выпивкой, -Ответил Дирк.- В другом кафе это может быть тоже пачка резинки, а может быть и что-то другое. Вы можете заказать, еще раз то, что пьете. Я заберу пачку и налью вам новую выпивку, когда увижу, что ваша закончилась. Сейчас вас угощает Хьюго. – Дирк показал на мужчину лет тридцати пяти, сидевшего неподалеку.Тот приветливо кивнул и улыбнулся. Арно кивнул в ответ.
-Почему он нас угощает? Мы ведь не знакомы?
-Просто так, -Ответил Дирк. – Показывает этим, что вы ему приятны и он не прочь с вами поболтать. Он очень неплохо говорит по-английски.
Хьюго, все это слышавший, согласно кивал головой.
-Хей, - сказал он, поднимая свою чашку с кофе. –Я – Хьюго.
-Привет, Хьюго. Я –Арно. Это моя жена- Инга. Спасибо за выпивку. – ответил он и перевел все с любопытством наблюдавшей за происходящим, но ничего не понимавшей Инге.
Хьюго взял свою чашку кофе и пересел к ним поближе.
-Добро пожаловать в Бельгию. –Сказал он, улыбаясь.
-Спасибо.
-Дирк рассказал, что вы оба врачи, беженцы из Навродии.
-Да.
-Вы уже были в Брюсселе по поводу вида на жительство?
-Да, были. Но это вопрос, который решается очень долго.
-Это правда. – сказал Хьюго. –В нашей стране все решается очень долго. Но вы этот вид непременно получите.
-Почему вы так думаете?
-Я чувствую. – ответил Хьюго. –Уверяю вас, вы его получите непременно.-Скажите, а какая у вас врачебная специальность?
-Честно говоря, я долго не мог определиться со своим медицинским призванием и проходил разные специализации. Работал лет пять хирургом, потом патогистологом. Был специалистом по микроскопической диагностике опухолей.
-И что в конечном итоге выбрали?
-Ничего. Потом началась перестройка, врачам перестали платить зарплату, а я должен был кормить семью. Я кем только не работал, чтобы ее прокормить – и сварщиком, и таксистом, и ювелиром.
Инга, от природы общительная и любопытная, не понимая английского, мучалась и нетерпеливо ерзала на своем стуле, не в силах дождаться, пока Арно переведет ей следующий отрывок разговора.
-Дирк говорил, что с вами двое детей. –Сказал Хьюго.
-Да, два мальчика.
-Понятно. –Сказал Хьюго. – Все-таки странно: в нашей стране человек приобретает профессию и до конца дней делает работу по этой профессии. Тем более врачи.
-В Европе вообще все стабильнее, чем в России, -ответил Арно.
Хьюго снова, то ли согласно, то ли машинально, покивал головой.
-А вы можете читать мысли?- Спросил он.
-Как читать? В прямом смысле?
-Да. В прямом. Внедряться в чье-либо сознание и читать мысли, или закладывать их туда.
-В прямом смысле читать мысли пока не может никто.-Ответил Арно. – Закладывать мысли конечно можно. Из ребенка можно вырастить кого угодно. С одинаковым успехом можно вырастить и пламенного коммуниста, и убежденного фашиста, и члена секты скопцов. Все зависит от того, в чьих руках находятся средства пропаганды и информации.
-Нет. – возразил Хьюго. –Я не говорю об обычной промывке мозгов. Кое-кто может на самом деле читать мысли. У них есть специальная аппаратура. Я точно знаю. На меня уже много лет так воздействуют. Проникают в мое сознание, читают мои мысли и закладывают свои. Иногда, когда мне нужно отдохнуть от этого, я оборачиваю голову свинцовой фольгой. У меня есть специальная шапочка. Я сам ее сделал. Иногда, когда импульсы слишком мощные, она не помогает и я хочу сделать другую, из фольги потолще... Мне кажется, очень хорошо подойдут свинцовые листы, из которых делают водосточные желоба на крышах... Прошу прощения, я должен идти. Было приятно познакомиться. Мы еще встретимся, я часто здесь бываю. – Хьюго как-то неожиданно, торопливо, встал и ушел.
-Что он говорил? –спросила Инга.
-По-моему, у него бред воздействия, -Ответил Арно. Он оборачивает голову фольгой, чтобы некие злоумышленники не читали его мыслей.
-Какая жалость... такой видный, приятный молодой человек.
Пританцовывая в такт латинской музыке и прищелкивая пальцами, к ним приблизился Дирк. Он был навеселе. –Как тебе Хьюго? –спросил он.
-Мне он показался немного странным. –Ответил Арно.
-У него шизофрения. –Обычным голосом сказал Дирк. –Он принимает лекарства уже много лет, поэтому ничего не пьет, кроме кофе. Он хороший парень, совершенно безобидный. Нормальный во всем, кроме того, что касается его идей насчет закладываемых мыслей. Ну, и на одном месте не может долго находиться. А в остальном – такой же, как все. И еще – он замечательно играет на контрабасе. Однажды он, никого не предупредив, исчез. Его несколько дней искали, родители были в панике. Потом его нашли в Англии.
С этими словами он положил перед ними на стойку еще две пачки жевательной резинки. –Вас опять угощают. – объяснил он. –Харолд. Вон тот, с краю.
Харолд, встретившись взглядом с Арно, заулыбался, помахал рукой и, взяв свой стул в одну руку, а бокал с пивом в другую, стал пробираться поближе. Он заметно хромал.
-Я, пожалуй пойду. –Сказала Инга.-Ты посиди, развлекись, а я все равно ничего не понимаю. Лучше почитаю что-нибудь. И пива я больше не хочу. Приятного вечера тебе, милый, – она чмокнула его в щеку и ушла.
Харолд был высоким, рыжеватым, лукавым, и одетым в сильно поношенный спортивный костюм. На ногах у него были кроссовки. На вид ему было лет сорок. Не выпуская из рук пива, Харолд втиснул свой стул стул между Арно и его соседями по стойке, которых он, извинившись, потеснил. Устроившись, он сделал большой глоток темного пива из запотевшего бокала.
-Как вам понравилась Бельгия? – спросил он на хорошем английском языке.
-Очень красивая страна. –Ответил Арно. –Очень ухоженная и уютная.
-Россия совсем не такая, а? –сказал Харолд.-Я видел ее по телевизору.
-К сожалению, не такая... –Арно хотелось сказать что-нибудь в защиту России, но ничего не приходило в голову. Он промолчал.
-Дирк рассказывал о вас. Я каждый день смотрю интернет, ищу объявления о сдаче жилья. Пока ничего не удается найти. Проблема в том, что дорогих домов и квартир сдается сколько угодно. Но вам ведь надо такое жилье, которое можно оплачивать пособием, и так, чтобы еще оставались деньги на жизнь... Это трудно.
-Я понимаю...
- Но вы не переживайте. Все вместе мы обязательно найдем что-нибудь подходящее в самое ближайшее время. В большом городе это было бы гораздо проще, но я искренне не советовал бы вам ехать в большой город.
-Почему?
-В больших городах много националистов. Отношения между иммигрантами и бельгийцами там напряженнее. Вам там будет много труднее. Дети могут чувствовать отчуждение, потом это приведет к трудностям самоидентификации и трудноразрешимым психологическим проблемам. Здесь, в провинции, все проще.
Харолд пьянел все больше с каждой минутой. Большим глотком он опустошил свой бокал и позвал, сильно налегая на картавое, скрипучее «р» и стараясь перекричать гул разговоров и музыку:
-Дирк!
Дирк немедленно подлетел, одним движением подхватил пустой бокал, мгновенно вымыл его в мойке, отточенным жестом наполнил под одним из блестящих кранов, смахнул никелированным шпателем пену и поставил перед Харолдом на стойку:
-Ащщеблифт! – наверное, это было «пожалуйста» по- фламандски.
Харолд взял бокал с тем же самым темным пивом и сделал глоток. Его лицо снова выразило удовольствие.
- Когда становится много националистов, значит что-то надо менять в обществе. Я верю в разумность правительства. Уверен, что оно тоже понимает этот сигнал и проблема все же будет грамотно и разумно решена.
-Мне кажется, -Сказал Арно, - Что общественная жизнь человечества возникает примерно также как возникает электричество, также, как возникает все сущее, - из разности потенциалов. В данном случае из разности политических взглядов радикальных правых и левых. Я считаю, что окончательная победа тех или других невозможна. Возможна только их вечная борьба с ритмическим качанием в ту или другую сторону. Примерно как маятник часов, который качается вправо и влево, и никогда не останавливается ни в крайней правой точке, ни в крайне левой, ни в точке балланса. Мир построен на противоречии между правым и левым, белым и черным, Богом и Дьяволом, - нет смысла конкретизировать варианты противоречия, их слишком много. Сама жизнь – это противоречие.
-Примерно так я думаю тоже. – Согласился Харолд. – Так или иначе, история расставляет все по местам. Например, у меня есть знакомые, которые считают, что нельзя допустить, чтобы в Бельгии жили одни турки и мароккканцы. Я отношусь по другому. Я считаю, что человечество находится в постоянной борьбе за выживание. В этой борьбе время от времени приходят одни государства под руководством одних личностей или династий, и уходят другие. Как ни жалко было патриотам Рима видеть крушение своей империи, на ее место пришла Византийская эпоха, а затем Османская. О’Кей, стало быть, вполне возможно, что и на место сегодняшней европейской цивилизации когда-нибудь придет какая-то другая, более живучая... Сколько ни сопротивлялись патриоты, - Рим пал. Так, что если через сто лет здесь будет, как меня пугают, исламское государство, - значит оно оказалось живучее, так движется история. А если никакого исламского государства здесь не будет, а будет китайское, - значит китайцы оказалось более приспособленными к выживанию. Меня вообще забавляет, когда кто-то беспокоится о том, что государство станет чернокожим. Ну, станет, и что? Человечество родилось чернокожим, потом побелело. Оно почернеет снова, что с того?
-Логично, - сказал Арно. –Стало быть, ты предпочитаешь полную гражданскую бездеятельность.
-Нет, конечно. –Харолд снова показал крупные резцы. – Почему бездеятельность? Я высказываю свое мнение, выражаю свое несогласие с тем или иным обстоятельством. Стараюсь изменить его, насколько могу. Плачу налоги. Участвую в выборах. Но, видишь ли, я не могу повлиять,например, на внешнюю политику США. Есть люди, которые делают это лучше, чем я. Или на национальную политику Бельгии. Есть специалисты, которые для этого учились и которые имеют для этого необходимый потенциал. А главное – возможности. А потому, моя позиция совершенно ясная – если гражданин моей страны не совершает никаких правонарушений и живет в соответствии с принятыми законами – честь ему и хвала какого бы он там ни был цвета - черного, белого, или в полосочку.
-Если же гражданин моей страны совершает преступление, -Продолжал Харолд, – Его надо наказать, независимо от его происхождения или расы. В государстве все должны быть равны перед законом. При чем тут его происхождение? А заранее обвинять человека в преступлениях из-за того лишь, что он этнически относится к какой-то определенной группе – это как раз и есть преступление. Это преступление - сказать человеку: « Вот, ты – преступник, потому, что ты навродиец. Все навродийцы - преступники, бандиты, убийцы, они не способны жить и трудиться честно.» Когда и после первой мировой войны, и после второй тоже, хозяева капиталов импортировали в Бельгию дешевую рабочую силу для работы на угольных шахтах, они думали о выгоде, и недооценивали грядущие проблемы интеграции. И уж совсем не предвидели, что шахты станут нерентабельными и закроются, а рабочие и проблемы останутся и умножатся.
-Послушай, Харолд. – Сказал Арно. –Я начинаю чувствовать себя виноватым. Я так понимаю, что в этой стране и без меня достаточно народу.
-О, я совсем не тебя имею ввиду. – Харолд широко улыбнулся, снова показав два крупных верхних резца, которые сразу же сделали его похожим на хитрого зайца: –Я имею ввиду, исторический процесс.
Он говорил с особым выражением лица, надувая щеки и вытягивая губы. Может быть, именно это выражение дало когда-то повод называть фламандцев чопорными. На самом деле, как Арно уже понял, это выражение лица, принимаемое теми, кто встретился с ним впервые, за отображение чопорности, на самом деле выражало как бы высшую степенность, оно должно было подтвердить, что его хозяин относится к теме разговора со всей серьезностью и добросовестностью, а также в полном соответствии с понятиями о традициях, порядочности, и законах. Иногда оно могло выражать также и раздумье.
-Я имею ввиду то, - продолжал Харолд, - Что основную часть наших традиционных, скажем так, иммигрантов, составляют потомки тех самых шахтеров. Это большая, хорошо обжившаяся группа. Итальянцы, турки, марокканцы, поляки... Множество всякого народа. Разных вероисповеданий и бельгийского гражданства.Так вот, если когда-то представлялось, что второе, а тем более третье поколение иммигрантов полностью интегрирует в основное общество, то сейчас стало очевидно, что какая-то его крупная часть не интегрирует ни во втором, ни в четвертом поколении, и не только не интегрирует, но и создаст конфликт культур. Они находят наш образ жизни неприемлемым, и хотят жить по своим правилам, которые, в свою очередь, не всегда нравятся нам. При этом не получается и простого мирного сосуществования культур. По очень простой причине: у нас с ними разное представление о допустимом и недопустимом. Европейская и исламская культуры имеют противоположные заряды. То, что по уголовному праву в Европе считается тяжким наказуемым преступлением – может считаться подвигом где-нибудь от Северной Африки и до Южной России... И наоборот, то, что считается преступлением там, считается нормальным в Европе. Поэтому идея многокульторного общества не удалась. Из-за тотального несоответствия понятий о допустимом и недопустимом.
-То есть, она провалилась?
-Она не провалилась. Она оказалась несостоятельной в своем сегодняшнем виде. Законы нуждаются в доработках и они будут доработаны, я уверен.
Арно скрутил сигарету и закурил. Облачко пахучего дыма вытянулось вверх и исчезло в недрах вытяжки.
-Мне вспомнилось, сказал он, что, как ни странно, в человеческом обществе, независимо от его устройства, будь-то общество социалистическое или капиталистическое, или какое-то еще, всегда примерно одинаковый процент богатых, по меркам данного общества, и бедных.
-Да? – удивился Харолд.
-Да. Это показали результаты серьезных исследований. Я и сам замечал, что в группе играющих малышей непременно находится кто-то, чьи карманы всегда полны лакомств, причем такой малыш приобретает свое богатство в результате активного обмена, своего рода торговли, с «обеднением», так сказать, тех, с кем он ведет свой бизнес.
-Верно! – засмеялся Харолд. –У нас в школе были такие.
-Ну вот. Есть еще одна закономерность. Природой заложена в человека также подсознательная способность различать своих и чужих. Если определенная модель общества не справляется с задачей, обыватели начинают искать чужих. Они должны быть изгнанны или уничтожены, а их ресурсы консумированы своими. На самом деле не чужие должны быть изгнанны, но общественное устройство должно быть усовершенствованно или полностью заменено. Самые частые признаки для отличия своих от чужих – раса и религия, то есть, идеология.
-Да, - Сказал Харолд, - Я согласен. Но я не знал, что различение своих и чужих заложено генетически. То есть предопределено природой?
-Как это ни прискорбно, - да. Эта программа начинает работать лишь в условиях обострения борьбы за выживание. В экстремальной ситуации у человека, которому надо быстро принять решение о спасении нескольких человек ценой смерти одного, как оказалось, включается программа свой-чужой, которая на подсознательном уровне заставляет выбрать в качестве смертника чужого. Речь идет о физиологии. О душе мы пока не говорим. То есть белый спасает белого, азиат – азиата, негр-негра.
-О душе? – переспросил Харолд. Захмелевший, он говорил теперь слишком громко. –Что такое душа?
- Я не могу сказать точно, что такое душа. – ответил Арно. –Это слишком большая тема. Я думаю, что душа в человеке это то, что противостоит его звериному началу. Своего рода комплекс идеалов, созданных человечеством в поиске совершенства и в попытках уйти от своей звериной сути. Душа – это Совесть человека. Душа заставляет человека постоянно сравнивать свои поступки с эталонами, с идеалами, самим же человеком созданными, и заставляет его мучаться, если они не совпадают.Учитывая то, что чувство совести является врожденным, я бы сказал, что человек рождается с душой, но заполнить ее теми или иными идеалами должен он сам. Обычно человек перенимает идеалы той среды, в которой он живет.
Харолд кивнул, соглашаясь, потом помолчал и спросил:
-Вы ведь оба врачи? –
-Да. А вы?
-Я –мясник. –Ответил Харолд. –С шестнадцати лет работал мясником. Потом поступил в университет на факультет детской психологии. Университет я закончил, но дипломную работу так и не защитил.
-Что-то помешало? – предположил Арно.
-Да, я заболел. Дело в том, что я учился и продолжал работать, поскольку был уже женат и начал строить дом. Чтобы сэкономить на строительстве, кладку делал сам, ночами. Вечер проводил в холодильнике – носил и разделывал мороженные туши. А днем- учился. И еще успевал играть в футбол. Я был хорошим футболистом. В конце концов я надорвался. Теперь у меня больной позвоночник и у меня два титановых тазобедренных сустава. Несколько операций, одна за другой. –Тут Харолд перешел на сленг: -Я знаю, что такое боль, мужик. Я мучался от страшной боли в гребаных суставах и позвоночнике. Глушил ее выпивкой -обычные болеутоляющие не помогали. Траханную дипломную работу, из-за всего этого дерьма, так и не написал. –Он снова заговорил на нормальном английском: -Теперь не работаю больше. Уже несколько лет получаю пособие по инвалидности...
-Дирк! – снова позвал он.
-Не слишком ли много, Харолд? – спросил по-английски подошедший Дирк. –Это все-таки «Дювел».
Харолд вместо ответа посмотрел на Дирка исподлобья и настойчиво показал на свой пустой бокал. Дирк, который и сам был уже сильно пьян, укоризненно покачал головой и поставил перед Харолдом новое пиво.
-Что такое «Дювел»? – спросил Арно.
-Самое крепкое бельгийское пиво. –Без интонаций ответил Харолд.- Есть еще крепче, оно называется «Белая Горячка». Но это скорее шутка пивоваров, чем обычное пиво.
Он помолчал, о чем-то задумавшись, потом сказал:
-Раньше эмигранты из Восточной Европы и СССР бежали к нам от коммунистической диктатуры. Теперь они бегут от межэтнических конфликтов и войн. Сербы бегут, хорваты, косовары, албанцы, навродийцы, армяне, азербайджанцы, чеченцы. Там кто-нибудь остался еще в этом бывшем Cоветском Cоюзе?
-Советский Союз был создан искусственно, силой оружия. -Сказал Арно. –Несовместимые менталитеты и культуры были насильно объединены в одно целое.
-Согласен. –Кивнул Харолд.
- Разнополярные силы отталкивали компоненты этого комплекса друг от друга, но коммунистический террор держал народы вместе, как железные обручи бочки, которые удерживают на месте деревянные клепки. Рано или поздно обручи должны были лопнуть, и они лопнули, содержимое вылилось - множество противоречий и конфликтов из-за решенных силой или нерешеннных совсем вопросов.
- Да. – Снова кивнул Харолд, слушавший собеседника заинтересованно и внимательно, несмотря на опьянение. – На мой взгляд, ты совершенно прав.
- В результате начались войны, а там, где войны – всегда беженцы, - Закончил Арно.-Надо ли рассказывать, насколько жестокой бывает война, и почему мирные жители бывают вынуждены бежать?
-Не надо. – Харолд мотнул головой. –Войны жестоки всегда и жестокими бывают все без исключения воюющие стороны. Об этом и без нас сказано и написано...
–К сожалению, мне нужно идти,- Добавил он, залпом, в один прием, допив бокал. -Я обещал своей жене вовремя быть дома. Ты же знаешь, наверное, этих женщин. Если я приду навеселе в викенд – она с этим еще смирится. А если приду навеселе и к тому же слишком поздно – наверняка устроит ссору... Завтра я зайду к вам в бивак, еще поговорим.. Скажите, вы нуждаетесь в чем нибудь срочно? Может быть, нужно что-то из одежды для вас или детей?
-Нет, -ответил Арно. –Спасибо, у нас есть все необходимое.
-Хорошо. –Харолд снова позвал Дирка, узнал счет, расплатился, попрощался, и, шатаясь, вышел. Было уже около полуночи. Людей в кафе заметно убавилось.
-Не уходи пока, -Сказал Дирк, увидев, что Арно тоже начал собираться. –Скоро все разойдутся. Тогда я хотел бы устроить для нас с тобой частную вечеринку. Посиди. Сейчас зайдут ненадолго еще несколько завсегдатаев, и потом мы уже сможем пообщаться без помех. Ивон тоже скоро придет выпить свой стаканчик на ночь. Поболтаешь с ней, пока я занят. Она интересная собеседница.
-Хорошо. –Согласился Арно. –Я с удовольствием посижу еще.
Ивон пришла, когда кафе почти опустело. За стойкой, кроме Арно, осталось лишь еще двое сильно выпивших парней, которые громко разговаривали друг с другом, все время призывая Дирка не то в судьи, не то в свидетели. Он оказался всецело втянутым в их спор, и тоже принялся что-то громко доказывать то одному из них, то другому.
При появлении Ивон он чмокнул ее в щеку, поставил перед ней чашку с ирландским кофе – прося выпивку, она назвала ее по английски, и снова продолжил дискуссию с парнями. От кофе, в который Дирк по-семейному, или, может быть, зная привычки своей жены, плеснул заметно больше виски, чем полагалось по рецепту, Ивон быстро раскраснелась и расположилась к беседе. Она повернулась к Арно, с которым при входе поздоровалась коротким «Хей», и сказала:
-У меня был трудный день. Очень устала, а ложиться спать не хочется. Судя по пачкам резинки перед тобой, тебя активно угощали?
-Да, Хьюго и Харолд. И еще кто-то.
-Ну, с Хьго, ты, наверное, и сам разобрался. – Сказала Ивон. – Он болен.
-Да, я понял.
-О чем вы говорили с Харолдом?
- Он рассказывал мне свою историю. О том, что надорвал здоровье, когда работал мясником и строил дом, и начал пить из-за болей.
Ивон посмотрела на него глубоко посаженными серыми глазами и, в сердцах хлопнув себя ладонью по коленке, сказала:
- А он не рассказывал, как прыгал с двухметровой высоты на свои титановые суставы, чтобы их повредить?
-Зачем? – поразился Арно.
-Чтобы врачебная комиссия не выписала его на работу, и продлила инвалидность. Он получает очень приличную пенсию. А пить он начал гораздо раньше, и дипломную работу не написал из-за своего пьянства, а не из-за болезни. Я работаю с алкоголиками и наркоманами уже много лет и за все эти годы ни один из них, ни один, –При этих словах Ивон подняла указательный палец и покачала им, - Не сказал, что он пьет или принимает наркотики потому, что он алкоголик или наркоман. Каждый находит какую-то оправдательную причину... А в дом он, действительно, очень много своего труда вложил. Успевал работать и учиться. Все были уверены, что у него будет замечательное будущее. Но он попросту спился.
-А чем он занимается сейчас?
- Его жена работает в банке. Хорошо зарабатывает. Он – возит детей в школу, готовит обеды. Ведет домашнее хозяйство, короче говоря. Но при этом пьет... К сожалению... -А где Инга?
-Она пошла спать. Ей пока очень трудно, не зная языка.
-О, она быстро выучит фламандский, это легко предсказать. Я сразу поняла, что она очень интеллигентна. Вы оба через несколько лет ничем не будете отличаться от бельгийцев... Инга красива. Боюсь, у тебя будут с ней проблемы.
-В каком смысле?
-Мужчины наверняка будут очень часто оказывать ей знаки внимания.
-Не думаю, что это может стать проблемой. Мы совсем не являемся молодой парой, нуждающейся в проверке своих чувств. Они уже проверены той жизнью, которую мы прожили вместе.
-Может быть и так, -сказала Ивон, вертя между ладонями свою чашку. –А может быть, ваши чувства должны будут пройти еще одну проверку. У себя на родине ты был состоявшимся человеком, с хорошим образованием, с определенным весом в обществе, к которому был хорошо адаптирован. Скажем так, - для женщины ты был предпочтительней большинства. Я прошу прощения за прямоту, но теперь тебе придется долгие годы быть никем. Просто нищим иммигрантом, который говорит на ломаном языке, живет на пособие, или делает какую-нибудь малоквалифицированную работу за небольшие деньги, к которому многие окружающие относятся не только без уважения,но даже и с долей презрения.
-Арно, -Ивон дружески коснулась ладонью его предплечья, -Я не хочу тебя обидеть, но первые годы все будет именно так. При этом Инга будет оставаться просто красивой женщиной, привлекающей внимание обеспеченных, ухоженных, состоявшихся мужчин. К тому же она много моложе тебя, а твои годы, которые начали уже катиться под гору, оставляют тебе все меньше шансов добиться жизненных успехов. Ты понимаешь о чем я говорю?
-Разумеется, понимаю, -Ответил Арно, - Но, знаешь ли, помимо этой логики существуют такие понятия, как любовь и верность.
-Конечно. –Кивнула Ивон. Она уже попросила себе другую чашку ирландского кофе и теперь пила его маленькими и редкими глотками, оттого, что он был сильно горячим. –Конечно, понятия существуют. Но насколько они соответствуют тому, что показывает жизнь. Я иногда вообще думаю, что любви не существует вовсе. Есть только инстинкты, гормоны и химические реакции в организме мужчины и женщины, заставляющие их в определенный период жизни терять голову друг от друга. Потом остается привычка и практические соображения.
-Не знаю,- сказал Арно. – Я так не считаю. Ивон, я хочу рассказать тебе одну историю.
-Ну, расскажи. –Согласилась она. –Я люблю слушать истории.
-В детстве я разводил голубей, -Начал Арно. В этот момент подошел Дирк.
-Не скучаете? -Спросил он.
-Напротив, -ответил Арно. –Мы говорим на очень интересную тему.
-Что ты хочешь выпить? – спросил Дирк. –Твое пиво, наконец, кончилось. Ты можешь на свои жвачки заказать уйму выпивки, а осилил до сих пор всего лишь пинту пива.
-Налей мне, пожалуйста, кофе. –Попросил Арно, не очень любивший пиво и всегда плохо переносивший спиртное.
-О кей. –Сказал Дирк. –Кофе - тоже хороший напиток. –Он включил кофейный аппарат и вновь присоединился ко все еще отчаянно спорившим парням, немедленно начав что-то громко им доказывать. Потом спохватился, поставил перед Арно дымящуюся и источающую кофейный аромат чашку и снова вернулся к спорившим.
-Так вот, -продолжил Арно. –В детстве у меня были голуби. Мне было тогда лет четырнадцать. В те годы почти все мои сверстники безумно увлекались голубями.
Однажды мне удалось купить необычайно красивого самца редкой породы. Он был один, без пары. Так, в одиночестве, и бродил среди других голубей стаи, когда я кормил их и они слетали на землю чтобы поклевать зерно. Ни одна из голубок его не привлекла и ни за одной из них он не начал ухаживать.
Через короткое время, я наткнулся на птичьем рынке на голубку, которая была одной с ним породы и даже была на него похожа, как похожи две капли воды. Разве, что она была чуть поменьше и поизящнее, а в остальном их невозможно было различить.
Дома я выпустил ее в кормящуюся стаю и мой голубь немедленно бросился к ней и стал ухаживать за ней, воркуя и танцуя голубиный брачный танец.
-Это что, действительно подлинная история? Голуби на самом деле исполняют такие танцы? –Удивилась Ивон.
-Совершенно подлинная. И они действительно танцуют, когда ухаживают –Ответил Арно. – Он наполовину раскрывал крылья, и кружил, касаясь земли кончиком одного крыла, то перед голубкой, то вокруг нее, громко при этом воркуя. Такие ухаживания порой могут продолжаться много дней подряд. Иногда они принимаются, иногда голубка может предпочесть другого кандидата. Она приняла ухаживания сразу же.
Уже через несколько минут они стали целоваться, а через час уже больше не отходили друг от друга ни на минуту. Еще через какое-то время они стали крепкой голубиной семьей.
И тогда голубку сожрала кошка.
Он, оставшись один, за другой голубкой ухаживать не стал, как должны были бы требовать от него инстинкт и гормоны.
Он отказался от еды и несколько дней просидел неподвижно. Я даже начал бояться, что он умрет от голода. Потом, когда стая поднялась, чтобы полетать, он взлетел вместе с ней. Я наблюдал за ним с радостью, решив, что он начинает выздоравливать от своей тоски. Но он, взлетев выше всех остальных голубей, вдруг сложил крылья и камнем полетел вниз. Я нашел его еще живым. Его глаза были прикрыты, из клювика шла кровь.
Как ни удивительно, мне удалось его выходить. Я поил его из пипетки и из этой же пипетки кормил мучной кашицей. Через несколько дней он поправился, стал ходить и немного клевать зерно. Наконец , недели через две, он присоединился к взлетевшей стае. Взлетев, он снова поднялся намного выше остальных голубей и повторил то же самое – сложил крылья и упал на землю. На этот раз, когда я нашел его, он был мертв...
С тех пор я верю в любовь и в верность, и в то, что не только гормоны, химические реакции и практические соображения определяют привязанность любящих друг к другу. И тем более, если речь идет о людях, а не о голубях.
-История красивая, трогательная и грустная. –Сказала Ивон. –Она заставляет задуматься. Только, боюсь, среди людей такая голубиная любовь не встречается. Неужели это действительно произошло на самом деле?
-Да. Действительно.Этот случай произвел на меня по-настоящему сильное впечатление.
-На меня тоже, - задумчиво сказала Ивон, вставая. –Я, пожалуй, пойду спать. Спокойной ночи.
-Спокойной ночи.
Она вышла, пройдя через заднюю дверь за стойкой, по пути потрепав Дирку голову. Дом, в котором они жили находился позади кафе, от которого его отделял только маленький дворик, где Дирк парковал свой джип, а Ивон – красивую, последней модели, «Вольво».
Парни за стойкой тоже засобирались и ушли, на ходу натягивая куртки и не прекращая своего, длившегося весь вечер, спора. Дирк приглушил свет и выключил музыку. В кафе стало неожиданно пусто и тихо.
-Ну вот. -Сказал Дирк. –Теперь мы можем начать нашу частную вечеринку.
Он без конца пил, но, сильно опьянев в начале вечера, теперь от выпитого становился, кажется, трезвее.
-Ты не устал? –Удивился Арно.
-Нет. –Ответил Дирк. –Это моя жизнь. Я давно к ней привык и по-другому ее себе не представляю. Она мне нравится. Вот только Ивон всегда ворчит оттого, что я уделяю ей слишком мало внимания. Теперь я хочу угостить тебя по-настоящему. Смотри – он показал на полки позади себя, занимавшие всю стену и заставленые бутылками со всеми возможными видами напитков: вин, коньяков, ликеров, водок, виски, текилы и бог знает чего еще.
–Ты можешь пить сколько хочешь и что хочешь. Только назови – у меня есть все.
- Спасибо, Дирк. Мне очень приятно твое гостеприимство и я ценю твою щедрость.Честно говоря, многое из этого я вижу в первый раз. Но я не такой уж любитель спиртного. Я плохо его переношу. У меня всегда болит голова даже от рюмки водки. Вот что, налей мне то, что ты сам с удовольствием выпьешь.
-О кей. –Сказал Дирк, выслушав его с профессиональным вниманием, и принялся манипулировать бутылками, что-то смешивая, потом поставил на стойку два высоких стакана с ярко-зеленым напитком и со льдом в них. –Вот.- сказал он, -Мой собственный рецепт. Заверяю тебя, от этого голова болеть не будет, наоборот, эта смесь очень освежает. Я пью этот коктейль, когда мне надо придти в себя с перепоя.
Послышался шум подъезжающей машины. Полутемное кафе осветилось светом фар, пробившимся сквозь занавеси. Потом двигатель выключился, фары погасли, и в наступившей тишине мягко хлопнула автомобильная дверь.
- Это, наверняка, Стефан. –Сказал Дирк. – Так поздно приезжает только он. Значит, еще держится на ногах. Сейчас спросит чего-нибудь крепкого, выпьет последнюю за сегодня рюмку и сразу уедет спать.
В кафе, шатаясь, вошел Стефан.
-Хей, -сказал он, и, с некоторыми усилиями, медленно и осторожно, взобрался на высокий стул. Усевшись, он опустил голову и прикрыл глаза.
- Выпьешь чего-нибудь? –Спросил Дирк по-английски.
-Йес. – ответил Стефан пьяно вскинув голову. –Почему ты разговариваешь по-английски?
-Потому, что у меня гость, который говорит только по-английски.
Стефан снова сделал усилие и повел взглядом из-под полуопущенных век по сторонам. Разглядев Арно, он сделал еще большее усилие, стараясь держать открытыми свои голубые глаза, отчего ему пришлось их вытаращить, и слегка махнул рукой в знак приветствия . Все эти труды его истощили, он снова уронил голову на грудь.
Потом собрался с силами и сказал:
- Б-52.
-О Кей, - ответил Дирк, и объяснил удивленному Арно: - «Б-52» - это не только тяжелый американский бомбардировщик, но еще и коктейль. –Он засмеялся, -Не менее тяжелый.
Смешав что-то в рюмке из нескольких бутылок, он поднес к ней зажигалку. Смесь загорелась синим, навевающем мысли о потустороннем, пламенем. Стефан, как зомби, взял в одну руку рюмку, в другую – поданную Дирком соломину и, каким-то чудом ничего не расплескав и не обжегшись, всосал напиток через соломину, погруженную в горящую жидкость. После этого он очень медленно и осторожно поставил пустую рюмку на стойку, еще медленне положил рядом пластиковую трубочку, слегка подплавившуюся в огне, и замер, снова уронив голову на грудь, как игрушка, у которой кончилась батарейка. - Подберу-ка я нам музыку. –Сказал Дирк. –Что бы ты хотел послушать?
-Блюзы. –Ответил Арно. –Больше всего я люблю слушать блюзы.
-У меня есть хорошая коллекция блюзов.
Дирк подошел к полке, уставленой компактными дисками, и начал перебирать их.
–Какие блюзы, белые или черные?
-Мне больше нравятся черные, но сейчас я бы хотел послушать Unchain my heart Джо Коккера. Есть у тебя?
- У меня все есть! – гордо ответил Дирк и стал снова перебирать диски.
Стефан, молча и неподвижно сидевший в одной и той же позе, неожиданно вышел из транса, зашевелился, медленно слез со стула, и, неопределенно махнув рукой, вышел из кафе походкой человека, вынужденного нести стеклянный лист в темноте.
Дирк проводил его сострадательным взглядом.
- Он очень хороший парень. –Сказал он. – Года четыре назад его девушка, перед самой свадьбой, ушла к другому. С тех пор он не выходит из депрессии. Все бы ничего, но слишком много алкоголя, к тому же, нередко, - в комбинации с марихуаной. Убийственная смесь. Надо бы ему уже понять – либо одно, либо другое.
-Как же он за рулем-то ездит?
-Не знаю. Мне и самому кажется удивительным, что он до сих пор не разбился. Ездит, как-то...
-Вот. –Дирк, наконец, выбрал компакт-диск и поставил его на проигрыватель. – Нашел Коккера.
-Он работает где-нибудь? – поинтересовался Арно.
-После того случая, он несколько лет не работал. У него началась по-настоящему тяжелая депрессия. Психиатры признали его нетрудоспособным, назначили ему пособие. Недавно снова начал работать. Днем работает, вечерами пьет. По викендам и вовсе - пьет сутками напролет.
Я, знаешь, заметил такую вещь: женщины переживают такие разрывы много легче. Они очень быстро утешаются в объятиях другого мужчины. Мужчины переживают иногда всю оставшуюся жизнь. Хотя, конечно, по-всякому бывает. Мужчины бросают женщин чаще всего в порыве чувств. Уходят, хлопнув дверью, и потом нередко горько об этом сожалеют. Женщины бросают мужчин в результате долгих размышлений. Понимаешь, они сначала думают, страдают, может быть, но после того, как решение принято, остаются с мужчиной и ждут удобного случая, чтобы уйти. Иногда годами ждут. Не подавая никакого вида, так, что мужчина думает, что он все также любим. А они уходят, и уйдя, уже не переживают.
-Ну, не знаю. –Сказал Арно. – Я думаю, что для женщины быть брошенной – страшная трагедия.
-Да, конечно. Но мы говорим о том случае, когда уходит именно женщина. Я хочу сказать, что обычно они уходят, уже имея в голове план на будущее. Особенно, привлекательные женщины. Они знают, что всегда могут использовать свою привлекательность. То есть, они используют свое тело. А что может использовать мужчина? Разве что, социальный статус, если он у него есть. А если его нет – остается только душа. Но душу-то сразу не разглядеть, не то, что тело.
То, что произошло со Стефаном – как раз такой случай. Она ушла, и не сильно по этому поводу переживала. Он стал для для нее непривлекательным. Ушла, и , соответственно, стала строить свою жизнь дальше. Для него это обернулось шоком, из которого он до сих пор не вышел, и неизвестно, выйдет ли вообще. Она для него по сию пору – единственная и неповторимая, с которой он навсегда связал жизнь, тогда как он для нее - один из ее бывших мужчин.
-Это история старая, как мир. – Сказал Арно. – Неразделенная любовь – что может быть банальнее. Ему надо найти другую.
-В том и дело, что он не хочет другую. Он до сих пор ее любит. – Дирк развел руками.
-Знаешь, Дирк, мне не очень везло в моей жизни. Но в одном мне повезло по-настоящему, - в том, что я встретил Ингу. Мне легко вынести любые трудности, потому, что у меня есть любимая женщина, которая любит меня. Надо слишком много рассказывать, чтобы объяснить, насколько мы привязаны друг к другу. Поэтому поверь мне на слово – если весь мир вокруг начнет рушиться, я знаю, что у меня всегда есть нечто надежное и нерушимое – ее любовь, на которую я всегда могу положиться и с которой я могу выдержать любые испытания.
-Ну, не ты один такой. –Гордо сказал Дирк. -Его лицо расцвело. – То же самое я могу сказать и о нас с Ивон. За это мы с тобой и выпьем – за главную мотивацию жизни мужчины -за любимую женщину.
Остаток ночи они разговаривали обо всем на свете. «Освежающий» фирменный напиток Дирка оказался крепким и коварным. Часам к пяти утра, сошедшись во мнении, что все правительства – дерьмо, и жизнь – тоже дерьмо, они выпили на брудершафт, назвали друг друга братьями и, едва держась на ногах, разошлись спать.