Тьма и холод

 


    Овечкин вот уже третий час сидел в мрачной, полутёмной комнате, и ему, боевому офицеру было не по себе.  Сотовый в этих катакомбах не брал,  чернявый с нехорошей улыбкой, которому полковник отдал оперативника в полное распоряжение, куда-то запропастился. Тяжелая стальная дверь щелкнула за ним электронными замками, и Овечкину вспомнился читанный в детстве «Граф Монте-Кристо».
 Правда, в комнате имелся телевизор, чего не было у Эдмонда Дантеса.
 Телевизор оказался со встроенным DVD-проигрывателем, зато без антенны. В дисководе был один диск с жуткой порнографией. Овечкин от скуки включил, но через десять минут с отвращением выключил, настолько мерзким оказалось зрелище.
  Наконец раздался зуммер открывающего замка, и в комнату вошёл улыбающийся Иосиф.
  - Через десять минут поднимаемся, - предупредил он вопрос оперативника. - Устал?
   - Есть немного, - потёр тот свои глаза.
   - На, выпей.
 Иосиф протянул ему фляжку из нержавеющей стали. Овечкин отвинтил крышку и принюхался. Коньяк и судя по запаху неплохой.
 - Спасибо, но на службе не пью, - завинтил он крышку.
 - Да ладно, по глоточку!
 - Не могу поступиться принципами, - вспомнилась полузабытая фраза тридцатилетней давности .
  - Ну, как знаешь, - Иосиф убрал фляжку в карман куртки.
  - А сам, чего не пьёшь?
  Обиженное выражение появилось на смуглом лице.
  - Я тебе, что, алкаш?
  - Алкаши такой хороший коньяк не пьют.
   - Но зато пьют в одиночку.
   - Давай, сделай глоток, потом и я приложусь символически.
   Иосиф взглянул в серые глаза оперативника и широко улыбнулся.
   - Ты же на службе не пьёшь?
   - Правильно, - улыбнулся в ответ Овечкин, - поэтому оставь себе, выпьешь с кем-нибудь позже. Гада этого взяли?
   - Взяли, взяли. Хочешь на него взглянуть?
   - И не только взглянуть, - серые глаза приобрели стальной блеск.
    - Ну, пошли.
    Глеб лежал в углу пустой комнаты, прямо на холодных плитах.
    - Он, что, двухсотый?
    - Просто без сознания. Ого, - взглянул Иосиф на часы, - пора сделать ещё один укольчик нашему другу. Ну-ка, помоги!
  Он достал из кармана одноразовый шприц и какую-то капсулу. Ловко вскрыл её и наполнил прозрачной жидкостью. Овечкин присел на корточки и задрал бесчувственному Глебу рукав куртки.
  - Что за препарат? – спросил он.
  - Чтобы вёл себя хорошо.
   Оперативник вспомнил обгорелое тело своего товарища и взглянул в ненавистное лицо.      В этот момент Иосиф с улыбкой вогнал ему иглу в ямку под правым ухом.
  - Ты…
  Он даже не успел поднять голову, как мир перестал для него существовать.
   - Тяжёлый! – пожаловался Асраил, когда они тащили тело по полутёмным коридорам.
   - Физкультурой надо заниматься! А то сидишь здесь как крот!
   Тот поднял на Иосифа свои бесцветные глаза.
  - Я не сижу здесь как крот, - медленно выговорил он. – Я охраняю ворота по эту сторону.
  - Ладно, не заводись!
  Иосиф не отвёл глаз, что далось ему нелегко. Было в Асраиле что-то жуткое, даже потустороннее. Его глаза не были глазами человека.
  Они свернули налево, и здесь коридор шёл под наклоном, а через двадцать метров и вовсе начались ступени. Там внизу сгущалась тьма, но Асраил уверенно шёл вперёд. Иосифу стало не по себе, и он включил карманный фонарик.
  Ступени кончились, и они бросили тело на каменистый пол. Это уже была скальная порода, которую можно встретить лишь в глубоких пещерах.
  - Далеко ещё?
  - Почти пришли, - отвечал привратник, берясь за воротник куртки мёртвого оперативника. Оба уставшие, они уже волокли тело.
  - Здесь.
 Иосиф направил луч фонарика и увидел в полу круглую дыру, около метра диаметром.
  - Что это? – шёпотом спросил он.
  - Это и есть ворота, которые я охраняю.
  - А там, внизу, что? – он подошёл к дыре и посветил вниз.
   Свет фонаря уткнулся в густую тьму.
  - Преисподняя, - раздался спокойный голос Асраила.
  Иосиф почувствовал внутри себя могильный холод, когда привратник подтащил тело к краю ямы и сбросил вниз. С полминуты оба прислушивались, но так и не услышали звука падающего тела.   


     Тьма была живой. Мало того, она была агрессивной. Глеб слышал её злобное рычание. Он снова был десятилетним мальчиком, и страх сковал его.
  - Успокойся! – тёплая, сухая ладонь гладила его по голове. – Оно не тронет тебя, если ты сам этого не захочешь.
  - Что это? – спросил он, чувствуя, как страх отступает.
  - Это просто темнота.
  - Но я чувствую, там что-то есть!
  - Там прячется зло, людьми ещё не познанное. И пусть оно там и останется.
  - Но с тем, что знаешь легче бороться!
  - Это так. Но люди несовершенны, и всегда найдётся тот, кто этим злом захочет воспользоваться. И тогда оно выйдет из тьмы. Но они одной сути, и тьма будет следовать за злом повсюду. Пока не покроет всю землю.
  - Что же делать?
  - Изгонять тьму из себя. Когда на земле не останется тёмных людей, все будут нести Свет, и тьма растворится, а вместе с ней и зло.
  Он взглянул вниз. Тьма словно ждала чего-то, даже рычать перестала.
  - Изгоняй тьму из себя!
  Голос Елизаветы Ивановны доносился уже откуда-то издалека.
   Боже мой, как холодно. Глеб пошевелился, и это отдалось ломотой во всём теле. Несмотря на холод на лбу выступил пот. К тому же закружилась голова, и к горлу подступила тошнота. Свет тусклой лампочки над дверью больно резанул по глазам. Он закрыл их, и стал дышать. Быстрый вдох и медленный, медленный выдох. Помогло, тошнота немного, но отпустила.
  Он опять открыл глаза. Неровный, будто стёсанный огромным зубилом каменный потолок.  Как он попал сюда? Глеб пытался вспомнить, но получил такой приступ головной боли, что казалось, череп вот-вот разнесёт на куски.
  Изгоняй из себя тьму! В воспалённом мозге всплыли эти слова. Что он может противопоставить этой корёжащей всё тело тьме? Только свет!
  Голубое небо и он, взлетающий в вышину. Сильные руки отца высоко подбрасывают его, трёхлетнего. Замирает сердце, восторг от свободного полёта вместе с дыханием врывается в лёгкие. Черты отцовского лица размыты, но зато он чувствует запах, когда его тельце крепко подхватывают и прижимают к широкой груди.
  Яркая зелень листвы с красными вкраплениями ягод. Ласковые руки матери, пахнущие малиной. Глеб ест прямо с её ладоней. Поднимает светящееся радостью лицо, и видит испуганные глаза.
  - Глеб, мне страшно!
  Вспомнил! Он вспомнил. Безжизненные глаза, гладко выбритый череп, вылетевшую из шприца иглу, после которой наступила беспросветная и безграничная тьма.  Которая его сейчас и терзает.
   - Глеб, мне страшно!
  Серые глаза с испугом смотрят на него. Лиза! Она тоже в опасности!
  Скрипя зубами от боли во всём теле, он начал подниматься с холодного каменного пола.