ЗАКОН СУТИ ВЕЩЕЙ
роман (рукопись)
События, имена, названия городов и стран, - являются плодом фантазии автора.
Все сопадения с реальными событиями, именами, названиями городов и стран - чисто случайны.
Однажды Чжуан-Цзы приснилось, что он стал
мотыльком, и,проснувшись, он больше не знал, кто он:
Цзы, видевший во сне, будто он стал мотыльком,
Или мотылек, которому снится, что он – Чжуан-Цзы.
ГЛАВА 1
Первые секунды после пробуждения ушли на то, чтобы вспомнить, кто он и где он.
Ему часто казалось, что сознание, пробуждаясь, всякий раз загружается воспоминаниями о том, чего на самом деле никогда не происходило.
Его жизнь была составлена из слишком необычных событий, чтобы быть настоящей.
Он ехал в автобусе вместе с другими людьми.
Всего, включая детей, их было человек тридцать.
Автобус, иногда останавливаясь на границах, двигался третьи сутки, последние несколько часов – по западно-европейскому автобану.
Люди немного расслабились и больше не волновались, что на очередной границе, по той или другой причине, их высадят.
Все они ехали под видом туристов, но почти никто не собирался возвращаться обратно. Больше не имело значения, откуда ехали эти люди- из Албании, Югославии, Азербайджана, Чечни, Ирака , Ливии, Сомали, или откуда-то еще.
Теперь границы настолько же отдаляли от них прошлую жизнь, насколько раньше они отдаляли жизнь теперь начинающуюся.
Каждый из пассажиров этого автобуса пережил свое, личное, крушение, невеликое, в сравнении с крушениями глобальными, но для пережившего его - равноценное крушению вселенной.
Их жизнь пришлась на пору катаклизмов, в которых рухнуло и непомерно расползшееся тело Советской империи, сокрушившее своим падением множество стран и народов, не говоря уже об отдельных человеческих судьбах.
Откинувшись на спинку сиденья и прикрыв глаза, Арно думал, пытаясь осмыслить то, что происходило на планете.
Стык тысячелетий содрогал ее.
Человечество, разделившись по тем или иным признакам на своих и врагов, вернулось к войнам, никогда не стихавшим до конца за всю его историю.
Беженцы, сбиваясь как муравьи в ручейки, или поодиночке, добирались туда, где жить было бы не так опасно, не так страшно и не так безысходно, как в той части земли, которой выпало быть их родиной.
Из множества человеческих существ, перемещающихся по планете в поисках безопасного неба над головой, им повезло больше других.
Что бы тому ни предшествовало, они пересекли границы удачно и с относительным комфортом.
В это же самое время многие переносили страдания в беженских лагерях, возникающих то в Африке, то на Ближнем Востоке, то в Роcсии, то где-то еще.
Другие задыхались, непредусмотрительно спрятавшись в железном транспортном контейнере, или тонули в море, так и и не добравшись из Северной Кореи или какой-нибудь другой страны до места, где жилось бы лучше.
Третьи мерзли в лесах и горах, пробираясь контрабандистскими тропами из Словакии в Австрию.
В смуте, охватившей континенты, трясло и перетряхивало страны, заставляя множество людей бросать все, что было их жизнью, и бежать в поисках убежища.
В своих мыслях он любил смотреть на Землю издалека. Издалека она виделась голубой и приветливой. При близком взгляде открывалось, что жизнь на земле неразрывно связана со смертью.
Рождение каждого живого существа обозначает начало обратного отсчета к моменту его смерти. Каждый организм принужден так или иначе убивать другие живые организмы.
Таков один из законов сути вещей: живые организмы питаются другими живыми организмами.
Многие виды в борьбе за жизнь убивают также и себе подобных.
Некоторые пожирают плоть убитых сородственников. Человек генетически запрограмирован на физиологическую возможность усвоения плоти своего же вида – то есть на каннибализм.
У некоторых других видов такой ген есть тоже. Головастики в иссыхающей луже начинают, на последней стадии развития, поедать друг друга. Из исчезнувшей многотысячной кашицы головастиков выходит одна наиживучая лягушка.
В определенном смысле, самым неукротимым из каннибалов остается человек, думал Арно, - только ему свойствен самый ненасытный вид каннибализма, когда особи своего вида убиваются, их плоть не пожирается, но присваются принадлежавшие убитым жизненное пространство и ресурсы. Нефть, например.
Такой косвенный каннибализм страшен своей абсолютно неукротимой алчностью.
Он убивает или обрекает на лишения, страдания и смерть иногда целые цивилизации - много больше людей, чем возможно было бы просто съесть.
Так созданы генетические программы и человека, и головастика, и всех остальных живых существ.
Генетические программы аморальны. Для них ничего не значит цивилизация инков или майя.
Выживание и размножение - главный закон жизни на планете. Изначальная, базисная генограмма человека идентична обезьяньей. Лишь крохотная часть генетической спирали, всего только несколько строчек ДНК, предопределяют различие между человеком и приматами.
Это различие дало человеку разум и сделало его одним из доминирующих видов.
Насекомые, крысы и люди, царствующие на земле по биомассе, оказались наиживучими в вечной войне.
Человеческий вид размножился, сгустившись до головастиковой кашицы в высыхающей лужице.
Сама природа, готовя ответный удар человеку, стала все заметнее сужать его жизненное пространство.
Человек продолжал вести войны с самим собой и со своей планетой. В этой фазе вечного цикла разрушение еще только предшествовало созиданию, тьма еще не сменилась светом и ненависть все еще вытесняла любовь.
Высшее проявление ненависти - война. Она регулярно, но всегда неожиданно для людей, сменяет то, что казалось миром, и было на самом деле лишь коротким промежутком перемирия в вечной битве.
Человек не должен обижаться на жизнь за то, что ее русло меняло свое направление, думал он. Сначала его несло по одному течению, по другому, потом, на какое-то время, прибило к благополучному берегу. Затем все разбилось о внезапно вздыбившиеся скалы, пороги и водовороты.
Не надо сетовать на судьбу за то, что жизнь могла бы быть лучше.
Почти каждый считает, что он заслуживает лучшей судьбы. На самом деле никто не может заслуживать судьбы, доли или жизни, ни лучшей ни худшей. Ни жизни, ни судьбы, ни доли,- лучшей или худшей нет, а есть одна-единственная, та, которую досталось прожить.
Жизнь со всеми ее излучинами и порогами есть единое целое. Кажущиеся такими важными, отдельные ее повороты на самом деле не имеют значения.
Значение имеет ее цельный вид от истока до слияния с вечностью.
Человек не должен обижаться на судьбу за ее повороты.
По вечным законам бытия, по законам сути вещей, познать счастье можно только через познание горя. Вечная борьба противоложностей - единственная возможность существования тождества. Там, где есть свет, всегда есть тень. Там, где есть жизнь всегда есть смерть.
Принципы, на которых базировалась земная жизнь, при близком и бесстрастном взгляде оказывались жестокими и, в конечном итоге, бессмысленными.
Смысл ее виделся только в принятии и передаче в следующее поколение своего генотипа, обогащенного опытом еще одного звена, еще одной жизни.Словно кто-то решил таким образом на бесконечно долгий срок сохранить какое-то, зашифрованное в геноме, послание.
Жизнь немилосердна изначально.Никто и ничто не может жить не причиняя вреда другим живым организмам. Так же, никто не может жить без страха, что ему будет причинен вред.
Даже самая милосердная форма жизни на земле – растения, должна убивать другие организмы, чтобы выжить.
Любой праздник жизни – это праздник смерти.
Безобиднейшее травоядное - корова, должна ежедневно поедать животный протеин. Его дают тысячи сьеденных ею вместе с растительным кормом мелких насекомых.
Самый принципиальный вегетарианец не может обойти закон сути вещей – чтобы жить, организм должен убивать и бороться, чтобы не быть убитым.
Вегетарианец может не убивать, чтобы съесть, но дом его стоит на кусочке планеты которая была жизненной территорией других организмов. Он отказывается убивать, чтобы съесть, но не отказывается от холодильника и автомобиля, способствуя катастрофам, следующим за добычей угля, нефти или газа.
Добывая их, человек уничтожает несчислимое количество живых существ, включая и особей своего рода.
То, что человек пользуется благами цивилизации, приносит гораздо больше вреда планете, чем тот, который он нанес бы лишь тем, что съел бы за свою жизнь стадо коров.
Саранча имеет не меньшее право на жизнь, чем корова или амеба. Все они получили ее из одного источника. Но, по законам сути вещей, человек уничтожает саранчу. Жизнь есть бесконечная борьба за жизнь.
Никто не хочет выживать.
Все хотят просто жить.
Однако природа дает только один-единственный выбор – бороться за жизнь и выживать до часа смерти.
Не имеет смысла сетовать на то, что жизнь была недостаточно интересна, недостаточно спокойна, слишком трудна или жестока. Она была и есть такая, какой только и могла быть – единственной, неповторимой , невозратимой жизнью, к которой каждый, кто приходит в этот мир приговорен, и которой каждый, кто уходит из мира, награжден.
В заметно сгущающихся сумерках за окном проплывали ухоженные и зеленые, несмотря на зиму, пейзажи. Его жена, Инга, спавшая, положив голову ему на плечо, проснулась, прервав его размышления.
-Как ты, милый?- спросила она, потирая затекшее, видимо, плечо. –Как твоя голова, болит еще?
-Спасибо, родная, -ответил он –Сейчас гораздо лучше. Могу себе представить, как ты устала за эти два дня.
-Я –то ничего, дети замучались совсем.- она попыталась улыбнуться.
Двое их мальчиков – один пяти, другой десяти лет, вконец измотанные , спали на соседних сиденьях.
Инге, несмотря ни на что, до сих удавалось сохранять свой неброский макияж. Сейчас тоже,- она подводила карандашиком вовсе не нуждающиеся в доработках красивые, чуть раскосые глаза.
-Как ты думаешь, долго еще ехать? –спросила она, пряча зеркальце и карандаш.
-Думаю,часа три осталось, ответил он.
-Темнеет уже. Ночью приедем, наверное, будет совсем уже поздно. Надо будет сразу найти отель. Хотела бы я знать, что нас ждет... Скажи, как ты думаешь, сможем мы там жить?
-Не переживай, все будет хорошо.- Он старался ее успокоить ее, хотя переживал и сам. - Все сложится настолько хорошо, насколько возможно. Уж детям-то точно здесь будет лучше. Нам с тобой придется тяжелее, конечно. Пока приживемся, начнем работать... Трудности, конечно, будут. Из-за них эмигрантские семьи нередко даже и разваливаются.
-Ну, это нам грозит меньше всего, -сказала Инга –Не думаю, что после того, что мы пережили вместе, физически возможно разойтись. Я давно срослась с тобой и ветвями и корнями... Ты мне давно уже родной. В прямом смысле. Мы уже стали родственниками.
-Я с тобой тоже очень сроднился, -ответил он. -Я люблю тебя так, как только может земной мужчина любить земную женщину. Но через трудности мы, так или иначе, должны будем пройти, конечно. При этом пережив их, мы до конца дней все равно будем так или иначе ощущать, что мы –не на родной земле....Ты, наверное, и сама все это знаешь.
- Никогда бы не уехала, если бы не война. Мне кажется я никогда не смогу забыть войну.. Особенно - одну женщину, среди развалин города... Она тащила детскую коляску, с завернутым в одеяло трупом взрослого человека на ней... Труп сползал, через каждые несколько метров она остановилась и его поправляла...
- Это забыть трудно.-Сказал он. -Но, когда-нибудь, и оно- если не забудется, то отодвинется в дальний угол памяти. Будет потом вспоминаться, как давний страшный сон.
Он замолчал, вспоминая. Землю без перерыва содрогали взрывы... Воздух был тяжелым и черным от пожаров и порохового дыма. Днем были сумерки.
На разрушеных улицах там и здесь лежали трупы людей и животных, большей частью собак, попавших под случайные или неслучайные осколки и пули.
Танки превратили дороги в глинистое месиво до метра глубиной... Когда бои отодвинулись чуть дальше, женщины бродили как призраки между развалинами... Разыскивали трупы родственников и близких и везли их хоронить.
Некоторые трупы были заминированы,чтобы убить тех, кто захочет прибрать тело.
Люди, разделившись на своих и чужих, убивали друг друга.
Снайперы обеих воюющих сторон, сошедшие с ума от многих суток беспрерывного сидения в своих гнездах, валили насмерть все, что движется, уже не делая никаких различий.
Смерть праздновала войну каннибаллистической оргией.
- Лучше стараться не вспоминать все это.- Сказал он. - Надо жить дальше. Еще раз начинать все сначала и жить дальше.
-Надеюсь, это в последний раз. – вздохнула Инга.- Я устала... Еще эта неудачная эмиграция в Турцию... Вернулись домой, только начали жить, снова война...Мы уже так много раз начинали сначала.Но ведь вариантов нет. Начнем и на этот раз.
Страшная вереница последних лет, лишила их почти всего к чему они были невыразимо привязанны, искренне любили, и расстаться с чем считали немыслимым. Их устоявшийся образ жизни, многие из друзей и близких, больницы, где они работали, их дом, улица, на которой он стоял; город, в котором была эта улица и сама страна, в которой был этот город, попросту перестали существовать.
Глубина переживаний человеческой души не поддается простому описанию словами.
Чтобы передать их, нужно целое произведение. Таких произведений человечество создало множество. И все-таки, даже все они вместе взятые, не могут полностью передать подлинные чувства отдельного человеческого существа – крохотного перед лицом космоса и наделенного способностью вместить в себя вселенную .
Автобус, за окнами которого совсем стемнело, теперь уже ехал по улицам Брюсселя. Он остановился на площади у вокзала «Брюссель –Норд», высадил пассажиров, развернулся и уехал, поставив своими задними фонарями расплывающуюся в тумане красную точку на всем том что было их прошлой жизнью.
С этого момента прошлое окончательно переместилось в ту часть сознания, которая хранит старые и забывающиеся воспоминания. Эмигрантская жизнь ступила на свою первую ступеньку.
Событие это имело огромное значение в жизнях прибывших, но было почти незамечено редкими прохожими.
Некоторых встречали. Встречающие- каждый своего, с возгласами и объятиями, тихо и незаметно, развели приехавших в разные стороны.
Было темно.
Вокруг фонарей мерцали туманные сферы.
Моросил мелкий дождь и дул холодный ветер.
С сонными, малопонимающими, что происходит, детьми и несколькими сумками в руках, - даже у младшего на спине был школьный ранец, а в руках он нес какой-то пакет, они вошли в здание вокзала.
Внутри он был таким же огромным и чужим, как и снаружи.
Оглядевшись, они сразу заметили среди немногочисленных людей, торопливым шагом пересекающих вокзал то в направлении к поездам, то к выходам в город, группы по нескольку человек, которые явно никуда не спешили, и были одеты иначе чем окружающие.
Прислушавшись, можно было различить и русскую речь, которую слух как-то легко выделял в стоящем вогруг негромком гуле.
-Посмотри, - сказала Инга, -Вон, те люди разговаривают по- русски... Мы можем спросить, может быть, кто-то знает, что надо делать дальше...
-Думаю, надо остановиться в отеле а завтра обратиться в Комиссариат... Хотя, можно и спросить...
Они подошли к группе, состоящей человек из пяти- шести.С ними были дети. Поздоровавшись, быстро выяснили, что беженцев в Европе множество.
Гораздо больше, чем их когда-либо было прежде. Несколько тысяч из них каждый месяц добирается и до Брюсселя.
Наплыв огромен. Коммиссариат по делам беженцев и людей, лишившихся Родины, может принять в день человек триста.
Поэтому, для того, чтобы попасть в Комиссариат идти туда надо сейчас, немедленно после того как вокзал закроется на ночь, это произойдет в двенадцать часов. Ночь надо провести в очереди, на улице, под дождем. Если пойти ночевать в отель – шансов попасть завтра на интервью не будет совершенно.
-Говорят, после нового года процедура предоставления убежища сильно усложнится...- Объяснили им. - Кроме того- послезавтра Рождество. Выходные. Потом – Новый год. Короче говоря – надо или идти не медля, или возможности подать документы до января не будет.
- А может быть все-таки переночевать в отеле, а в Коммиссариат придти рано утром, часа в четыре? – спросил он .- Я все-таки не очень хорошо себе представляю, как можно с детьми провести декабрьскую ночь на улице...
-Никакого смысла. Не получится. Сейчас почти двенадцать. Идти в отель на три-четыре часа просто нелогично. Так или иначе придется стоять под дождем минимум пять часов, и все равно нет гарантии, что попадешь внутрь. Что касается детей – не вы первые, не вы последние… Там будет множество детей. Я сегодня иду во второй раз. Вчера ночевал в отеле, пришел в полпятого, и все равно не попал. Так что я лучше с детьми простою на улице лишних четыре часа, чем снова ждать сутки... Вот, три свитера надел под куртку. И вам советую надеть на себя и на детей все теплое, что есть.. Возьмите сумки, не забудьте. Теплые вещи, бутерброды, воду. Сумки так уложите, чтоб на них можно было сидеть.
-C ума сойти...-только и сказал Арно, глядя в округлившиеся глаза жены. Раньше им обоим предстоящее виделось иначе.
Немного посовещавшись, они решили оставить часть своей клади в камере хранения, и, взяв пару сумок, немедленно идти к Комиссариату. Он, как к счастью оказалось, находился не далее, чем в километре от вокзала.
У стены Комиссариата, ближе к большим, ажурным, кованым воротам, уже ждали человек пятьдесят.
Многие сидели у стены, прислонившись к ней спиной, и накрывшись от моросящего дождя большими кусками пластиковой пленки.
Под пленкой угадывались очертания мужчин, женщин и детей. Слышалась разная речь – русская, арабская, английская , францзуская, еще какая-то – незнакомая. Кто-то ходил взад- вперед вдоль стены, кто-то просто стоял.
Все они шли сюда долгим путем, за время которого каждый из них научился принимать обстоятельства такими, какие они есть и пытаться приспособиться к ним, не стараясь их изменить.
Инга усадила детей, одетых во все теплое, что у них было и в непромокаемые куртки, на сумки, в конце очереди, и села там сама. Вокзальная консультация оказалась полезной.
Она сидела, спрятав голову под теплой кепкой и раскинутыми руками прикрывала мальчиков.
Они, пережившие в своих жизнях и гораздо более страшные моменты, вели себя спокойно. Дети старались дремать, прижавшись к матери.
Между тем, удалось выяснить, что пластик люди достали из стоявшего за углом контейнера.
Обнаружив,что в контейнере есть еще один большой кусок, он порадовался возможности хоть как-то укрыть тех, дороже кого у него никого не было и для которых он так мало мог сейчас сделать.
Пленка, которой он накрыл свою семью сразу же запотела. Под ней было немного теплее, она защищала от дождя. Дубленка жены, легкая и удобная в морозную зиму, в здешнем моросном декабре вымокла и стала тяжелой, но все еще согревала. Ее полами Инга прикрыла детей.
-Ну вот,- сказала она из под пленки, стараясь придать голосу бодрость и невозмутимость,- Устроились. И ночь продержимся, раз надо...Ничего не поделаешь. Все держатся, и мы продержимся.
-Продержимся, -ответил он, с болью в душе оглядывая Ингу, детей, всех остальных вокруг - стоявших, ходивших, сидевших под пластиковой пленкой. Число их потихоньку увеличивалось.
Канун третьего тысячелетия выдался урожайным на беды и спасающихся от них людей.
-А ты как же, родной? –спросила она.- Как же ты всю ночь проведешь на ногах, под дождем? Твоя куртка и сейчас уже насквозь мокрая.
-О, за меня не беспокойся... Сама говоришь –продержимся.
-Простудишься. -Сказала она. -Заболеешь...
-Нет, конечно,- сказал он. -Не заболею. Не такое пережили. И вообще- что со мной может случиться, пока ты меня так любишь...
Они засмеялись. Это была одна из любимых его присловиц, всегда ее забавлявшая.
На пустынной и темной улице появился свет фар.
Машина подъехала, притормозила, стало видно, что это полицейский патруль.
Один из двоих сидевших в машине полицейских медленно провел лучом фонаря по толпе, остананавливаясь там и здесь на силуэтах людей под пластиком, потом луч погас и машина уехала.
-По- моему, они не нашли во всем этом ничего необычного,-сказала Инга. Любопытство, пробужденное светом и шумом мотора, заставило ее выглянуть из-под пластика. -Могли бы хоть о тентах позаботиться. Не говоря уже о туалетах. В этой стране что, Красного Креста нет, или до нас просто никому нет дела?
-Они видят это каждую ночь уже пару последних недель.- Сказал стоявший неподалеку человек. Ему было лет сорок пять. –Здравствуйте. Я услышал русский язык и решил заговорить на правах земляка. Я Сергей... Вы откуда приехали, можно спросить?
- Очень приятно, я –Арно.. Это моя жена, Инга. Мы из Навродии.
-Будем знакомы. Давно в Бельгии? – спросил Сергей.
- Второй час.- Арно улыбнулся.
-С приездом, стало быть. Я здесь уже семь лет... Свое в Коммисариат уже отходил, слава богу. У меня уже и гражданство есть. Я сына привел сдаваться. Он неделю назад приехал. Вон он, сидит под пленкой. Раньше, когда я сдавался, народу было куда меньше. Может, пройдемся? До утра еще времени много, прогуляемся, пообщаемся, – глядишь, и ночь скоротаем.
-Давайте, -согласился Арно и повернулся к жене, - Мы прогуляемся немного.
-Хорошо, постарайся, пожалуйста, не простудиться.-Ответила она, спряталась под пластиком и зашуршала им, получше укрывая детей.
Они пошли вдоль очереди, которая теперь еще заметнее разрасталась, вытягивалась, расширялась, и занимала уже значительную часть квартала.
-Не жалеешь, что приехал? – спросил Арно. Он пытался сдержать дрожь от всепроникающего сырого холода.
-Даже не знаю.-Ответил Сергей. –Здесь, конечно жить спокойнее. Это и есть то самое главное, из-за чего я хочу жить здесь – покой, стабильность, нет повсюду хамства , хулиганства, взяточничества, не говоря уже о войне.
Здешний народ такой, что тебя в жизни никто не тронет, если ты никого не тронешь. Но ты себе и представить не можешь, насколько жизнь людей в Европе отличается от нашей. Я тоже не мог этого представить. Совсем другая жизнь и совсем другие люди. Я тебе рассказывать не буду, все равно не смогу. Сам поймешь...
Если бы у меня был выбор, я бы предпочел жить там, где прошло мое детство и, считай, вся моя жизнь. Но выбора не было. А сейчас и тем более нет. Я в Чечне, в Грозном, и родился и жил. Кто бы и что бы не говорил, а для меня лучше города в мире не было. Пока, конечно, Союз был...
Не стало Союза – не стало дружбы братских народов.
Братские народы бросились друг на друга так, что весь мир вздрогнул. Ни дома моего не осталось, ни университета, в котором учился, ни школы, в которой преподавал. Разбомбили. Помаялся немного по России, и, в конце концов, оказался здесь.
Они дошли до конца квартала, за углом которого открывалась широкая улица, вдоль которой высились огромные , со стеклянными стенами, здания.
По улице иногда проезжали машины.
-Ну что, обратно пойдем? – спросил Сергей, глядя на моросящее небо.-Часов пять еще надо ждать...
-Пошли,- Ответил Арно. -Объясни, что должно произойти дальше? Утром, я надеюсь, мы попадем внутрь. Что потом? Как работает весь этот механизм?
-Потом у вас в этот день или, скорее всего, в другой, который назначат, возьмут первое интервью.
Выслушают, запишут, и решат – принимается к рассмотрению ваше заявление, или нет.
То есть вы получаете «позитив» или «негатив». Если позитив – направят в какой-нибудь город, в социальную службу.
Там вам назначат пособие- прожиточный минимум, помогут научиться языку, после этого обучат какой-нибудь нехитрой профессии. Потом, со временем, будет второе интервью. Иногда его назначают лишь через несколько лет.
-Неужели так долго?
-Да. –-Ты приготовься к тому, что здесь все происходит очень долго.
У меня второе интервью было через три года после первого, да потом еще ответа несколько лет ждал. И все это время на постоянную работу можно не расчитывать. Пособия на жизнь не хватает совершенно. Жизнь очень дорогая. А если в процедуре откажут и пособия не дадут... Тогда – северный пушной зверек.
-Какой зверек? – не понял Арно.
-Ну... Песец. У меня, вот, были в жизни такие моменты, что когда сильно хотелось фруктов, я шел на рынок, чтобы у каждого продавца пробовать кусочек, пока не наемся немного...
-Похоже, нелегко тебе пришлось. – Посочувствовал Арно.
-Да ничего. – Сергей улыбнулся.
– Теперь-то все хорошо. Теперь и гражданство есть, и работа, и семью, слава богу, перевез.
У меня постоянный контракт, это здесь очень ценится даже у своих же бельгийцев, я плиточником работаю.
Думаю кредит взять, дом купить.
-И что потом, после второго интервью?
-Потом, после всех расследований, – получаете второй позитив, вид на жительство на неограниченное время и спокойно можете рассчитывать на гражданство в свое время –лет через семь-восемь после приезда.
-А если «негатив»?
-Люди подают аппеляцию.
Ее несколько месяцев рассматривают. Стараются затянуть процедуру. Если удастся прожить таким образом несколько лет в стране, можно рассчитывать попасть под очередную регуляризацию нелегальных иммигрантов и таким образом все-таки получить сначала белую карту, а потом и гражданство.
-Очень долго и сложно...
-Да. Слишком долго и громоздко. Кроме того, - слишком дорого для государства, поскольку все это время людям обычно платят пособие. Многие ради него и приезжают. Особенно из отсталых стран, вроде африканских.
Хотя сейчас, по-моему, нашего брата даже больше, чем африканцев... Некоторые копят пособие. Экономят на всем, подрабатывают, где могут и как могут. Думают, что могут так накопить и на родину уехать. Поэтому, сейчас пересматривают законы. Предполагается, что с первого числа нового года процедуру сильно укоротят и упростят, ответы будут давать очень быстро, чуть ли не в первый день, окончательно, пособие назначать не будут, а жить на время процедуры будут направлять всех в лагерь.
-Стало быть, поэтому так много людей?
-Думаю, что да... Ну и мир, конечно, в последнее, сильнее лихорадит. Везде свои проблемы... Где война, где землетрясение, где диктаторский режим, а где людям просто есть нечего.
Разговаривая о том и сем, они ходили взад-вперед вдоль очереди.
Дождь то стихал, то лил с новой силой, заставляя их временам прижиматься к стене, под прикрытием которой моросило меньше.
-А почему ты приехал именно сюда, в Бельгию? –Спросил Арно. -Я имею ввиду, почему, не в Германию, например?
-Эх, брат, я где только не мыкался...Сюда вот прибило в конце концов....Да ты и сам многое, чего и представить себе сейчас не можешь, увидишь, когда поживешь здесь немного.
Люди продолжали прибывать. Некоторые приезжали на машинах. Большинство приходили пешком.
Теперь вдоль стены, выстроившись очередью почти до конца квартала, расположилось несколько сотен человек.
Инга с детьми сидели на прежнем месте, прижавшись друг к другу.
Один раз младший внезапно заплакал, громко и обижено.
Оказалось, что на него, кое-как заснувшего, вылилась вода, которая накопилась в складках пластика.
Все вместе, включая говоривших на разных языках соседей по очереди, они успокоили его и он снова заснул.
Всему тому, что происходило с миром и людьми, собранными судьбой под стенами «Комиссариата по делам беженцев, людей без документов и потерявших Родину» министерства внутренних дел королевства Бельгия, не было понятного объяснения.
Механизм, регулирующий соотношение Хаоса и Порядка, был непостижим.
Жизнь на Земле продолжалась, несмотря на все свое несовершенство и жестокость законов, ею движущих.
Планета вращалась своим чередом, принужденая законами сути вещей совершить определенное число кругов и упасть сначала в Солнце, потом, вместе с Солнцем – в черную дыру, для того, чтобы этот цикл завершился взрывом и означил рождение новых миров и планет.
Потом на какой-то планете возникнет жизнь.
В результате долгой эволюции человек, разум которого станет оружием много страшнее клыков, когтей, клювов и яда, начнет вековечные войны.
Количество крови, пролитой в этих войнах, во много раз превзойдет количество крови, пролитой всеми взятыми вместе плотоядными хищниками всех стихий за всю историю...
Затем– все начнется сначала.
К утру толпа окончательно сгруппировалась. Хвост очереди заворачивал за угол квартала. Люди продолжали прибывать и занимать места в ее конце.
Стало ясно, что многим попасть внутрь сегодня не удастся. Все стояли тесной, изнуренной и нервничающей толпой. Дети прижимались к ногам родителей.
К восьми утра появились люди в синей форме. Они быстро и деловито растащили стоявшие у ворот железные турникеты и отгородили ими стоявших в очереди от остальной части улицы, образовав узкий коридор.
-Пойду я в свою очередь. -Сказал Сергей.- Может, свидимся когда. Давай, удачи вам.
-Тебе тоже.
Они пожали друг-другу руки и стали протискиваться среди усталых, мятых, неумытых, томящихся людей.
С рассветом заметно потеплело. Небо становилось ласковее.
Он пробрался к своей семье. Дети молча стояли, прижашись к матери.
Нервничающий хвост очереди напирал, вызывая беспорядок и толкотню впереди.
Толпа всех стискивала и придавливала к стене.
Секьюрити, стараясь поддержать относительный порядок, выкрикивали команды на английском языке со смешным французским акцентом.
Они осаживали толпу и особенно тех, которые пришли слишком поздно и теперь отчаянно пытались проникнуть за турникеты, отгораживающие начало очереди от улицы.
Ворота наконец открылись и очередь стала втискиваться в здание через большую стеклянную дверь в боковой стене здания за воротами. В дверях каждый сообщал название страны, из которой он приехал, свое имя, и получал картонный номерок.
Потом их вежливо обыскали, предложив для этого развести руки в стороны. При этом многие становились, привычно подняв руки вверх, как им, видимо, много раз приходилось делать там, откуда они приехали...
Сумки были пропущены через рентгеновский аппарат, какие бывают в аэропортах, сами люди тоже прошли через арку детектора металлов – тоже как в аэропорту, и оказались, наконец, в довольно большом, со средний кинотеатр величиной, зале, с рядами стульев в нем. В стенах было множество дверей. Над ними уже начали зажигаться номера.Тот, чей номер зажегся, шел к дверям, где его встречали сотрудники комиссариата.
Они выбрали свободные места и разместились на стульях. Дети почти совершенно пришли в себя. Младший сразу погрузился в компьтерную игрушку, с которой никогда не расставался. Старший мгновенно заснул.
Инга, с темными кругами под красными глазами, взлохмаченная и измятая, немедленно отправилась в туалет и вернулась через несколько минут умытая, причесанная и чуть посвежевшая.
-Немного перышки почистила. -улыбаясь, сообщила она.- Смотри, очередь продвигается довольно быстро... Как ты думаешь, у нас сегодня возьмут интервью, или отложат? Я слышала в очереди, в последнее время они не справляются, много откладывают.
-Не знаю,-Ответил он. –Насколько я понял, у нас сегодня должны принять заявление и направить или в какой-нибудь город, на попечение социальной службы, или в лагерь. Поскольку мы с детьми, скорее направят не в лагерь.
-Мне говорили, что и с детьми в лагерь направляют.
-Да. Иногда. Обычно в том случае, если они считают, что заявление необоснованное, и сразу же дают первый негатив. Бывает, я слышал, что иных и в депортационный лагерь сразу отсюда увозят... По-разному случается. Оказывается, даже, некоторые «сдаются» несколько раз под разными именами, чтобы получать пособие в нескольких местах. У нас с тобой совсем другой случай. Не переживай. Все будет хорошо.
-Я и не переживаю.-Ответила она. –Я знаю, что если хоть кто-то получит этот пресловутый позитив, так это будем мы с тобой... Я подремлю немножко... Устала очень.
Она устроилась, насколько возможно, поудобнее и закрыла глаза.
Люди продолжали заходить в двери, над которыми загорались номера. Иногда кто-нибудь из сотрудников выходил и выкликал в мегафон имена и названия стран. Потом он раздавал подошедшим листы бумаги или уводил их внутрь. Звучали разные названия. Чаще всего – Иран, Афганистан, Ирак, Сомали, Руанда,Нигерия, Пакистан и много других. Через какое- то время людей в зале стало заметно меньше.
Арно, стараясь согнать наваливавшуюся дремоту, вставал, прохаживался, пару раз умылся в туалете холодной водой, потом снова сел рядом со спящей Ингой.
Внезапно широкая штора, прикрывавшая среднюю часть противоположной стены начала раздвигаться. За ней оказалось довольно большая комната, сильно напоминавшая театральную сцену. В дальнем конце сцены стоял большой стол, за которым, лицом к залу, глядя в него, сидело несколько мужчин и женщин.Позади них, на стене висел большой, в полный рост, портрет какого-то гладко выбритого, лет сорокапяти, мужчины, одетого в мундир и с саблей на боку.
Откуда-то сбоку вышел человек в белой рубашке без галстука и черных, хорошо выглаженных брюках. На ногах у него были новые и блестящие черные туфли, в руке он держал стопочку каких-то бумаг. На груди висела бирка с надписью на нескольких языках, в том числе и по-русски: «переводчик».
Он посмотрел в зал, и, взглянув на бумагу, выкрикнул его имя.
Арно, не будя жену и детей, прошел к переводчику и сел на вежливо пододвинутый стул лицом к людям за столом и спиной к залу. Переводчик сел на другой стул, рядом сним, боком к столу и к залу.
Люди в зале зашевелились и стали с интересом наблюдать за происходящим.
-Ну, что ж... Рассказывайте, что вас побудило менять Родину на чужбину? – спросил, почему-то по-русски, молодой мужчина, сидевший за столом с левого краю, с гладко причесанными короткими волосами и каким то значком на лацкане темного пиджака. С нескрываемым неодобрением он добавил:
-Вместо того, чтобы помогать своей отчизне в трудную минуту.
Переводчик немедлено обернул голову к залу, немного повернув при этом стул, и перевел вопрос сначала на английский, потом без паузы на французский и еще на несколько незнакомых языков. В зале зашевелились снова и стали наблюдать с возросшим интересом.
Арно растерялся. –Простите, сказал он, а как же конфиденциальность?
-Не беспокойтесь, -ответил кто-то из сидевших за столом. Ответ был мгновенно переведен в зал:
-Конфиденциальность нарушена не будет.
-Как же все эти люди? И этот странный перевод?
- Таков наш метод. Каждый из них получит листок с нашими вопросами и вашими ответами и подпишет его, как отвеченный им лично. Словом, ваши ответы представляют ответ определенной части человечества, депутаты которого сидят также и в зале. Вы уполномочены отвечать. Такова система. Итак, что заставило Вас изменить святым ценностям, бросить Родину в трудную минуту и позорно дезертировать?
-Я ни откуда не дезертировал.-Растерянно ответил он.
- Я никому не давал никаких присяг. Я не солдат. Ценности, на которых меня воспитали были официально объявлены ошибочными. Главные духовные ориентиры моей жизни, которые я пытался сохранить, были признаны враждебными и подлежащими уничтожению вместе со мной, как их носителем. Я приехал сюда, потому что иначе, с высокой степенью вероятности, мы погибли бы. И я и моя семья. Из двух зол-потерять родину или потерять жизнь я выбрал меньшее, -Ответил он, немного приходя в себя от шока, произведенного необычностью происходящего.
Из зала послышался одобрительный шум.
-Стало быть, вы предпочли в этой ситуации личные интересы государственным?
-Да, - ответил он, больше не удивляясь абсурдности этого интервью.
-О государстве говорить лучше не будем. Оно перестало существовать. Я предпочел спасти себя и свою семью, чтобы генетически выжить и пересадить свой ген в более благоприятные для выживания условия. Процент передачи полученного мною генофонда в следующее поколение в той части планеты, откуда я приехал близок к нулю.- Произнес он, сильно удивляясь своим словам, поскольку у него и в мыслях не было говорить то, что он сказал.
При этих словах, короткостриженая, светловолосая и зеленоглазая женщина, сидевшая в середине, и все время не то насмешливо, не то одобрительно улыбавшаяся, посмотрела на него дольше и внимательней, чем за все время до этого.
-Я вижу, что вы знакомы с законами сути вещей. –Сказала она, -Минуточку... –Порывшись в лежавших перед нею на столе листах, она достала один из них, и сказала:
–Да, конечно. В последнее рождество тысячелетия... С королевским именем и сердцем...воскресить умершего... у стоп святого Ламберта... Это, должно быть он.
-Я совершенно не понимаю, что происходит. – Сказал он. – О чем идет речь?.
-Разумеется не понимаете, мсье. Ваша миссия глубоко засекречена. В том числе и от вас самого, до назначенного часа. Таковы условия.
-Условия чего?- спросил он. –Могу я тоже узнать, что здесь происходит?
-Условия вашей миссии. Уверяю вас, месье, все складывается самым лучшим для вас образом... Вы все узнаете в свое время. Все произойдет своим чередом.
Проговорив эти малопонятные фразы, она посмотрела по сторонам на окружающих :
-Я не вижу никаких препятствий, к тому, чтобы этот человек продолжил свою миссию в нашей стране.
-Он очень неуверенно провел предыдущий тур, -сказал кто-то из сидевщих за столом. -Он допустил множество ошибок...
-Да, но он все-таки выжил. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. Кроме того, ему предстоит совершить одно спасение жизни гражданина королевства.
-Он, что, из ведающих?
-Нет, из проснувшихся.
-Ну, если из проснувшихся, то вопросов больше нет. Для проснувшегося результаты вполне приличны. Пусть остается. Однако я бы ему все-таки настоятельно советовал не покупать коротких позиций при восходящем тренде и еще более настоятельно советовал бы никогда не ипользовать более нескольких процентов брокерского плеча.
При этих словах, уже совершенно не подлежавших пониманию, некто, крепенький, с круглым розовощеким лицом, носом пуговкой и маленькими голубыми глазками , с добродушной и хитрой одновременно улыбкой, не сходившей с лица , сказал по –фламандски, с лимбургским «Р»:
-По мне, так пусть живет. – он вынул из кармана яблоко, осмотрел его, вытер о широкие мятые брюки и с хрустом его откусил. -Урожай будет помогать выращивать, еще там чего нибудь. -Сказал он, жуя при этом яблоко.
-Сами кормимся, других кормим, и этого прокормим. Говорить научим... Работать, как мы... И пусть живет себе. Тем более –миссионер из проснувшихся. Такие на дороге не валяются.
Все,что говорил розовощекий некто, включая и его деревенский выговор, стало понятно Арно как-то само-собой, хотя фламандского языка он раньше даже и не слышал.
Переводчик тараторил без умолку, но это не мешало и с толку не сбивало.
-Гнать его в страну происхождения.-сказал по-русски сидевший с самого краю, лысоватый человек, с вытянутым унылым лицом, и холодными, неприметными, близкопосажеными глазами.
Переводчик, придав лицу сердитое выражение немедленно прокричал эту фразу в зал на множестве языков, которых Арно не знал но все же понял что на разных языках он переводит по-разному: то гнать, то вышвырнуть, то вымести.
-Вышвырнуть его и всех остальных в страну происхождения. В нашей семье уже и жена должна работать. Уже два года, как мы должны с женой работать оба, не покладая рук. Чтобы платить налоги, на которые будут кормить этих иммигрантов. А они будут повышать преступность.
-Не слушайте их, -Сказала вдруг , забавно при этом фыркая и маша руками женщина, -переводчик быстро и наклонившись к его уху переводил:
-Не слушайте этих сумасшедших! К сожалению, закон требует держать их в штате и мы обязаны с ними как-то считаться. Вы говорите, что если бы вы не приехали сюда, вы и ваша семья погибли бы. Никакие идеи не могут оправдать убийство человека человеком, разве есть более древняя и понятная истина? Мы конечно против того чтобы вас или кого- то еще убивали. Поэтому, поскольку это в наших силах, мы этого не допустим, спасем и вас и вашу семью. Живите на здоровье в нашем королевстве.
При этих словах люди сидевшие далее за столом, ближе к другому краю, тоже заулыбались и одобрительно закивали.Другие выразили явное неудовольствие и сомнение.
-Они придумывают всякие истории, -Сказал лысоватый, - Чтобы использовать нас и наши демократические законы. Хотят остаться в нашей стране попросту оттого, что они не могут прокормиться в своих странах. И миссионер он, хоть и из проснувшихся, не такой уж и примечательный. Мне вообще кажется, что-то кто-то явно поторопился признать его проснувшимся.
-Вот и замечательно. –Сказала зеленоглазая.
-Вот, вы и разберитесь, говорит ли он правду или сочиняет, проснувшийся он или нет. Если хотите, можете даже требовать доказательства его принадлежности к ним. Если все соответствует действительности – пусть живет.
Эйнштейн тоже был беженцем.
Как бы то ни было, ему предстоит спасти жизнь гражданина королевства. Пусть пройдет через это испытание. Потом можно будет возобновить разбирательство. Хотя, для меня лично, все уже совершенно ясно.
Это ее решение пока всех устроило.
Сидящие за столом разом повернулись к человеку, сидевшему в центре, похожему на Арамиса из «Трех мушкетеров». Он заговорил, глядя Арно в глаза:
-Вам придется пережить много трудностей.
Умереть и родиться снова.
Пройти через тернии, не зная, идете ли вы к еще более густым зарослям или выбираетесь из них. Не зная, страдаете ли вы во имя освобождения, или ради еще большего страдания.
Вам придется выполнять тяжелый труд, за который не будет вознаграждения и который будет не только неоценен окружающими, но и будет вызывать насмешки, происходящие от черствости и невежества.
Но я обещаю, что мирный, цветущий весенний луг заменит безжалостную зиму.
Тут переводчик наклонился к его уху и сказал насмешливым голосом Инги:
-Ну, проснись же ты, нас вызывают.
Вскочив и просыпаясь на ходу, он , вместе с женой и детьми, вошел в дверь, за которой их встретили, с помощью переводчиков выспросили паспортные данные, сняли на компьтерах отпечатки пальцев, сфотографировали, дали чашку горячего сладкого кофе жене, у которой случился обморок от усталости, ему- таблетку от головной боли и наконец выпустили на обед, открыв те же ажурные ворота и вручив каждому бумагу, в которой сообщалось, что ее обладатель включен в процедуру и обязан через час вернуться в комиссариат.
Все обозримое пространство вокруг здания было усеяно высыпавшими из него людьми.
Некоторые перекусывали сидя на скамейках, другие ели бутерброды стоя.
Оглядевшись и не найдя другого места, они собрались было пообедать на гранитном парапете какого-то решетчатого забора, но их прогнал усатый, похожий на дворника, сердитый человек, маша руками и что-то гневно крича на французском, непонятном им языке.
-Похоже, он не очень-то рад нашему присуствию –Сказала Инга. -Смотри, вон скамейка освободилась.
Они пообедали бутербродами, запивая их водой из пластиковых бутылок. Затем, несмотря на неприятность с сердитым "дворником",повеселевшие от потеплевшей погоды, от еды на свежем воздухе, и от оттого что их судьба направилась, наконец, в какое-то определенное русло, они вернулись в зал.
В пять часов вечера они вышли из Комиссариата, имея на руках свой первый бельгийский документ – анекс.
В нем сообщались их имена, стояли фотографии. Документ удостоверял, что они включены в процедуру по предоставлению убежища, первое интервью назначено на десятое марта следующего года, и что они могут находиться в королевстве по крайней мере до истечения этой даты.
Кроме того, анекс предписывал им ехать в город Бройзеле, к социальной службе которого их приписали, для получения пособия и первых мер по социальной интеграции.
Примерно после часовых поисков, им удалось найти отель. Перед этим, приняв по неопытности какую-то дверь за дверь отеля и не обратив внимания на красный фонарь у входа, они все вместе ввалились в бордель, сильно развеселив вышедшую на звонок хозяйку.
Разыскав, наконец отель и едва поднявшись в свой номер, они сняли только верхнюю одежду и рухнули на застеленные кровати.