Быль или не быль

Наталья Шалапанова
Быль или не быль, никто уже и не помнит. Но рассказывают в наших краях историю, что произошла в прошлом веке как раз после войны с фашистами.

Среди тайги северной расположилась маленькая деревушка. Люди деревенские жили не богато, но дружно, чисто и в труде. В тайге охотой промышляли, ягодами, рыбу ловили в быстрой реке, которая шумела недалеко от деревеньки. Скотину держали. Огороды возделывали – картошка, морковь, свекла, репа – жить можно!
И церквушка своя была. Удивительно, в таком-то месте забытом цивилизацией. Откуда появился отец Николай, сколько ему лет было, никто не знал. Но возвел он в деревеньке церковь и все деревенские ему помогали, кто мог, правда. Тут же и детки малые и старики. Кивают головами: «Благое дело делает Николай. Благое».
Отец Николай стал службу в церкви вести, деток народившихся крестить, молодоженов венчать, усопших отпевать. И рисовал Николай удивительной красоты и чистоты иконы. Раздавал их он людям. Так что вскоре в каждом доме появился уголок с иконой и лампадкой.
А когда та страшная война началась, то благословил Николай мужчин на службу, страну от врагов защищать.
Ушел на войну и Борис Матвеевич, тридцати пяти лет отроду. Оставил жену любимую Марту и деток троих – Ванечку, Глашеньку и младенца Алешу, который мамку еще сосал. Как все плакали, как убивались. Только и смог сказать Борис Матвеевич жене Марте, пряча глаза: «Береги деток!» Крепко обнял жену, детишек в макушки поцеловал и ушел.
Честно воевал Борис Матвеевич, писал жене и детям письма, в перерывах между боями мечтал, как вернется в родную деревеньку, обнимет жену, Ванюшу, Глашеньку, Алешеньку, и заживут они дальше, дружно, еще деток нарожают.
Но беда случилась. В страшном бою с врагом оторвало у Бориса Матвеевича левую руку, а правую руку зацепили пули выше локтя.
Медсестричка нашла его без сознания после боя. Операцию сделали Борису тут же в передвижном лазарете. Хирург пытался руку спасти. Потом отправили Бориса Матвеевича в госпиталь в тыл. В дороге рука загнила, болела страшно. И ничего врачи не смогли в госпитале сделать, кроме как ампутировать ту руку. Одни плечи остались и культи небольшие. «Гангрена. Что тут скажешь» - сказал, опустив глаза в пол, врач. Был Борис Матвеевич мужик здоровый, а стал калекой…
Жить не хотел. Нянечка старушка за ним ухаживала, как за сыном родным, кормила, поила и разговоры вела. Что вернется он, Борисушка, в родную деревню, поцелует жену, деток и заживет спокойно, счастливо. Ну и что, что рук нет! Голова, ноги на месте. И мужское всё работает. А что бабе надо? Деток еще нарожаете, наростите. Что деткам нужно? Папка любимый, который по-мужски всё разъяснит, на путь истинный наставит, в макушку поцелует, подбодрит. «Езжай, Борисушка, домой, езжай, родненький» - так причитала нянечка вечерами. И успокоился Борис. Поразмышлял. Вспомнил жену свою Марту. Знал, что примет она его любого. Чего ему бояться? Домой! Всё, закончилась для Бориса Матвеевича война. Пусть молодые воюют, здоровые, а ему деток нужно воспитывать!
Засобирался Борис домой. Нянечка напутствовала: «Везде люди, подмогут. Ты только не стесняйся, проси, ежели что. Не будь горделивым». Обняла его, поцеловала в лоб сухими губами. И спину перекрестила.
Добирался до места родного Борис Матвеевич долго – целый месяц. И поездом, и катером, и пешком, и на телеге, и снова пешком.
Вот, она, деревня родная! И церквушка на горке стоит, целехонькая.
Когда забежал Борис в дом, не узнал его… Грязно, холодно, сыро. Где Марта, детки?
Тут дверь стукнула. Увидел Борис, что пришли соседи старик Афанасий и жена его баба Настя. Афанасий руку Борису хотел пожать, да осекся, вздохнул. Обнял Бориса, как родного сына. А баба Настя всё охала и слезы с глаз смахивала.
Рассказали Борису, что померли и дети его, и жена… Хвороба на деток напала, всех забрала. Сначала Ванечка умер, потом Алешенька. Дольше всех держалась Глашенька. Но и она умерла. А Марта как будто с ума сошла. Все ходила по дворам и говорила, что ушли детки ее в тайгу. Глупые. И Алешку с собой утащили. Марта собиралась их искать. Следили за Мартой по очереди. И отец Николай приходил. Разговаривал с Мартой.
Не углядели. Ушла Марта в тайгу, да там и сгинула.
«Ты поплачь, поплачь, Борис» - всё твердила баба Настя – «На кладбище сходим. Детки твои все рядышком схоронены. Поплачь. Хорошо им в Царствие Небесном у Боженьки нашего. Хорошо. Так отец Николай говаривал».
Борис глазами сверкнул: «У Боженьки? Нет Бога. Неееет!» Кинулся он туда, где иконы стояли, ухнул: «Унеси их! Убери! Нет Бога, нет!»
«Господи» - только и выдохнула баба Настя. Ушли соседи. Иконы забрали от греха, решили их у себя схоронить, потому что, как решил старик Афанасий, напало на Бориса Матвеевича временное сумасшествие от внезапного и сильного горя.
На следующий день пришел к Борису отец Николай. Но не стал Борис его слушать. Выгнал.
Всю ночь молился отец Николай перед ликом Святой Божьей Матери. Просил просветления Борису и успокоения душе его израненной. Помогло ли это, не помогло – кто знает…
Деревенские жалели Бориса, приходили к нему, пытались помочь, но всех гнал Борис. Терпел только присутствие бабы Насти, звал ее, когда уж совсем по хозяйству справиться сам не мог. Так-то он ногами все научился делать. И ложку держать, и печь топить, и воду возить на специально приспособленной тележке.
Одинокие бабы заглядывались на Бориса Матвеевича. Мужик он статный был. Ну и что, что рук нет. Зато сила какая!
Но Борис к женщинам внимания не проявлял. Слишком сильная память была у него о жене своей любимой Марте…
Так и прожил Борис Матвеевич в одиночестве три года. Без любви, без детского шума и смеха.
Но однажды случилось вот что в деревне. Появилась во дворе Бориса Матвеевича девчушка. Грязная. Волосы патлой, руки в коростах. Одета в рванье и босиком. Откуда – никто не видел, не слышал. Просто чудо приключилось.
Девчушка забралась на крыльцо дома Бориса, толкнула ручонками дверь, вошла в дом, забралась Борису Матвеевичу на колени, обняла крепко-крепко и затихла. Борис головой мотает, а снять девчушку с себя не может – рук то нет…
Так и сидели, пока баба Настя к Борису не зашла.
Увидела, охнула, девчушку сняла с Бориса и спросила: «Девочка, как зовут-то тебя? Откуда ты?»
Девочка крутила головкой грязненькой и только повторяла: «Не ведаю. Не ведаю». Потом вырвалась из бабы Настиных рук и опять вцепилась в Бориса. Заглянула ему в глаза, а глаза ее небесно-голубые, как у Алешеньки младшенького, и вопросом убила: «Тятя?»
Борис только процедил: «Убери…»
Баба Настя отодрала девчонку от Бориса и ушла к себе в дом вместе с ней.
Позвали отца Николая. Тот велел – девочку нужно оставить в деревне, выходить, вырастить. Будет она общей дочерью.
Старик Афанасий и баба Настя взяли Елену, так назвали девочку, к себе. Решили рОстить, пока силы были.
Отец Николай крестил девочку тем же именем в честь равноапостольной Ольги, великой княгини Российской, во святом крещении Елена.
Лена ничего о себе не рассказывала, как будто не помнила, но была она от природы смышленой, и сильный организм ее взял верх, окреп, стала девочка разговаривать, ухватывала всё на лету, была помощницей Афанасию и бабе Насте, любимицей всей деревни.
Больше всего любила Лена ходить к Борису Матвеевичу. Садилась у окошка и смотрела внимательно на Бориса. Помогать ему пыталась. Он ее гнал, злился, ругался. А она смеялась заливисто и убегала обратно к бабе Насте.
И стал замечать Борис Матвеевич, что ждет, когда придет к нему Лена. Ждет ее заливистого смеха, озорного голубого взгляда. И вспыхивали всё чаще в его голове слова, которые произнесла девочка давно: «Тятя». А может взять Лену к себе – стал задаваться вопросом Борис. А потом как отмахивался – нет, ни за что! Он бобыль – одинокий человек, калека! Вся его любовь на кладбище – три могилки… Да жена сгинувшая в тайге.
Так и жил Борис, ничего в своей жизни не меняя.

Весна сменялась летом, лето осенью, осень зимою. И ничто не могло остановить ход времени - ни горе, ни больная душа, ни горькие мысли.
Раньше Борис любил зиму, снежную, трескучую морозами. Зима в тех краях была всем зимам Зима. А Новый год как праздновали! И Рождество! С приходом отца Николая в деревню, Рождество стало самым почитаемым праздником. И такое радостное состояние у всех людей было. Словами не передать. Это только чувствовать можно.
Практически все мужчины вернулись с войны обратно в родную деревню. Здоровые были люди. Как будто оберегал их кто.
И Рождество в этом году ждали особенно, одухотворенно – мужья, отцы сыновья – вернулись; женщины расцвели, окрепли, детки довоенные подросли, и новые народились.
Хотя нужно сказать, что власти запретили Рождество праздновать. Велено было отмечать Новый год. И точка. Народ со всем соглашался, но делал по своему. Тем более в деревне сохранилась церковь и отец Николай всё также рисовал иконы, и совершал дела свои благостные. Молился. И каждый раз вспоминал в своих молитвах Бориса Матвеевича. Вера в душевное исцеление Бориса была велика!

Вот и Новый год встретили. Вся деревня ждала Рождество. Борис Матвеевич жил как обычно, размеренно.
А тут шестого января прибегает к нему старик Афанасий обеспокоенный: «Лена заболела… Лежит, глаза не открывает. Тебя, Борис, зовет. Настя ее выхаживает. И врач был. Говорит – дифтерит. Всё врач делает, что может… Чахнет Леночка. Чахнет. Не знаем, что делать. Тебя, Борис, зовет. Стонет». И ушел.
Походил Борис Матвеевич до дому. Резанули слова Афанасия, как по сердцу.
Решил Борис пойти к Лене.
Увидел больную девочку, вздрогнул. Лежит бледная, глазки прикрыты, дышит тяжело. Баба Настя над ней хлопочет, слезами умывается. Афанасий молчит, только желваками играет. Глянул на Бориса, прошептал губами: «Спасибо, что пришел».
Борис склонился над девочкой. Она, не открывая глаз, стала шептать ему на ухо слова, от которых у Бориса Матвеевича сердце забилось так, что будто остановится.
«Сядьте, папа, у икон у себя в доме. Попросите своих деток, чтобы они похлопотали у Боженьки за меня. Попросите».
Тяжело дышит девочка. Последние силы на свои слова тратит.
«Попросите. Бог их послушает» - выдохнула и ушла в забытье.
Поцеловал Борис Лену в лоб. Оглянулся на Афанасия, а тот ему уже иконы приготовил, те, от которых отрекся Борис. Только и кивнул Борис головой.
Старик Афанасий поставил иконы в доме Бориса Матвеевича туда, где им и положено стоять, зажег лампадку, тоже с собой была припасена. Перекрестился и ушел.
Остался Борис один. В доме темно. На небе звезды горят ярко, в дом светом заглядывают через окна. Рождество! А Лена уходит…
Смотрит Борис на образ Богородицы и видит жену свою Марту с Алешенькой на руках. Светло лицо ее. А Алешенька головку преклонил к ней на плечо и улыбается. И видит Борис деток своих старших Ваню и Глашу. За руки они держатся.
А у Бориса как будто руки выросли. Он к ним подошел и обнял их всех. Марта в глаза ему смотрит и слышит он ее голос, хотя губы ее сомкнуты «Борис, любимый мой муж, не серчай ты на Бога. Нам хорошо тут. Радостно, светло. Детки болели тяжело… Мучились. А когда ушли, то Боженька и меня к себе забрал. Не могла я без деток наших. Боль была сильнее, чем от самой страшной болезни».
Борис вслушивался в каждое слово жены, чувствовал любовь детей.
«Елена – это посланница моя к тебе. Надежда, вера и любовь. Прими ее!»
Только и смог Борис выдохнуть «Приму!»
И заплакал.
А в церкви у отца Николая плакали Лики Святых… Отец Николай всё понял.

После Рождества пошла Елена на поправку. А как поправилась, забрал ее Борис Матвеевич к себе. Нарек дочкой. Старик Афанасий и баба Настя были только рады. Их век уже прошел, а Лене еще жить и жить.

Быль или не быль. Кто знает?