- Зараза! Сволочь! Скотина!
Лялька яростно молотила мужа своими маленькими кулачками в грудь, а когда он отвернулся, удары посыпались на ссутулившуюся спину.
- Сволочь ты, Рахимов! Сволочь и гад!
- Ну что ты налетела? – cлабо возмущался Игорь. – Разве я один в этом виноват? Ты же тоже! И тебе, между прочим, хорошо было тогда! Разве нет?
Ляльку душили злые слёзы, она было просто в ярости, но спорить с ним не стала, потому что…да потому что он был прав. Да, он был прав то ли к счастью, то ли к сожалению, этого Лялька даже не могла решить для себя пока. Ей действительно было хорошо в ту ночь, впервые было хорошо в постели с молодым мужем.
Когда волна удовольствия накрыла Ляльку, поглотила всё её тело и унесла куда-то к высшим мирам, а потом выбросила на берег, как останки погибшего корабля, она в первые несколько минут не могла понять, где вообще находится. Игорь почти сразу уснул, а она долго лежала, закинув руки за голову, и думала, что после ТАКОГО секса, наверное, и бывают дети. Ну вот! Как в воду глядела…
Когда врач в студенческой поликлинике сообщила ей о беременности, молодая женщина сначала растерялась, а потом дико рассердилась на мужа. "Как он мог? Это он во всём виноват! Это он увлёкся и порвал презерватив к чёртовой матери!" Хотелось кричать и плакать от бессилия, но слёзы - проявление слабости, а такой Ляльку никто не должен был видеть никогда. Показывать свою слабость - страшное унижение для человека, думала она и проглатывала набегающие слёзы, дрожа и задыхаясь от бешенства. Но что теперь делать? Учёба не закончена. Жилья своего нет. Работы пока тоже нет. Что теперь делать?
В перерыве между парами Лялька втолкнула Игоря в пустую аудиторию и свистящим шёпотом выдохнула:
- Убью гада!"
Беременность, как объяснил врач, в общем, протекала нормально. Но обычно весёлая и подвижная Лялька вдруг почувствовала себя, чуть ли не инвалидом. Ныла поясница и низ живота, тошнило практически от любого запаха еды, по нескольку раз в день приходилось, зажав рот, бегом искать туалет, кустик или на худой конец просто тёмный угол. Лялька даже подумала, что слова «беременность» и «бремя» не зря имеют одну основу, вот только одна буква прицепилась и от этого, наверное, ещё тяжелее стало с этой ношей бедной девушке. Она переносила своё «интересное положение» именно как необходимое бремя, естественно осознавая, что дети в семье необходимы, но когда они так не вовремя получаются - это катастрофа. Ведь впереди ещё полтора года учёбы, преддипломная, диплом…и всё это с крошечным ребёнком на руках – кошмар. Впрочем, Лялька пока даже не подозревала, что настоящий кошмар для неё начнётся гораздо позже.
Между тем жизнь, в доме свекрови становилась невыносимой. Ада Семёновна дрожала над единственным сыном и буквально достала молодую невестку придирками и упрёками до самых, как говорится, печёнок. По утрам Ляльку рвало жёлчью и, после такого «ежеутреннего моциона» она, шатаясь, брела назад в свою комнату, чтобы рухнуть на несколько минут на диван и отдышаться. Ада Семёновна входила без стука и объясняла невестке, что мужу надо готовить завтрак и что ему надо учиться, и что…ну, много чего ещё объясняла. Но сильный приступ тошноты способен притупить даже злость. Так что утром Лялька была невосприимчива к любым объяснениям и наставлениям. Зато вечером всё это приходилось выслушивать снова и, вконец, издерганная Лялька старалась как можно меньше попадаться свекрови на глаза. Она пыталась вытащить Игоря из дому в кино, к друзьям, на какие-то концерты, да хоть к чёрту на кулички, лишь бы подальше от женщины, которую уже начинала тихо ненавидеть. Но муж не любил шумные мероприятия и большие скопления весёлых подвыпивших людей, не встречался в неурочное время с однокурсниками, сторонился любых тусовок, и Лялька, которая обожала всегда быть центром внимания в любой компании, тосковала и маялась. Со временем, те черты, которые ей нравились в Игоре, стали раздражать, даже бесить. Самодостаточность теперь казалась комплексом одиночки и начальной стадией будущей мизантропии, свобода суждений и непризнание авторитетов – упрямством и самолюбованием, а ещё сводило с ума его занудство, которого Лялька почему-то не замечала раньше.
- Посмотри, как красиво сверкают листья в свете фонарей, - восхищалась Лялька.
- Ты что совсем меня не слушаешь? – голос Игоря начинал вибрировал от возмущения.
- Почему не слушаю? Слушаю, конечно…просто …очень красиво, ты только посмотри!
- Если ты меня слушаешь, то должна смотреть только на меня, а не по сторонам на всякую ерунду. Идём! Вот наш автобус.
Игорь легко вскочил на ступеньку подъехавшей семёрки и даже не оглянулся на беременную жену.
В себе Лялька тоже замечала перемены. Она стала более обидчивой и сентиментальной, даже плакала иногда украдкой от жалости к себе, но никогда не делала этого ни при свекрови, ни при муже. Боясь показаться слабой, она стискивала зубы и терпела. Даже когда живот вырос на столько, что Лялька чувствовала себя бочонком с водой. Даже когда приходилось идти с пар одной по скользкой подмёрзшей дороге, судорожно хватаясь за шаткие заборы, чтобы не упасть, а у Игоря в это время находились какие-то неотложные дела. Даже когда на девятом месяце упала, поскользнувшись на наледи и только в последний момент успела сгруппироваться так, чтобы не пострадал ребёнок. Даже…даже ..даже.
В середине ноября на свет появился Кирил.
За окном, неспешно покачивая вечнозелёной щетиной, плыли Карпаты. Аля нервно поправила чёлку. Сделать новую стрижку накануне отъезда – глупость большая, - подумалось.
Впрочем, не был ли весь последний год её жизни чередой больших и маленьких глупостей и безумий? Дёргалась, нервничала, психовала, зная, что ничего не может изменить, но всё равно дёргалась, нервничала…Надеялась на что-то или…или просто дура? Если перед самой собой, как на духу, – конечно надеялась. А может у Ляльки не заладится и…А вдруг! Да, точно дура, просто небитая дура, как Ирка говорит, потому что набить некому. Со временем может и привыкла бы…со временем, не сразу, постепенно… Но разве к такому можно привыкнуть?
Лялька стала совсем чужая, больше даже, чем чужая. Каждая случайная встреча – нож в сердце. Глубоко так, по самую рукоятку и с проворотом, садистски изощрённо. И хоть головой об стенку, хоть кричи, хоть руки на себя наложи… А ещё тревога за эту девочку такая острая, не заболела ли? Лялька похудела, круги под глазами тёмные. Что он там с ней делает этот Рахимов!? И догадка болючая…Что делает, что делает - то же, что и все мужья. Беременна она, ребёнок у неё будет, вот такая штука! А вот это уже точно конец всяким надеждам, даже самым утлым и хилым. Когда Аля осознала это, то ей вдруг так нестерпимо захотелось ещё хоть раз в жизни заглянуть Ляльке в глаза, провалиться в них, нырнуть, как в море, с головой уйти…Выследила, выждала, подкараулила, схватила за руку, заглянула и поняла…конец. И это всё молча, ни слова друг другу не сказали. А что говорить?
Как прошло отпускное лето Аля почти не помнит. Прошло и всё. Иногда Ирка вытаскивала поваляться на пляже, погреть телеса, как она выражалась. Ленивые, полусонные от жары дни, сменялись бессонными душными ночами. В голове было пусто, хотелось тупо выть на луну, высунув в окно мокрое от слёз лицо.
Начало учебного года в этот раз не вызвало ни радости, ни душевного подъёма, а полу парализовало почти паническим страхом, страхом перед встречей с беременной Лялькой. Але она представлялась растолстевшей, с опухшими лицом, отёкшими ногами и огромным уродливым животом. И, сжимая зубы так, что отчётливо вырисовывались широкие скулы, она мысленно твердила: "Ну и пусть! Пусть! Может, увижу её, и безумие, наконец, закончится". Но встретиться удалось только в середине сентября, женщины случайно столкнулись возле институтской кафешки. И Алино «безумие» вопреки ожиданиям вспыхнуло с новой силой. Живот у Ляльки только слегка округлился, а вся она невероятно истончилась и стала похожа на фарфоровую статуэточную балерину. Носик заострился, на исхудавшем лице казалось, блестели одни глаза двумя такими глубокими зеленоватыми омутами, что у Али закружилась голова. Cухо поздоровались и разошлись, как в песне поётся: «как в море корабли».
Ночью Аля, бессонно ворочаясь на стареньком диване, стократно прокрутила в памяти эту встречу, до мельчайших деталей пытаясь представить себе Ляльку, новую Ляльку. Не ту беззаботную маленькую хохотушку с весёлой пушистой чёлкой, а взрослую беременную женщину, без пяти минут мать грудного младенца, мужнину жену, хозяйку…Она стала такая…такая взрослая, по-женски уже красивая, как мадонна и такая бесконечно чужая. И новая нежность к ней, к этой новой чужой Ляльке в сердце Али уже пускала корни, цвела, буяла, разрасталась, как раковая опухоль. Эту Ляльку Аля любила и хотела ещё сильнее, ещё невыносимее, ещё безумнее, чем раньше.
Когда, наконец, Аля уснула, ей снились птицы улетающие за горизонт. Большие прекрасные белые птицы, с прощальными криками улетающие за горизонт…
Накануне Алиного дня рождения ей позвонила Ирка и тоном, не терпящим никаких возражений заявила: «Слушай сюда, подруга. Мне глубоко всё равно, что ты не настроена праздновать свой дэ эр. Я всё равно приду, ты меня знаешь, так что лучше добровольно назначь мне дату и время аудиенции, иначе сама знаешь что! Найду и…достану!» Але пришлось подчиниться. Решено было отпраздновать знаменательное событие Алиного тридцати семилетия в кафешке с Иркой и ещё парой коллег по работе исключительно женского пола, на том и распрощались. Поэтому Аля со спокойным сердцем выключила на ночь домашний телефон с твёрдым намерением проспать в свой день до самого обеда. Ну, или хотя бы проваляться в постели часов до двенадцати. Не тут-то было! Ровно в девять ноль ноль в дверь настойчиво позвонили и трезвонили до тех пор, пока Аля чертыхаясь и путаясь в рукавах халата, не поплелась открывать проклятую дверь. На пороге профессионально улыбаясь, стоял юноша с огромным букетом снежно белых роз и небольшой коробочкой, украшенной тоже белой розой, но уже бумажной.
- Здравствуйте! Фирма «Роксолана», служба доставки, - отрапортовал он бодрым голосом, - получите и распишитесь!
- Аааа, - сонно протянула Аля, - по поручению Солдатенко и Нестеренко? Фирма «Заря»?
- Почему «Заря»? – опешил парень. – Фирма «Роксолана».
- Аааа, не обращайте внимания, я всегда неудачно шучу в свой день. Вот Вам сколько лет?
Парень ещё больше озадачился, подумал: «Тётенька явно не в себе с утра».
- Двадцать два.
- Аааа, - снова протянула Аля.
А про себя автоматически отметила: «Как ей».
- Женат?
- Нет…
- Мой совет: женитесь поскорее, красивых свободных девушек всё меньше остаётся.
В коробочке оказался мобильный телефон и записка, написанная на бумаге с выбитыми по краям розами.
«Аленька, поздравляю тебя с Днём рождения! Прости, не могу поздравить лично, мы с мужем сейчас в Страсбурге, потом едем в Париж. Буду дома после 20-го. Позвони мне. Мой номер - в памяти этого телефона. Целую во все места.
Елена».
Почему-то именно эта записка показалась Але последней каплей в чаше её терпения. Она швырнула подарок на диван и разрыдалась:
- Пропади всё пропадом! Будь всё проклято! Зачем такая жизнь? Зачем это всё? Не могу больше! Не могу! – причитала она, раскачиваясь и всхлипывая.
Её заявление об уходе вызвало скандал и долгие объяснения в кабинете ректора: уйти в середине учебного года – безобразие. Аля упрямо твердила: по семейным обстоятельствам и, не выдержав, горько расплакалась: «Отпустите, Иван Семёнович…пожалуйста». Отпустили, и Аля ушла…в никуда. Просто легла дома на свой диванчик, лицом к стенке и лежала дни напролёт, изредка тяжело вставая в туалет или попить воды. Слёзы выплакались примерно за сутки, и наступило сухое немое отупение. Молчал телефон, молчал дверной звонок, не колотила в дверь Ирка, она как раз уехала отдыхать в Турцию с новым ухажёром, а больше никому до Али дела не было. Ей тоже не было сейчас дела ни до кого. Кроме одного человека, которому она была совсем не нужна…
Аля не знала, сколько прошло дней или месяцев, или лет – ей казалось целая вечность, когда телефонный звонок вернул её в реальный мир. Она медленно встала, поплелась к журнальному столику, подняла трубку.
- Слушаю.
- Алька, как хорошо, что я тебя застала дома! – это была Алина однокурсница Светочка Семёнова. Правда, сейчас Светочка уже стала Светланой Владимировной, законной женой какого-то депутата, разъезжала по городу на собственной иномарке и носила одежду исключительно из дорогих бутиков, но для Али, она всё равно осталась просто Светочкой, с которой в институтские годы они были – не разлей вода.
- Алька, у меня к тебе дело на сто тысяч! Помнишь, я тебе на встрече выпускников говорила, что хочу каким-то бизнесом заняться? Так вот! Хочу свою турфирму организовать. И ты мне нужна! Ты же у нас полиглотка! И ты свой человек! Соглашайся! Платить буду прилично, обещаю! Сколько ты сейчас там у себя получаешь?
- Хорошо, - еле слышно проговорила в трубку Аля.
- Что? Плохо слышно!
- Я согласна.