Валентина Кошкина с самого утра была омрачена. Ходила из угла в угол и негодовала. Ей за сорок, а докторская плод мечтаний. Какую тему взять? Чего еще нет в фундаментальной науке? – задумалась гениальная, как великий и могучий русский язык, Валентина Кошкина. Медитируя на тараканов, снующих туда сюда по кухне, просветлилась.
- Самая близкая и понятная тема – моя гениальность! – воскликнула Валентина Кошкина в ночи, перепугав домработницу и по совместительству подругу Ирискину. Пришла пора явить миру свой ген гениальности как эталон для остальных.
И Валентина Кошкина позволила себе дерзновенно рвануть к цели без оглядки на других, но с оглядкой на себя, в частности, на свои милые холеные руки: с прекрасным маникюром и многочисленными кольцами, они походили на царские. Позвав домработницу Ирискину и внимательно под лупой изучив ее руки, возрадовалась своей неповторимой уникальности:
–Ирискина, какие-то у тебя руки костлявые, не царские. Нетути у тебя голубых кровей ни капли.
Валентина Кошкина погладила своими ручками клавиатуру компьютера и затянулась сигаретой. В голове роились мысли, аки пчелы подле улья. Валентина Кошкина понимала, что ее интеллектуальная изощренность позволит решить столь легкую задачу в рекордно короткие сроки. Но отвлекала назойливая муха, назойливо, с жужжанием нарезающая круги вокруг иконы великомученика, висевшей в тяжелом золотом окладе на стене напротив компьютерного стола.
Валентина Кошкина внимательно за нею наблюдала уже несколько секунд и фиксировала траекторию полетов мухи. Муха вела себя крайне странно. Кружила, садилась на стены, на занавеску, но на икону не смела. Вот оно. Валентина Кошкина перекрестилась три раза.
- Знамение. Я поняла, о, Господи. Ты главный наш программист, и всё, даже полеты мух в этой программе. Ничего нельзя изменить. Всё предопределено. А раз так, то мою гениальность можно рассчитать и по звездам и по цифрам и по моим же собственным ощущениям.
- Вы чем-то озабочены? – услышала в момент истины Валентина Кошкина голос домработницы Ирискиной.
- Не так чтобы очень…. – сообразила Валентина Кошкина и рассказала Ирискиной о своих умозаключениях, что мухи не садятся на святыни, все мол, в мире предопределено.
- Занимательное открытие – улыбнулась Ирискина.
- Не проявляй себя неосведомленной личностью. Малосведущей и потому ни разу не гениальной.
Я смотрю на мир совершенно под определенным самой Вселенной креном, это первый признак гениальности, Ирискина. И вижу то, что другие не видят, в моей голове поставлен божественный фильтр. Разве твой взор могла привлечь обыкновенная муха? Разве ты могла подумать о том, на три хода вперед, что муха создание Божье никогда не может нарушить божью заповедь и сесть на икону? Нет, конечно, нет.
- Все гении говорят на специальном языке, который мало кто понимает, это второй признак гениальности. Надо уметь, Ирискина, выписывать извилистые сентенции – арабески бессмысленности. Я предпочитаю ждать и смотреть, что принесёт ожидание.
Вы, простые людишки, не способны меня понять.
Я, Валентина Кошкина, никогда не говорю с другими, я читаю им лекции. Никто кроме меня не может писать тексты, где нужно читать между строк, я породила множество частных языков, предубеждений, предрассудков. К сожалению, мне приходится по большей части общаться только с собой, ибо все выпущенные мною романы никто не может по достоинству оценить, впрочем, как и понять.
Им, тупицам, подавай внятную, недвусмысленную, насыщенную действием историю, где все логично и поддается простейшим правилам.
Эти необразованные особи не могут понять красоту буквенной вязи, как дивно и божественно могут зависать неоконченные фразы в воздухе, паря над обыденностью. Понимаешь, Ирискина, если ты, конечно, способна в силу ограниченности понять вещаемое мною. Язык, которым я пишу свои статьи и романы, это мой любовник. Если ты прочувствуешь сие, возможно, поймешь, что для меня важна композиция, нежели содержание. Меня уносит, пьянит совершенство языка, спиральная сложность его форм. Меня не волнует ни причинность, ни логика, витаю в паутине, узорах его переплетений.
В гениальности нет понятности и прозрачности текстов. Мой язык определяет то, как я воспринимаю мой мир и моего Бога. Я могу себе позволить начинать предложения с маленькой буквы, на середине как бы потерять мысль и начинать о другом и притом чем-то пугающем, но опять с напичканными иностранными словами. Я давным-давно поняла, что перво-наперво надо было выучить словарь иностранных слов и сделала это незамедлительно. Когда это нелегкое, но приятное для гениального ребенка действо свершилось, потом захотелось освоить и все остальные словари, даже с морскими терминами, оставшимися от погибшего в океане отца, а так же медицинских терминов, банковских работников, профсоюзных деятелей и множество других словарей, доставшихся от ушедших в иной мир родственников. Некоторые словечки просто сбивали простаков с ног. Многие попадались на крючок моей эрудиции. Верили свято и во веки веков аминь - перед ними светило науки, как только начинался диалог. Я люблю учить людей жизни. Делать это гениально и исключительно за огромные деньги или услуги. Я терпеливо могу находиться в засаде и мгновенно хватать случай за шиворот. Все, Ирискина, хватит с тебя и этого, мне нужно закончить свой научный трактат и осчастливить человечество.
Диссертация была написана Валентиной Кошкиной без промедления.
Защита проходила в академии наук. Ну, кто же, скажите мне, мог сказать против слов Божьих, которыми пестрела рукопись. Все приняли ее на ура. Зал аплодировал стоя. В конце мероприятия кто-то не выдержал напряжения и запел «Боже царя храни», народ было подхватил на высоком порыве, но вовремя осекся. Как муху, некто ловкий, прихлопнул газетой по голове зачинщика, и продолжили петь дифирамбы Валентине Кошкиной, гениальной женщине, истинно верующей и помогающей людям постичь истину.