НА СНИМКЕ: часть обширного семейства Рахлиных - Росманов.
Во втором ряду (где все сидят на стульях) третий слева - Данила Россман, следующая (4-я) - его жена, урождённая Шухля Рахлин (в семье её называли Соней). Обоих я помню - они жили в одной коммунальной квартире в Харькове на ул. Гоголя со своей дочерью Верой (стоит в заднем ряду четвёртая слева), она вышла замуж за родного дядю - Александра Рахлина, и семьи вторично породнились... Её муж, если не ошибаюсь, второй справа в ряду сидящих. Кроме Веры, на снимке ещё несколько детей Данилы и Сони: стоящая рядом с Верой Этя Россман (3-я слева в том же ряду), сын Муся (5-й слева), следующая - приёмная дочь той же четы - Паша, и последняя - тоже их дочь (имени не помню). В ряду сидящих на стульях первая слева - наша с Марленой родная "бабушка Женя" (мать нашего отца),её муж, т. е. наш дед Моисей (дедушка Мося) - отец нашего папы (сидит в том же ряду 5-й слева), рядом с нашей бабушкой - родной брат деда, Марк Рахлин, а за его спиной (вторая в ряду стоящих) - его жена Аня. 1-й слева в том же ряду - двоюродный брат нашего отца по линии его мамы - Фроя Вол.
Из сидящих на полу первого слева не знаю, второй и третий - сыновья Веры и Александра Рахлиных Илья и Геня, 4-й - папин младший брат Абрам. Последних в рядах сидящих на стульях и на полу не знаю.
* * *
Харьковские "Форсайты".
В Харькове по пыльному перрону бежал нам навстречу голенастый тринадцатилетний мальчик – Миля (Михаил) Злотоябко, мой двоюродный брат.
Семья его матери Сонечки – старшей сестры нашего отца – жила в Харькове неподалёку от Южного вокзала, на улице Котлова, бывшей Большой Панасовке, в той самой квартире, где с давних пор (где-то с 1909 года) гнездилось всё по-форсайтовски многочисленное (но, увы, не столь богатое) семейство Рахлиных – точнее, ветвь моего деда.
Дед Моисей Абрамыч («дедушка Мося») был в Харькове мелким конторским служащим на пивном заводе. Приехал сюда с семьёй из Белгорода, где у бабушки успело родиться множество детей – в том числе и мой отец. Дед имел право жительства вне «черты оседлости» евреев, то есть и в Харькове. Эту привилегию выслужил для мужской линии своего потомства мой прадед ценой двадцатилетней – ещё с кантонистов! – службы в армии русского царя.
Историю породнения двух фамилий: Рахлиных и Росманов - мне рассказала лишь здесь, в Израиле, моя приехавшая сюда как туристка троюродная сестра Алла Гершойг (дочь Эти Росман). Наш общий прадед Абрам Рахлин был взят по кантонистскому набору в армию Николая I и отслужил в ней полный срок - 20 или 25 лет. После чего он и его "МУЖЕСКОЕ" потомство (то есть и я, и мой сын, хотя нас тогда, естественно, ещё на свете не было...) получили высочайше дарованное право жительства вне черты еврейской оседлости.
Воспользовавшись этим, прадед поселился возле Курска на большом Крымском тракте, где то ли завёл, то ли купил корчму с заезжим двором. У него было несколько сыновей и, как минимум, одна дочь, которую звали Шухля (но в семье все называли Соней). Однажды здесь заночевал молодой коммивояжёр из Полтавы Данила Росман. Они с Соней составили влюблённую пару и вскоре отпраздновали свадьбу. Но в ту же ночь в их спальню, разбив стекло, влетел в окно камень. Так местные русские патриоты известили молодых о том, что ЖЕНСКОЕ потомство кантониста и солдата жить вне черты не должно. Камень исправно влетал в ту же спальню и в следующие ночи, пока новобрачные не покинули Курск и не подались в Полтаву, входившую в пределы "черты". У этой пары родились дети: Володя и Илюша, Абрам и Муся, Вера, Этя и ещё несколько дочерей...А Вера вышла замуж за родного дядю, брата нашего деда Моисея - Александра (Шуру) Рахлина, который много лет работал в большой харьковской типографии главным бухгалтером... Наш дед Моисей был родным братом Соне Росман, бухгалтеру Шуре, Марку и Матвею Рахлиным.
Почему деда понесло из Белгорода в Харьков – не знаю, но тут он, благодаря своему «праву жительства», имел дополнительный тайный приварок: на его имя была записана лавка или какое-то другое «дело», принадлежащее его дальнему родственнику, свойственнику или знакомому, права на жительство в Харькове не имеющему. Служа конторщиком, дед где-то числился купцом и тайно получал за это небольшую, но приятную мзду от истинного владельца.
Всё было настолько шито-крыто, что даже отец мой ничего не знал. С этим связана история, которая произошла в конце двадцатых – начале тридцатых годов, а мне её рассказала Сонечка в пятьдесят первом.
Возвращаясь с курорта в Ленинград, папа остановился в Харькове у родных и здесь от кого-то узнал вдруг «тайну».
Папа пришёл в ужас. Ведь он в партийных и прочих анкетах писал, что его отец – конторский служащий и даже какое-то время (это была чистая правда) служил ночным сторожем. И вот выясняется, что «до 1917 года» его отец официально, по документам, был к-у-п-ц-о-м!
Ни жив ни мёртв вернулся папа в Ленинград и, улучив минуту, сказал маме дрогнувшим голосом:
- Бумочка, ты только не волнуйся, я должен тебе признаться… рассказать одну неприятную вещь…
Мама обомлела: она вообразила, что папа гульнул на курорте (он нравился женщинам), что он увлёкся, влюбился, разлюбил… и т. д. Узнав, в чём дело, вздохнула с облегчением:
- Придётся заявить, - сказал папа обречённо. – Ведь получается, что я скрыл от партии своё истинное социальное происхождение!
С огромным трудом ей удалось его убедить, что, поскольку Моисей Абрамыч был купцом липовым, то, значит, и каяться не в чем.
А покайся он – вычистили бы из партии, как пить дать.
Итак, «купец» Рахлин переехал в Харьков. Его жена Евгения Абрамовна («бабушка Женя») была шляпницей. Вряд ли, впрочем, в замужестве она успевала заниматься ремеслом, потому что нарожала кучу детей. Из них некоторые умерли в раннем возрасте (один – во младенчестве, перевернувши на себя самовар).
Жили не бедно, но скудно. Гимназическое образование сумели дать только старшей дочери – Сонечке (я не случайно называю её всё время уменьшительным именем: так её звали в семье до глубокой старости, так и я её звал). Сонечка потом окончила медицинские курсы, какие-то очень хорошие, дававшие глубокую подготовку, и стала фельдшерицей высокой квалификации.
Сонечка вышла замуж поздно, хотя была хороша собой. Женихом был приятель её двоюродных братьев из Полтавы – Ёня Злотоябко (по-польски его фамилия, весьма редкая, - однофамильцев он и сам никогда не встречал - означает буквально «золотое яблоко»). В 1923 году у них родился Миля. Теперь они жили в доме её родителей на пыльной Большой Панасовке, которая, хотя и носит уже давно имя товарища Котлова, всё ещё сохраняет, в основном, . свой дореволюционный затрапезный вид.
Сонечка работала, домашнее хозяйство вела бабушка Женя – кроткая, нежная ко внукам, гордая успехами детей – тех, которые остались живы.
До зрелой юности дожили семеро. Двое погибли в годы войны и революции. Фроя (Эфраим) - старший из сыновей) с началом германской войны уехал на позиции и пропал без вести. Явился потом какой-то солдат, утверждал, что они с Фроей – друзья, что тот на его глазах был взят в плен… В доме не знали, куда усадить и чем накормить благого вестника, снабдили подарками, обласкали, проводили с почётом – и… больше не имели от него никаких вестей. Адрес, оставленный гостем, оказался фальшивым. Бабушка потом подозревала, что, может быть, этот проходимец и убил её сына.
Ещё одно горе легло ей на сердце: ранняя смерть Ривочки и её молодого мужа.
Рива была по старшинству второй дочерью и третьим ребёнком после Сони и Фрои. Её мужа звали то ли Ванюшей, то ли Андрюшей – был он украинцем, военным врачом или фельдшером. Ривочка вышла за него замуж по взаимной страстной любви, внеся этим переполох в свою, хотя и не ортодоксальную, но вполне еврейскую семью. Однако вскоре старики примирились с её поступком и полюбили зятя, но он умер – кажется, от тифа или от испанки, а Ривочка безутешно горевала и вскоре тоже скончалась.
Бабушка Женя заказала круглую брошь с фотографией красавицы дочери и всю оставшуюся жизнь носила её на груди, как заколку, у ворота.
Так её потом, в конце сороковых годов, и похоронили с этой брошкой.
Горе – горем, но те дети, которые после вихря войн, болезней и революций остались живы, пребывали к началу тридцать шестого года в полном благополучии и своей судьбой вполне соответствовали популярной тогда еврейской песенке: «Налей же рюмку, Роза: я с мороза, ведь за столом сегодня ты да я! Пройди весь мир – не сыщешь, верно, Роза, таких детей, как наши сыновья!» В этой песенке, исполнявшейся Леонидом Утёсовым, перечисляется, кем стали сыновья Розы и её мужа: инженером, лётчиком, врачом и т. д. (что еврейской бедноте до революции и сниться не могло).
Жаль, что дедушка Мося умер так рано, а то бабушка могла бы всласть обсудить с ним жизненные успехи детей:
Доденька – полковой комиссар, военный преподаватель в академии, закончил не только «комвуз», но и «Институт Красной Профессуры», подготовил к защите диссертацию по политической экономии, является автором статей и даже главы в учебнике;
Лёвочка – тоже, примерно, в таких чинах и звании;
Абрашенька – военный инженер, закончил академию, а сейчас сам преподаёт в другом военном учебном заведении, в Москве, у него на петличках тоже «шпалы», и он – специалист в совершенно непонятной, но очень важной области: в автоматике и телемеханике;
Тамарочка – преподаватель истории в вузе, Сонечка – прекрасный фельдшер, на хорошем счету, и обе замужем за хорошими людьми: Сонечка – за работящим и домовитым Йонечкой, а Тамарочка – за Шурочкой… Шурочка, правда, русский, но – очень хороший человек, доцент…
Монечка Факторович, приёмный сынок, - большой начальник в армии, служил в Генеральном штабе, теперь – командир танковой бригады на Холодной Горе, он за отличия в гражданской войне орденоносец. А ведь орден боевого Красного Знамени - большая редкость и огромная честь!
Словом, бабушке моей было чем гордиться, и в с ё о с т а в а л о с ь у н е ё е щ ё в п е р е д и!
Вот в этот-то дом. – любвеобильный, лучащийся старомодной сердечностью и пропитанный наследственными семейными сентиментами, - мы и пришли пешком с вокзала.
Войдя в столовую, я был поражён количеством гостей.
-Тысяча народу! – воскликнул я, рокоча только что освоенным «р-р-р-р», и тем привлёк всеобщее внимание, вызвав дружный, весёлый смех взрослых.
Мы явились на одно из тех сборищ, которые были частыми в быту наших харьковских родственников. Моё случайное детское речение надолго сделалось крылатым в семейном кругу.
Добродушные, доброжелательные,словоохотливые,собирались Рахлины, Росманы, Злотоябки то у Сонечки, то у её двоюродной сестры Веры, то ещё у кого-нибудь. Приходили по поводу и без повода – повидаться. Порой «просто так» собиралось до сорока человек.
Пили чай, беседовали. Одной из главных тем было обсуждение житейских дел, семейных успехов и горестей, фамильных добродетелей и недостатков. Считалось, например, что Рахлины, хотя и талантливы и работящи, но – непрактичные идеалисты. Столь же многочисленной, способной и трудовой, но более деловитой, реальной, практичной слыла родственная им фамилия Росманов. Сестра моего деда Софья. Абрамовна вышла замуж за Данила Росмана, и от этой пары произошло обильное потомство. Как это нередко бывало у евреев, уже в следующем поколении семьи вновь переплелись: одна из дочерей вышла замуж за своего родного, по матери, дядю – Александра Абрамовича Рахлина. Это ещё более запутало и без того сложную родословную паутину наших семейств, вызывало шутки и недоразумения. Сын Веры и Шуры Рахлина – Илья, впоследствии известный в Казани вузовский деятель, подобно Марку Твену, высчитал, что приходится «сам себе дедушкой»…
Пока что, не окунувшись во всю эту родственную канитель, мы уехали в Полтаву, где жил папин брат Лёва, а затем вместе с его семьёй отправились на дачу в Шишаки – большое село на берегу Псла.
ДОПОЛНЕНИЕ К НАШЕЙ ФАМИЛЬНОЙ ИСТОРИИ (сделано 13 ноября 2016 года):
В эту главку удобнее всего вписать те добавочные сведения, которыми я обзавёлся за последнее время благодаря общению со старой и "новой", открывшейся мне в последнее время роднёй. Прежде всего уточню: об основоположнике нашей ветви огромной еврейской фамилии Рахлиных - солдате из кантонистов Абраме Рахлине мне было известно и от моего отца, и от его братьев и сестёр, других близких людей. Алла Гершойг, дочь Эти Россман, прибыв в Израиль в качестве туристки, не имела в виду встречаться со мною, гостила в Хайфе у совершенно не известных мне своих знакомых и лишь из случайного разговора узнала, что они дружат с живущим в этом израильском портовом городе Эриком Рахлиным (впрочем, точнее, он, прибыв в страну примерно тогда же, когда и наша семья: весной 1990-го года, вскоре поселился в городке-спутнике Хайфы - Нешере). Алла, некогда, в детские и юношеские годы жившая с родителями в Харькове и общавшаяся с нашим, то есть и своим, поколением, встретилась с Эриком, а он усадил её в свою машину и привёз к нам в Афулу, которая от Хайфы в сорока пяти минутах езды. И от неё я узнал более подробно о том, что прадед (она и ему правнучка!), выйдя в отставку и получив жалованное евреям-солдатам из кантонистов и их потомству по мужской линии право жительства вне еврейской черты оседлости, избрал постоянным местом жительства Курск, построил или приобрёл возле этого губернского города на Симферопольском тракте корчму (постоялый двор) и стал принимать постояльцев.
У Абрама Рахлина и его жены (о которой буквально ничего до сих пор не знаю) было, как минимум, четверо сыновей и дочь. Имена этих четверых мне известны, располагаю их в последовательности (предположительной) от старшего к младшаему: Моисей (Мойше, Моше), Матвей (по-видимому, Мотл, Мордехай), Марк (Меир) и Александр (Сендер, или Шендер). В скобках указываю еврейское (на идише и на иврите) звучание имён, вне скобок - их российский эквивалент. Была также и дочь - скорее всего, среди старших детей, если не старше всех,которую звали (если правильно запомнил с Аллиных слов, на идише Шу'хля, а по-русски - Софья (Соня)...
Как раз когда эта дочь заневестилась, проезжий молодец, еврей Данила (Даниэль) Россман пламенно в неё влюбился, посватался и женился. Дальнейшее рассказано выше. Мне важно обратить внимание читателя на то, что с фамилией Рахлиных породнились Россманы и что, в соответствии с разрешённым у евреев обычаем, один из сыновей Абрама Рахлина, а именно самый молодой, Александр (Шура) женился на одной из дочерей Данилы Россмана и Сони Рахлин - на Двойре (Вере), вследствие чего связь двух фамилий укрепилась и даже, я бы сказал, запуталась: ведь если, скажем, меня считать (через дядю моего отца) сыновьям последнего племянником, а мою родную сестру (через его жену - сестру моего отца, - сестрой, то я получаюсь племянником собственной сестры?! На этом основании сын Веры и Шуры Рахлина, подобно Марку Твену, называл сам себя собственным дедушкой!
Конечно, всё это - шутки, но имеющие под собой основание... Мне важнее рассказать, что по следам моих публикаций пришли ко мне письма от младших родственников новых поколений по линии одного из сыновей Абрама - Матвея. С каких-то пор он поселился в Саратове, где служил на крупной должности банковского служащего. Здесь у него выросли дочь Анна (по-видимому, Хана?) и сын Леопольд (очевидно, Лейба,или Лео?). Дочь в Саратове успела окончить два курса медицинского факультета, но после переезда семьи в Казань в 1916 году поступила на юридический факультет, который окончила уже в советские годы. Сын же, поступив на медицинский факультет университета в Казани, ещё в студенческие годы участвовал в гражданской войне как врач в составе белой армии адмирала Колчака. Участвовал ли в ней в составе Красной Армии, мне выяснить пока не удалось, но факт пребывания среди колчаковцев, по-видимому, советским властям остался не известным. Вернувшись к учёбе, он окончил полный курс в 1922 году и затем вполне удачно продолжил карьеру врача, к 1927 году став доктором медицинских наук. В 1934-м принял участие в спасении экспедиции "челюскинцев", а с 1942 г. был призван в Советскую Армию и принимал участие в Отечественной войне как терапевт 19-й армии на Северном фронте, где разработал рецепт хвойного напитка, спасшего десятки тысяч воинов от цинги. Окончил воинскую службу в звании подполковника медицинской службы. Впоследствии до глубокой старости работал профессором в Казанском институте для усовершенствования врачей.
А вот судьба его сестры Анны Матвеевны сложилась в итоге трагично. Она стояла у истоков организации советского архивного дела, работая на руководящей работе в Московских центральных архивах. Известный немецкий демократический писатель и философ Вальтер Биньямин в своём "Московском дневнике" 1927 - 1928 г.г. с большой симпатией отзывался о ней (они близко общались, немецкий гость бывал у неё дома, был приглашаем к обеду, проводил там вечера, встречаясь с общими друзьями... Он пишет о том, что А.М.Рахлина "живёт со студентом", который, однако, не ночует в её жилище (как полагал автор дневника), "из скромности", будучи очень бедным)... Так или иначе, это несколько приоткрывает, в моих глазах,завесу тайны над отцовством её сына, моего двойного тёзки Феликса Рахлина, о котором см. далее в главке с шутливым названием "Феликс Аннович"... Я был в комнате Анны Матвеевны в 1936 году во время продолжавшегося 3 часа перерыва между поездом прибытия из Ленинграда в Москву и убытия - в Харьков. Тогда ещё не было известно, что вскоре Анна Матвеевна по надуманному, ложному обвинению будет арестована и отправлена в ссылку, в результате чего в семье её произойдут ужасные беды, и сама она окончит свою жизнь одиноко,в безутешной тоске. Впрочем, её последние дни будут пытаться как-то скрашивать племянники: внуки родного брата Леопольда Рахлина и двоюродного - Ильи Россмана... Это мне стало известно от них самих и, возможно, развитие наших отношений принесёт мне новые знакомства, новые рассказы...
Я также предпринял некоторое время назад попытку получить документальные сведения о личности Абрама Рахлина. Мне стало известно, что в Курском облгосархиве якобы хранятся документы о попытке тамошнего вице-губернатора в 1901 г. выселить "старобыховского мещанина Абрама Рахлина" из города Курска. Действительно, я получил из названного архива сканы ведомостей о проживании с 1901 по 1909 г.г. в Курске некоего старобыховского мещанина Рахлина Абрама Гамшеевича с семьёй (состав не указан) по таким-то адресам (они менялись) и Рахлина Гамшея Абрамовича "с женой Цейтой". По-видимому, второй из них - сын первого. Ещё сказано, что первый пытался продлить срок пребывания в должности помощника "заведывающего магазином" по продаже швейных машин Зингера... но в продлении срока мастерского удостоверения ему было отказано. На этом основании служба вице-губернатора вознамерилась выселить "еврея Абрама Рахлина" из Курска. Судя, однако по тому, что он там жил ещё 8 лет, выселить его не удалось.
Однако был ли этот Абрам Рахлин нашим прадедом? В этом есть основания усомниться. Среди сыновей нашего родоначальника никакого Гамшея, вроде бы, не было. С другой стороны, ни у одного из его сыновей не было жены Цейты - их жён звали: Геня, Лиза, Аня, Вера... Впрочем, на еврейских именах чёрт зубы обломал, они имеют свойство меняться в зависимости чуть ли не от времени года... Однако как доказать, что, скажем, Александра, женатого на Вере, когда-то звали Гамшеем, а его жену - Цейтой? - Не докажешь...
С другой стороны, очень похоже, что, вознамерившись выселить еврея, потерявшего право жительства (как казалось службе вице-губернатора), последняя вдруг получила от преследуемого "фигу" в виде ссылки на царский указ о разрешении всем солдатским потомкам-мужчинам жить вне черты без малейших ограничений...
Но это всё - гадания, разве что не на кофейной гуще. А других документов раздобыть не удалось. Да и может ли быть так много Абрамов Рахлиных? Но, "с третьей стороны", а почему бы и нет? Вот ведь ещё один Феликс Рахлин есть ведь в Израиле,и мы знакомы друг с другом, он с семьёй даже был у меня в гостях.
Пока что могу добавить ещё частичку сведений, почерпнутых из общения по Интернету с живущей в Германии моей Двоюродной сестрой Стеллой Брозголь (Рахлиной), дочерью
папиного брата Лёвы. Старшая сестра её и моего отцов, Сонечка Рахлина-Злотоябко поведала ей романтическую историю своей девичьей любви. В числе друзей молодых Рахлиных был некий юноша по имени Ванюша (естественно, из русской семьи). Вместе с тем, после смерти четы Факторовичей (друзей наших деда и бабушки Рахлиных) - в рахлинскую семью был принят не один лишь Моня Факторович, как я считал ранее (см. главку "Цена смерти" в составе главы 2-й этой книги), но и две его сестры. И вот однажды Сонечка услыхала от одной из них, Лизочки, ужасное для себя признание: оказывается, и Лизочка была влюблена в Ванюшу и теперь рассказала: они провели вместе ночь как муж и жена...
С этого момента надежды Сонечки на будущее с возлюбленным рухнули. В дальнейшем он соединил свою жизнь с Лизочкой... А Соня в итоге вышла замуж за соученика своих полтавских двоюродных братьев Володи и Илюши Россманов - Иосифа (Ёню) Злотоябко... Того, который, рискуя жизнью, поехал в поезде через махновское в 1919 году Гуляй-Поле в Екатеринослав и сумел за взятку выкупить своих друзей-однокашников Володю и Илюшу Россманов из деникинской контр-разведки, где они томились в ожидании смертной казни, приговорённые за участие в красном диверсионном подполье... Ёня и стал отцом их с Сонечкой единственного сына Михаила (Мили)...
А что же Лизочка и Ванюша? Они оказались в красной Москве. Мне до сих пор известно было, что дочь младшего из поколения детей четы Факторовичей - Мони после трагических смертей своих родителей воспитывалась после войны в Москве, в квартире его двух сестёр-"театралок", то есть профессионально связанных с театром. Одна из них была театральным администратором, и её имени не знаю. Другая - упомянутая Лизочка - стала режиссёром или актрисой, или и тем, и другим. Вот её-то в 1937 году вызвали в "органы", где вручили...окровавленное бельё арестованного Ванюши, и следователь её "успокоил": "Можете опять выходить замуж". Передавая мне этот рассказ Сонечки, моя кузина Стелла добавила, что о Лизе есть воспоминания какой-то актрисы, оставившей мемуары об Андрее Миронове... Но как и где их найти, как узнать сценическое имя Лизочки? Бог весть...
Любопытно, что коллизия двух девиц, влюблённых в одного юношу, зеркально повторилась уже в следующем поколении. Зеркально потому, что на этот раз предметом "воздыхания" стала, наоборот, девица, а соперниками - два юноши (впрочем, один из них - уже зрелый мужчина). Сын Сонечки, Миля, женился на фронтовой подруге, прижил с нею сына, а потом они развелись. Получив назначение в Москву, Миля Злотоябко, офицер Советской Армии, общался с московской роднёи и, в частности, с Геней (Генрихом) Россманом (здравствующим и поныне). Оба стали ухаживать за одной девушкой, она предпочла старшего... Впрочем, у неё оказалась сестра, на которой позже женился Генрих! Увы, обеих уже нет на свете...
Впрочем, и эта история мне известна в отражённом свете, и рассказываю только для того. чтобы подчеркнуть: страсти, привязанности человеческие - вечны и повторяемы, уникальных сюжетов давным-давно не существует, Всё уже было - и всё ещё будет, в этом одно из важных утешений любой человеческой жизни, да и жизни всего человечества.
Читать дальше "Шишаки"
http://proza.ru/2012/01/19/65
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ "РЕЦЕНЗИИ" НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.