(К 40-летию смерти поэтессы Веры Звягинцевой)
Сближение русского и армянского народов, особенно в духовной и культурной сферах, вызвано к жизни объективными условиями развития обществ Армении и России. Естественно, общая тенденция в развитии наций ведет к расцвету их национальных культур и в то же время, нередко, к политическому, социальному, духовному единению. Красноречивое свидетельство тому – имеющие богатейшие традиции русско-армянские историко-культурные и литературно-общественные связи, особенно тесные со времен поэтапного присоединения отдельных областей Восточной Армении (Западная Армения почти тысячу лет изнывала под гнетом турок) к Российской империи в 1801-1828 гг. и вплоть до распада СССР. Ментальность нашей нации, открытость и доброжелательность к другим народам, в частности искренняя любовь к русскому народу и России как великой защитнице христиан, позволили вовремя отделить “зерна от плевел” в трагический период развала мощной советской державы в 1991-м и не запятнать и извратить накопленного веками в двусторонних отношениях. Ныне вновь явно стремление к сближению, причем на самом высоком государственном уровне, к духовному и политическому взаимопониманию России и Армении в новых, непрерывно меняющихся условиях общественно-политического и культурного развития обеих стран.
Армения и вековая армянская литература еще в царские времена привлекали внимание российского образованного общества, но особенный интерес к богатейшей духовной жизни армян отмечается, конечно, в советский период – в русле активной государственной политики “пролетарского государства” на сближение и развитие культур народов СССР. Начиная с 1920-х годов в Армению стали приезжать русские поэты и писатели “новой генерации” - Тихонов, Антокольский, Эренбург, Белый, Мандельштам и др. Воодушевленные личным интересом к “национальным окраинам”, особенно боготворимому ими Кавказу, они находили здесь новые темы, выплескивали не изведанные ими ощущения, чувства, искренне восторгались увиденным и услышанным в этих дальних поездках и странствиях, духовно росли сами.
Вера Клавдиевна Звягинцева (1894-1972) – именно одна из тех талантливых русских поэтесс и переводчиц, “открывших” Армению и отдавших частицу своего отзывчивого сердца и широкой русской души нам, армянам.
Уж никак не ведала скромная русская женщина, что вскоре Судьбе будет угодно на армянской земле породнить ее с людьми удивительными, совершенно иных взглядов и пристрастий, с духовными ценностями “мирового класса”, с трагической историей “от Ноя”…
Детство Звягинцевой прошло под Саратовом. По рождению и воспитанию девушка принадлежала к интеллигентской среде и впоследствии гармонично вошла в литературно-художественную жизнь Москвы, сдружившись с М.Волошиным, М.Цветаевой, Арс.Тарковским и со многими другими деятелями искусства. Известно также о ее знакомстве с знаменитым режиссером Пудовкиным на рубеже 10-20-х годов. Юная Вера искала свои пути и место в искусстве, разделяя свою жизнь между драматической сценой и поэзией. С 1917 года, окончив драматическую студию и став актрисой, работала во многих профессиональных столичных труппах, в частности у Мейерхольда. На подмостках театров она сближается с актером и поэтом П.Антокольским, довольно хорошо знавшим деятелей искусства армянского происхождения (Евгения Вахтангова, Рубена Симонова и др.) и впервые привившим ей интерес к поэзии Армении. В 1922 г. Вера Звягинцева сделала судьбоносный выбор в пользу Поэзии – выходит в свет дебютный сборник стихов “На мосту”; последовали и другие, свидетельствовавшие о поисках собственного, “незаемного” слова и своей ниши в богатейшей русской поэзии начала ХХ века. Затем неожиданная метаморфоза: возможно, почувствовав определенный “творческий застой” и пытаясь “заполнить вакуум”, поэтесса перешла к переводам – украинской, грузинской, белорусской, литовской, персидской поэзии… Но армянская поэзия, разумеется, заняла особое место в творческих достижениях переводчицы и вывела ее в ряд истинных “кудесников переложения”. С 1964 г. Звягинцева вновь возвращается в литературу – появляются сборники оригинальных стихотворений “Саратовская земля”, “По русским дорогам”, “Зимняя звезда”, “Вечерний день”, “Исповедь”, “Моя Армения”, поэма “Радищев” и другие произведения.
…В одной из изданных в шестидесятые годы книг избранных стихов Звягинцевой затаилась, но отнюдь не затерялась “знаковая” строка: “Не о любви не бывает стихов”. И действительно, у поэтессы, пожалуй, не было стихов, не освященных этой всепоглощающей любовью:
Движение сердца не знает помех,
Жизнь без любви – непростительный грех.
Звягинцева чиста и лирична в своих ощущениях и чувствах, способна улавливать биение человеческого сердца, обладает несомненным даром “нащупать” в человеке самое потаенное, оставшееся у других “незамеченным”.
Поэтессу заметили и запомнили как “собратья по цеху” и дотошные критики, так и благодарные читатели, оценившие искренность ее поэзии. Максим Горький после книги “Московский ветер” (1926) считал Звягинцеву “вполне сложившейся” поэтессой. Одобрив ряд стихов этого сборника, он, в частности, отметил здесь как глубокую и многозначную ее строку “Не по любви моей мой разум”...
Исторические пути-дороги обновлявшейся “пролетарской” России и идея “интернационального братства” советских народов привели Веру Звягинцеву, как и целую когорту русских поэтов 20-30-х годов, ищущих новых ощущений, открытий и тем, на Кавказ и, в частности, в Армению – страну, в литературу которой влюбившись, она отдала самые зрелые и мудрые годы своей жизни... Так, в стихотворении “Россия и Армения” она честно признавалась:
Моя любовь к Армении похожа
На вечную любовь к своей земле.
Не разберу, которая дороже,
Не гаснет жар в нестынущей золе.
Равно я добрым жаром сердце грею,
Уж такова загадка бытия:
Не будь Россия родиной моею,
Армению не полюбила б я!
Действительно, эти две столь географически непохожие страны тем не менее крепко были связаны друг с другом словно самим Провидением. Переплелись не только историко-политические судьбы двух народов, но и личные судьбы армян и русских на просторах единой огромной страны…
Знойное лето 1936 года положило начало личному знакомству со страной, в которую русская поэтесса была “заочно” влюблена еще по московским вечерам поэзии. Именно на них восторженно и с любовью говорилось об Армении и армянской поэзии не только проживавшими в Москве и Ленинграде деятелями национальной культуры, но и такими же, как она, “влюбленными” – Н.Тихоновым, П.Антокольским, А.Ахматовой, Б.Пастернаком и другими друзьями армян...
Вспоминая прошлое, Звягинцева в 60-х годы заметила о своем первом непосредственном впечатлении от Армении: “... О, как я помню ощущение древнего холодка от Девбета в ущелье Лори, тесноту скал, трагическую гордость их...” Отсутствие в реальности “розовых скал и сарьяновских красок” поначалу смущают поэтессу, но потом и берег бурной Зангу, и четырехглавый Арагац и иные красоты заворожили и стали ее “влюбленностью” в армянскую землю, в гордый и трудолюбивый народ. Поэтесса восторженно описывает, в частности, свою первую встречу с синеоким чудом Армении: “...Дикая, ослепительная красота тогдашнего Севана, старинные храмы, маки, колючие растения, насквозь прозрачные, очень холодная вода озера… – все это …сейчас мне представляется сказочным”.
На библейской земле Звягинцеву интересует все – природа и люди, строгие патриархальные нравы армян, трагические события прошлого, руины великолепных архитектурных памятников, печальные песни и зажигательные танцы... Армения – как на ладони, она для поэтессы – подарок Судьбы! И вся эта любовь выплескивалась в эмоциональных, восторженных “армянских стихах”:
Здесь пахнет снегом недалеких гор,
И Арарат плывет, не уплывая,
Лимонный тополь, восхищая взор,
Горит свечою тонкой, не сгорая.
В стихах об Армении русская поэтесса искала свой идеал – простой, естественной и неброской красоты. С совершенно иных, чем у других российских стихотворцев, где-то “философских”, высот она видит нашу каменистую землю, далеко не “южно-экзотическую”:
…Околдовано сердце мое
Красотою и горькой и грубой.
Я люблю этих смелых людей,
Может быть, иногда и недобрых,
Терпеливых седых матерей, -
Вот Армении подлинный образ.
Я люблю эту мудрость веков,
Лебединые женские пляски,
Медь горячих тяжелых стихов
И полотен сарьяновских краски.
“Любовный роман” Звягинцевой с Арменией страстен в своих проявлениях и порою кажется не совсем искренним, правдоподобным. И словно отвечая снобам, сомневающимся в самой возможности столь невероятно глубокого чувства к чужой земле, к иной культуре, Звягинцева лаконично “отрезает”:
Мне часто говорят: самообман –
Греть сердце не у своего огня.
Не своего? Раз греет – значит свой.
Армения, бесспорно, обогатила и саму русскую поэтессу, как и до этого таких видных мастеров пера, как Тихонов, Антокольский, Мандельштам и др., отразивших в своем творчестве всю первозданность материального и духовного мира армян, однако большой след в истории русско-армянских литературно-культурных связей Звягинцева оставила, безусловно, своей переводческой деятельностью.
Из известной плеяды русских поэтов-переводчиков середины тридцатых годов прошлого века, пожалуй, только Звягинцева осталась до конца преданной армянской литературе (в авторитарный сталинский период многих переводчиков армянской поэзии весьма успешно переманили к себе грузины – не только в силу политической коньюнктуры и “особого благоволения” Москвы к Грузии, но и ожидания некоторыми далеко не бескорыстными русскими стихотворцами непременных “более весомых дивидендов” от этого “сотрудничества”, успешно подкрепляемого назойливым “обхаживанием” их и чрезвычайно щедрыми гонорарами).
В значительной степени благодаря усилиям Звягинцевой русская интеллигенция и читающая публика той поры знакомились с многовековой поэзией Армении. Ряд переведенных ею поэтов блестящ – Кучак и Исаакян, Саят-Нова и Терьян, Туманян и Чаренц, Геворк Эмин и Шираз... Средневековье и Современность – труд титанический в своей почти недосягаемости достичь переводческого совершенства в работе над оригиналами творцов столь различных эпох. Но зачастую Звягинцевой это удавалось…
В Армении любили ее и как поэта, и как добросовестного, “добротного” переводчика, и как женщину, воплощающую подлинно русскую порядочность и интеллигентность. Любили и за огромное трудолюбие, за высочайшую ответственность при работе с жемчужинами армянской поэзии. Она пользовалась расположением А.Исаакяна, дружила с молодыми и симпатичными ей С.Капутикян и Г.Эмином, как и со многими другими представителями молодого “голосистого” поколения поэтов Армении.
В 1980-х годах в своих воспоминаниях Геворк Эмин замечал, что Звягинцева была человеком “неустанного, бесконечного трудолюбия”, способная не понравившуюся ей строку в стихотворении или переводе бесконечно менять, шлифовать, отделывать и иногда “сама терялась от обилия созданных ею вариантов”.
Вера Звягинцева в стихотворении “Другу-переводчику”, предварив его эпиграфом выдающегося поэта-переводчика Арсения Тарковского “Для чего я лучшие годы продал за чужие слова?”, словно споря с ним, писала:
Нет, мы не годы продавали –
Кровь по кровинкам отдавали.
А то, что голова болела, –
Подумаешь, большое дело...
И худшее бывало часто:
Считались мы презренной кастой,
Как только нас не называли!
Друзья и те нас предавали!
А мы вторую жизнь давали
Живым и тлеющим в могиле.
Достанет нашего богатства
И на тысячелетья братства.
Ты самого себя не слушай,
Не ты ль вдувал живую душу
В слова, просящие защиты!
Так на себя не клевещи ты,
Ты с фонарем в руках шагаешь,
То там, то тут свет зажигаешь,
Как тот же путевой обходчик.
... Вот что такое переводчик.
Некоторые переводы Звягинцевой из армянской поэзии довольно удачны и десятилетиями переходят из одного русского издания поэзии Армении в другое (Кучак, Саят-Нова, Налбандян). Поэтесса всегда стремилась передать “взгляд” автора переводимых стихов, пыталась “разгадать” глубинность подлинника. И в этом аспекте она была, пожалуй, достойной последовательницей и продолжательницей переводческих принципов и “заветов” В.Брюсова – непревзойденного интерпретатора многих шедевров армянской поэзии в “русской огранке”.
…В своих воспоминаниях поэтесса как-то “исповедалась”: “Меня спросили: “За что вы полюбили Армению?”... Полюбила сперва за трагическое прошлое, а затем за мужественное преодоление этого прошлого, за цветы, прорастающие сквозь камни... цветы науки, искусства, за силу жизнелюбия, за яркую музыкальность каждого армянина... А больше всего я люблю именно эту землю, эту горькую, трудную, древнюю землю...”
Вера Звягинцева увидела и полюбила возродившуюся из пепла после геноцида 1915 года новосозданную на одной десятой (!) своих исторических земель республику, гордо распрямившуюся и расцветшую в первую очередь с помощью великого русского народа. В ходе неоднократных поездок в Армению по творческим и личным делам в течение нескольких десятилетий у нее сложились тесные связи с видными деятелями армянской культуры и литературы советского периода. Месяцы и дни, проведенные в Армении, Звягинцева в своих воспоминаниях называла “божественным временем”. Как и многие русские поэты и переводчики, в суровых горах и цветущих ущельях, на величественных руинах древности, в дружеском общении с гордыми и талантливыми сынами страны Наири она сама обогащалась, впитывая “живительные соки”, мудрые традиции и обычаи нашего народа, обретая подлинную свободу мысли, раскрепощенность духа.
1930-1960-е – пора самой активной литературно-общественной жизни огромной страны, время действительно искреннего взаимного тяготения друг к другу народов, в частности русского и армянского. Интерес народа Армении и ее интеллигенции к литературе и интеллектуальной жизни России был очень высок, а взаимосвязи – благотворны и для армянских, и для русских деятелей литературы и искусства. Звягинцева была, естественно, одним из подвижников и глашатаев этой знаменательной поры обновления близких народов и культур.
Творчески одаренная, пылкая и страстная по натуре, открытая всей душой людям, она подошла к закату жизни, увы, одинокой, обделенной женским счастьем – без семьи и детей, но не покинутой, к счастью, друзьями и просто людьми, хорошо знавшими ее в лучшую пору творчества.
Веру Звягинцеву помнили и помнят на земле древней Армении. Она ушла в вечность, навсегда оставшись в сердцах и душах ценителей поэзии. И неудивительно, что именно армяне возвели над ее московской могилой благородный туфовый памятник – хачкар (“крест-камень”) в благодарность за бескорыстную и беззаветную любовь к Армении, армянской литературе и армянскому народу.
Да будет вечный и неиссякающий свет над Вашей могилой, незабвенная Вера Клавдиевна – Вера, подарившая людям Любовь и Надежду!
* * *