НА СНИМКЕ: в ряду стоящих на заднем плане (слева направо): наша бабушка Женя - папина мама Евгения Абрамовна Рахлин, урождённая Вассерциер; жена папиного брата Лёвы - тётя Рая с сыном Эриком на руках; моя родная сестра Марлена; наш папа Давид Рахлин.
На переднем плане - дочь Лёвы и Раи - наша двоюродная сестра Стелла и будущий автор этих воспоминаний Феликс Рахлин. Село Шиш'аки, Хорольского района Польавской области, 1936 год
Фотографировал наш дядя Лёва - папин брат, старше его
на 2 года. Отлично помню этот момент.
* * *
Лёва был старше нашего отца на два года – он, как говорится, . «ровесник века». Подобно папе, Лёва служил в армии, преподавал в одном из военно-учебных заведений Полтавы политическую экономию.
Я приехал в Полтаву с мамой и бабушкой Женей. Лёвина семья жила в маленьком домике, «погрязшем» в зелени и цветах. По залитому солнцем дворику бегала глазастая и юркая двоюродная моя сестра Стелла, готовясь поливать цветы. Хорошо известную мне по Ленинграду лейку она называла неожиданным для меня словом поливалка.
В полутёмной комнате Лёвина жена Рая кормила годовалого Эрика – Эрнста, названного так в честь товарища Тельмана – лидера немецких коммунистов.
Тётя Рая – маленькая, хрупкая, подвижная, с живым лицом, всегда считалась в семье умницей и «мужчиной в юбке». Её отец до революции был настоящим буржуем: он владел в Донбассе шахтой, магазином и, может быть, чем-то ещё. После экспроприации поступил на службу бухгалтером, а к старости даже заработал маленькую пенсию.
В связи с пенсией Давид Леонтьевич Рутштейн отдавал должное советской власти, но всё-таки её ненавидел, а потому к зятю-коммунисту относился довольно враждебно. Может быть, по этой причине они и жили врозь: старики – в Харькове, а Рая с Лёвой – в Полтаве.
Тётя Рая закончила в Харькове «институт народной освиты», как стали в то время называть Харьковский университет. Чтобы получить доступ к образованию, официально отказалась от отца, ушла из семьи. Отказ был чисто номинальным и состоялся с ведома и даже по настоянию отца. Это был умный, твёрдый, даже несколько чёрствый человек, без излишних сантиментов умевший оценивать события. Он, например, никак не сопротивлялся экспроприации – напротив, по видимости добровольно отдал советской власти свою шахту и магазин – сохранив, я думаю, то, что не входило в понятие недвижимости, но могло обеспечить жизнь и ему, и его детям, а, возможно, и внукам. Далеко смотрел Давид Леонтьевич!
Училась Рая вместе с папиной сестрой Тамарой, а ухаживавший за нею Лёва – слушатель курсов «червонных старшин» - вместе с бывшим донецким шахтёром и слесарем Шурой Сазоновым. Кажется, Лёва и ввёл Шуру в семью Рахлиных. Тот пламенно влюбился в полную, белокурую, очаровательную Тамару – в недавнем прошлом сотрудницу аппарата ЦК Украинского комсомола, и вскоре они поженились.
У Тамары с Шурой родилась Ирочка. а у Лёвы и Раи – Стелла, т. е. «звезда».
Тамара и Шура в семье стали своего рода исключением: они давали своим детям довольно традиционные имена, вне революционной тематики и ассоциаций. Следующих после Ирины детей назвали Светланой и Игорем. Ещё у Абраши была Лида, у совершенно беспартийной четы Злотоябко – Михаил (Миля)… зато у всех остальных дети были наречены только по «ревсвятцам»: Эрнст, Стелла, Зоря, Вилен, Владимир…Всё же наших родителей не переплюнул никто: я - «железный» Феликс, а моя сестра – та и вовсе сочетала в себе весь марксизм-ленинизм.
Году в тридцать втором Ирочка в Киеве, где Сазоновы тогда жили, села на перила, чтобы прокатиться вдоль лестницы вниз, но с высоты пятого этажа сорвалась в пролёт и убилась насмерть. С той поры Сазоновы, где бы ни жили, селились только в первом этаже, надеясь уберечься от судьбы. Боже, как она насмеялась над ними! Но об этом позже, а сейчас продолжу рассказ.
Со Стелой, которая старше меня всего лишь на год, я играл на полу за кроватью. Игру придумал непристойную – вызванную проснувшимся во мне интересом к различиям в строении тела девочек и мальчиков. Я предлагал Стелле убедиться в этих различиях собственноручно. Стелка, не будь дурак, немедленно наябедничала на меня старшим. Подошла бабушка Женя, стала грозить пальцем, назидательно предостерегая:
- Бо-же со-хра-ни, деточка! Бо-же со-хра-ни!!!
В Шишаках должны были провести лето семья Лёвы, наша семья, Миля Злотоябко и Сазоновы. Выбрано было это село не случайно: там постоянно жила и заведовала местной больницей родственница Ёни Злотоябко – тётя Поля.
На железнодорожной станции поздно ночью нас встречал дядя Лёва с подводами. Одной из них правил он сам.
Я лежал в телеге, смотрел в глубокое звёздное небо и… сочинял музыку. Я от рождения музыкален, но не памятлив, - тем более, что, по обстоятельствам жизни семьи, никогда не учился нотной грамоте. Но придуманные мною в ту ночь две–три музыкальные фразы помню до сих пор. Хотя первая из них буквально совпадает с началом «Юношеского трио» Рахманинова, которое я услышал лишь в сознательном возрасте.
От огромного села Шишаки, которое находится к северо-западу от Полтавы, между Сорочинцами и Диканькой, в самой сердцевине гоголевских мест, в моей памяти остались лишь осколки: хата под очеретом, где жили мы, огород с тропинкой к соседскому добротному дому с верандой, в котором поселилась Лёвина семья, глубокий овраг, по краю которого мы ходили к тёте Тамаре, обсаженная вербами дорога к реке – и сам Псёл, плавно текущий в камышах между пологим «нашим» берегом и крутым противоположным, за которым чернел загадочный тёмный лес.
У реки собирались дачники: тётя Рая с крошечным Эриком, массивный, с круглой бритой головой, Шура Сазонов, умевший как-то удивительно вкусно, с чёткой скандовкой выговаривать слова, его трёхлетняя дочь Света, пятилетний – я, тринадцатилетний Миля, моя мама, принимавшаяся вдруг приседать в воде, хлопая по ней ладонями и громко взвизгивая от удовольствия, и другие взрослые и дети.
На бричке с кучером подъезжала тётя Поля – та, что работала главврачом местной больницы. Был здесь и другой родственник Ёни Злотоябко – его родной брат Боря. Раздевался. Громко крякая, входил в воду, нырял и, отфыркиваясь, плыл к другому берегу. Плавая там под обрывом, кричал, широко раскрывая рот:
- Глу- бо-ко-о-о!!!
«Г» произносил по-южнорусски, горловым придыханием, а на каждом «о» делал упор, как это свойственно украинцам (и украинским евреям).
Миля называл его «дядей Борей Голопупенко». Я считал, что это настоящая Борина фамилия. Она удивительно шла к нему – толстобрюхому, с существенным пупом в центре круглого живота.
Дядя Шура Сазонов, переплыв речку, долго стоял на том берегу, вызывая у меня зависть и любопытство: мне казалось, что там другая жизнь, всё – другое, необычное. Вернувшись, дядя Шура подтверждал это предположение:
- Я видел там мма-ллень- кких чче-лло-ввечч-кков, они ез-здят в мма-ллень-кких вва-ггон-ччи-кках…
И т. д.
Но как-то мы все пошли в дальнюю прогулку, перешли вброд речку в другом месте, гуляли на «том берегу», однако он оказался почти как «этот» - и никаких «чче-лло-вве-ччков» не встретили. Попались, правда, в лесу какие-то пьяные мужики, но роста вполне обыкновенного. Великий мастер врать был дядя Шура! За это я и любил его всю жизнь.
Мои родители, во всяком случае – папа, бывали в Шишаках наездами, со мной возилась, в основном, бабушка Женя. Лёву тоже помню урывками. В его жизни, в жизни моих родителей начинались как раз тогда страшные дни и годы, но я и не догадывался об этом. У меня тогда в голове жила одна заветная, жгучая мечта.
Читать дальше "Хочу лошадь!" http://proza.ru/2012/01/19/102
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ "РЕЦЕНЗИИ" НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.