Солнце выключило свою духовку и закатилось спать. Обжигающий ветер наигрался с пылью и прилег за рекой. И тогда, осторожно оглядываясь, выходила из теней мадинская ночь. Она мягче и отзывчивее, чем багдадская.
- Ну, что тут поделаешь! - ласково говорила она, разглядывая, как мы мучаемся. – Потерпите. К утру все будет хорошо… И она тихонько дула с реки на обожженные камни и дома, и мы, чутко улавливая еще только приближение прохлады, выбирались из щелей, чтобы начинать жить.
А ведь всего только полчаса назад мы лежали пластом под феном и думали, что если не идет живая прохлада, то пусть придет холодная смерть… Как она пришла к геологу Скулинову, который не любил волейбол, а потом зашла к электрику Фигушкину, который при игре в преферанс сильно вредничал, занижая взятки и подсаживая всех играющих. И когда доктор Леня после сорока минут борьбы за его жизнь вышел из кабинета весь взмокший и воскликнул в сердцах: «Все! Убрался, подлец!..», мы, на всякий случай, стали играть осторожнее…
Но зато какие чудесные компании составлялись из выживших мужчин по вечерам! Семьи далеко, за четыре тысячи километров. Каждый мог по этому поводу и погрустить, и порадоваться. Молодые и старые сироты, голые по пояс, набивались в холле бывшей моей, а теперь нашей общей с Богатковым квартиры и располагалась вокруг стола. За нашими плечами был уже год здешней жизни, и каждая фраза или жест были отточены многократным употреблением. Под потолком без устали рубил воздух на порции большой фен. Наш кулер, промытый нами и смазанный, старался на совесть разогнать табачный дым и остудить воздух хотя бы до 28 градусов. А мы негромко переговаривались, медленно потягивали дешевое финиковое вино и играли в преферанс.
На краю мира, в пустыне, всегда спокойно и хорошо. И только катастрофа космического масштаба, или рождение в соседней квартире нового спасителя могли на минутку обеспокоить нас. Но что нам астероид или святой, если мы не закладывались даже на четвертого валета!..
Селезнев сидит рядом и, не спеша, слово за слово, вяжет свои длинные узорчатые рассказы. Утром он их распускает, а с вечера плетет снова, но уже по-другому. Он не любит виртуальные игры где-то в мозгах. Он любит, чтобы все азартное было в натуре: взятки, подсад, наслаждение в темном углу от удачно подкарауленного мизера… И в картах нельзя приврать. Так Точилло не любит шахматы. Он не может считать ходы, соблюдать правила и ждать своей очереди! Только Богатков восхищался шахматами:
- Это же прелесть! - восклицал он. – Ходить можно только по доске! Все правила обговорены заранее!.. А в жизни! Все одновременно бьют со всех сторон, и не успеешь оглянуться, как твоя же королева заигрывает с противником!..
Зато в картах Витька любил отдаваться на волю судьбы.
- От меня же ничего не зависит! – пояснял он, и громко объявлял мизер в темную. - Это все равно, что жениться!..
Мы не проигрывали много. Не пускали друг друга по ветру, как в свое время благородные дворяне. Без трех писали без вистов, на сомнительный мизер шли вдвоем, случайный ход не той картой прощали и вполне спокойно относились к тому, что «от игры можно получить не только удовольствие выигрыша, но и наслаждение проигрыша».
И поэтому к нам на преферанс занимали очередь уже с обеда, и даже Галка пыталась втиснуться за стол. Иногда мы ее пускали, как одинокую гостью с Венеры, и она тут же начинала рассказывать что-нибудь интересное: как ей, например, удаляли геморрой и оставили красивый маленький кусочек, в виде узкого лепестка, который врачи называют улыбкой Моны Лизы. Или молча рассеяно глядела в свои карты близорукими глазами, а потом вместо «пас» говорила «вист», а вместо «мизер» могла сказать «минет»... И, конечно, проигрывала, даже когда объявляла правильно! И мы выкручивались, чтобы незаметно дать ей поменьше взяток, и у Богаткова на языке уже вертелась ядовитая фраза, но мы охраняли Галку, как исчезающий симпатичный женский вид, и не хотели, чтобы она совсем пропала.
Время свободно, без задержек струилось сквозь нас, и его не было жалко. Два часа ночи? Да сколько хотите! Никто не мельтешит со второй колодой. Можно закурить и обсудить прошлый кон... Если кто-то вдруг захотел уйти поспать в соседнюю комнату, его место тут же займет один из желающих наблюдателей, и засыпающий будет слышать из гостиной сладкие убаюкивающие голоса: “Пас… Вист… Что играете?.. Эх, бубей, сколько дадите...”
И кто-то вздыхает, что бога нет. И кто-то вздыхает, что бог есть. И кто-то говорит, какая разница, если он все равно бездействует! И кто-то возражает, что все-таки иногда что-то и сделает…
И когда мне на руки пришла семерная игра, в нашу металлическую дверь тихо постучали. Не начальство, не святой и не смерть с косой. Те стучат по-другому. Один из запасных любопытства ради пошел открывать, и обрадовано воскликнул, чуя, что сейчас я буду отлучен от игры:
- Дима, это тебя!
Я посмотрел на часы – полдвенадцатого ночи - и пошел к дверям. Передо мной стояла Эльхам. Одетая скромно, чуть ли не наспех.
- О! Я очень рад!.. – искренне сказал я, чтобы начать разговор.
- Дима! Срочно нужен доктор! Мистера Басема только что ужалил скорпион!.. – сказала она частично с жаром, а частично, разглядывая меня. И улыбнулась. Одет я был не очень - в одних закатанных до колен (естественно снизу) легких тренировочных синих штанах, а украшением к туалету служила сигарета «Багдад» в углу чуть пьяненького рта, который все равно пытался улыбаться.
С момента ее прошлого визита прошло полгода. И было приятно, что она пропустила вступление с извинениями… Значит, мы действительно дружим. И скорпион решил это проверить!..
Я видел скорпионов в стеклянных банках у наших строителей. Ребята, живя без жен, почему-то держали их у изголовья кроватей на тумбочках. Скорпионы растопыривали лапки, поднимали хвостики, выставляя вперед маленький отважный крючок, и буравили пришельца острыми злыми глазками… А днем скорпионы сидели угрюмые, занятые каким-то рукоделием, и если им мешали, то тяпали все подряд, что им бросали в банку.
И вот кто-то из возомнивших о себе скорпионов не уважил мистера Басема, а мистер Басем здесь очень уважаемая персона - он начальник всего нашего сектора управления.
Конечно, я сразу оставил карты седому дублеру Замрию, который, увидев семерную игру, помолодел на десять лет и объявил всем: «Та-ак!..»
Ребята сделали вид, что дело житейское: если скорпион кусает мистера Басема, то я быстро одеваюсь и иду все устраивать.
Когда я вышел на площадку, Эльхам все время странно улыбалась, и, очевидно, на мой счет. И пока мы будили доктора и ждали его на площадке перед квартирой, я стал подшучивать над ней самой.
Доктор Леня в свое время служил в армии, потом работал на скорой помощи, поэтому собрался быстро и вопросов задавал мало. Даже, наоборот, по дороге еще сам что-нибудь рассказывал. А когда Эльхам пыталась объяснить, что произошло, многоопытно отвечал:
- Сначала надо посмотреть!.. Мало ли что там уже!..
И начинал рассказывать, сколько укусанных людей видел за свою жизнь, вплоть до мужчины, которого в экстазе укусила за нос женщина:
- Вот это был укус!
Я смачно перевел, и Эльхам сказала:
- Дима, мистер Басем не кусался с женщиной! Его исподтишка укусил скорпион в локоть!
С Леней я познакомился еще в Багдаде, когда он только прилетел и тут же пропал. Вечером они, трое вновь прибывших, решили пройтись по магазинам, и когда Леня вышел из очередной лавочки на улицу, то увидел, что он остался один. И всю ночь, пока он бродил по Багдаду, пытаясь по памяти найти наш дом, в котором он был всего раз, наши машины рыскали по улицам в его поисках, а один ответственный сотрудник грустно вздыхал:
- Да-а! Профессионально ушел!..
Но утром Леня так же профессионально вернулся, потому что все-таки нашел нужный дом, и его поскорее отправили из Багдада к нам в Мадину. Потом Леня часто просил Точиллу дать меня ему в качестве переводчика, чтобы съездить в арабскую больницу, или аптеку, и мы с ним сработались.
За интересными разговорами мы все-таки выяснили картину происшедшего. Мадам Басем вечером, как обычно, обрызгала из шланга лужайку внутреннего дворика и кусты, растущие по периметру, чтобы от испарения воды появилась легкая ирония прохлады - я сам делал так в Багдаде. Мистер Басем после вечернего чая в кругу семьи, как обычно, вышел во дворик и прилег на травку, потому что внизу прохладнее. Но место было уже занято, и скорпиончик, тоже ценивший прохладу и хорошее отношение, тяпнул мистера Басема в локоть, чтобы тот подвинулся.
Я старался быть серьезным, но у меня почему-то не получалось.
- Ну, все ясно! - сказал мне Леня. - Ты ей всего не переводи. У меня есть такая вакцина, но только две ампулы. Я держу их на случай, если кого из наших детей кто-нибудь укусит. А ему вколем обезболивающее - я думаю, все обойдется. Он мужик здоровый, крепкий - что ему один скорпион!
- «В то лето царь умер. Врача, лечившего его, посадили на кол...» - процитировал я Лене одну из понравившихся мне записей Вавилонской летописи, но Леня был человек здравомыслящий и решительный. Люди, которым мы вверяем свое здоровье, должны быть вполне к нему равнодушны, пояснял он мне как-то по дороге, когда мы везли нашего пострадавшего в арабский госпиталь. Иначе они не могут объективно разбираться в ситуации. Даже врач не должен лечить себя сам, потому что он переживает за свое здоровье. Врач должен лечить других, успокаивая больного, делая все, что надо, и с интересом наблюдая, чем все кончится.
Дом мистера Басема был рядом с домом Эльхам. Она говорила:
- Басемы - очень хорошие люди. У нас говорят: «Сначала выбери себе соседа, а потом строй дом».
- Почему? - спросил я.
- Потому что в нашей стране сосед имеет почти такие же права на соседа, как и родственник.
Нас ждали уже в воротах. Приятно, наверное, было быть в той компании, которая шла воскрешать Лазаря. В самой большой комнате, на самом широком диване, стоящем посередине, лежало на боку большое тело мистера Басема, напоминающее умирающего носорога, только накрытое толстым одеялом, да под большую голову была положена большая подушка. Глаз, смотрящий на нас, моргал тревожно и часто. Мистер Басем и сам по себе был приятный человек, а тут выглядел просто душкой.
Вся его большая семья - мужчины и женщины - стояли полукругом, боясь подойти ближе - вдруг случайно заденет - и издавали издали благоговейные вздохи и замечания. Никогда вокруг моей постели не соберется столько людей, даже если меня кто-нибудь укусит, с завистью подумал я. Сколько заботы надо было проявить об этих людях, чтобы они вот так забеспокоились, что же теперь с ними будет!
Доктору Лене пришлось сильно сократить приветствия и расспросы даже о здоровье, и он важно попросился помыть руки. Эльхам так торжественно повела нас в ванную, будто это должна была быть спальня. Она почтительно включила свет, потом воду, потом так подавала и принимала мыло и полотенце доктору, что я перестал шутить и тоже изъявил желание помыться. Улыбнувшись, она повторила этот танец со мной. Я потом как-нибудь расскажу об этой изумительной процедуре, потому что никогда ее не забуду. Все, чего бы я не желал, подавалось и принималось с легким приседанием, с загадочной улыбкой, отводом глаз, с чувством полного повиновения и с таким почтением, что я невольно задумался, а не был ли я тут когда-нибудь князем, и Леня стоял рядом и думал о том же.
Но Эльхам почтительно повела нас обратно в зал, и мы вспомнили, что пришли в этот дом не умываться волшебной водой и вытираться сказочным полотенцем, а помочь мистеру Басему. Жаль только, что, чтобы нам было так хорошо, Басему должно было быть так плохо.
Я уже помогал Лене в осмотре больных в арабском госпитале, поэтому привычно встал рядом. Леня очень хороший доктор. Красиво и деловито, как в театре – зрителей была полна комната - он не спеша начал осмотр ужаленного локтя, потом всей руки, шеи, глаз, языка… Я думал, что на бис он осмотрит живот и ноги, но Леня ограничился измерением давления и прослушиванием сердца. Потом шприц в ягодицу - дамы при этом не торопились отворачиваться, а Эльхам еще и что-то сказала Басему по-арабски. По-моему, спросила, кто колет приятнее: доктор или скорпион.
- Теперь надо посидеть, посмотреть, что будет дальше, - сказал мне Леня. - А им скажи, что сейчас все пройдет.
Весть произвела одобрительный шепот и радостный шорох, а мы, на всякий случай, остались рядом, откинувшись в удобных креслах.
Молодым и здоровым сидеть и смотреть за больным целый час - это трудно. Поэтому на столике перед нами Эльхам поставила чай, печенье, конфеты, американские сигареты and what not* /- и чего только нет/, хотя некурящий мистер Басем лежал, как трофей, прямо перед нами.
Нам было неудобно, но курить хотелось, поэтому Эльхам подала нам по сигарете, закурила для примера сама, попросив у меня огня и попридержав пальцами мою руку, и под легкое мелодичное постанывание мистера Басема мы заблаженствовали за приятной беседой.
Эльхам, почему-то, всем здесь распоряжалась и задавала тон всей этой большой компании братьев и их жен, и они слушались ее, как учительницу, и мне тоже хотелось за парту. А ей уже становилось скучно неподвижно сидеть в кресле, и она начинала ерзать и подшучивать над мистером Басемом. А мистер Басем в ответ только быстрее хлопал глазами.
Время от времени, когда наступала тишина, нас просили извинить за беспокойство. Мы говорили, что все в порядке. И я ощущал, что даже в чужой славе купаться все равно приятно.
Ушли мы где-то через час, когда мистер Басем заснул, пульс был нормальный, и жара у него не было. Эльхам вышла с нами, мы проводили ее до калитки, и я, почему-то, все время острил.
Легкий восточный кайф, черное небо в теплых звездах, фонарики вдоль домов, и мы с Леней идем домой, совершив в этом мире что-то хорошее... Один из редких дней моей жизни, который получился со всех сторон не запачканным. А Леня, наверное, уже столько наделал этих добрых дел, что всю дорогу рассказывал, про какие-то смешные пакости... Вот и разберись с людьми - они сходят с ума не от благородства поступка, а от его редкости.
Дома Богатков сообщил мне, что Замрий прилично выиграл. А я долго еще не мог вкусить сна в эту ночь. Не потому, что Замрий выиграл, и не потому, что вот сейчас кто-то кого-то больно укусил… А было в этом вечере что-то новое и приятное…
А потом я понял, что начался сон, потому что Эльхам стала дочкой Басема, и от частого смеха серьезно заболела. И позвали нас с Леней, потому что я оказался единственным специалистом в округе по смешным болезням, а Леня при мне был переводчиком со смешного на серьезное. И как только я вошел, она перестала смеяться и вдруг заплакала, а Басем, увидев это, рассмеялся вместо нее от радости и воскликнул:
- Чего заслуживает тот, кто исцелил мою дочь?
- Жениться на ней! - ответили хором придворные из нашего управления, и арабы, и русские.
От этих слов Стомихеев поскользнулся на искусственной ноге и упал замертво, а Басем, пощупав у него пульс, деловито спросил:
- Кого мы назначим новым главным советским экспертом?
- Твоего зятя!.. - хором ответили придворные.
А все-таки симпатичным задирой был этот скорпион во дворе Басема!..
На следующее утро Эльхам вошла к нам в комнату порывистее, чем обычно, и едва усевшись за свой стол, сразу же с восторгом набросилась на меня:
- Дима! Ты вчера весь вечер шутил и вел со мной такие фривольные речи!..
Она не ожидала! А я молча передернул плечами, как делала она. Я вообще человек скрытых качеств. Еще в школе все учителя бились над ребусом, как заставить меня учиться.
Тем более, я не особо и заметил, какие такие фривольные речи я себе позволял.
А мистер Басем с тех пор, если ехал мимо, то останавливался и предлагал подвезти на своей машине. Но я всегда был в компании ребят и вежливо отказывался.
Мистер Басем был очень благодарным человеком, и права была Эльхам, когда говорила, что свой дом надо строить, только отыскав, где стоит дом мистера Басема.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2012/01/21/2097