Михаил Соболев в соавторстве с Иваном Капелюшным.
(Моё - продолжение)
- Да пошел ты в жопу, дятел со звездочками! Что ты вообще об этом знать можешь! Ты когда последний раз по вечерам задницу от этой лавочки отклеивал, лет десять назад? Так и иди на хер, собака дикая!
Сказать, что дядя Боря охренел - значит не сказать ничего. Нет, конечно же, тридцатидвухлетний капитан российской армии, впрочем, как и любой житель нашей благословенной державы, за свою жизнь слыхивал такие загибы, что это жалкое интеллигентское «вя-вя-вя» по сравнению с ними казалось агуканьем трехмесячного малыша. Однако же, за последние лет пять дяде Боре с его комплекцией полутяжа, стрижкой «a'la Nickolas Valueff» и неморгающими оловянными глазами, даже непосредственное начальство замечания выносило строго в уставной форме. На сторонних же зрителей особое впечатление производил номер под названием «дядя Боря думает»: кулак размером с дыньку «Колхозница» подпирал скулу со шрамом явно артефактного происхождения. Позой дядя Боря в этот момент явственно напоминал Роденовского мыслителя, но эффект от соприкосновения с прекрасным был, в данном случае, несколько гнетущим. По крайней мере, когда компания егэшного возраста гопников поинтересовалась у дымившего всё на той же лавочке дяди Бори насчет «и нам закурить», тот им ничего не ответил, а просто задумался; однако, по окончании мыслительного процесса выяснилось, что менторствовать о вреде курения в допризывном возрасте уже некому.
И вот сейчас его, целого капитана российской армии, послали в известном всем направлении! И кто! Фима! Фима Зюткинд! Вот уж этот факт в дяди Бориной голове произвёл явную революцию, потому что даже в похмельном сне он себе такого представить не мог. Но голова - головой, а руки свое дело знали: тяжелая ладонь опустилась на хлипкое Фимино плечо, в то время как другая ладонь поудобнее собиралась в нехилый такой кулак.
- Слышь, ты! Слизь гражданская! Ты на кого, енот кастрированный… - размеренно начал было дядя Боря, но вдруг осёкся, потому что Фимино лицо увидел и, совершенно неожиданно сам для себя, участливо спросил, - Что, Фим, совсем всё плохо?
Фима вдруг обмяк и разрыдался, он всхлипывал, сморкался в мятый платок и ничего не говорил, только мотал туда-сюда пегой патлатой головой, как бы подтверждая, что всё в этом мире очень плохо, но с этим ничего не сделаешь и никто-никто ему помочь не в силах. Дядя Боря сгрёб Фиму в охапку и усадил на лавочку, сам устроился рядом, потащил из нагрудного кармана форменной рубашки пачку «Винстона».
- На, Фимка, закури, брат! Да не убивайся ты так, ну житейское же дело! Подумаешь, баба не дала! Эта не дала, так другая даст, говно вопрос! Что ж ты так переживаешь, как будто случилось что! Да перестань хлюпать, ну ты ж половозрелый мужик, а ведешь себя как москвич в дагестанском взводе!
- А ты, капитан, откуда знаешь? - глухо вымолвил Фима, - Откуда вы все вообще про это знаете?
- Ты, Зюткинд, меня иногда в тупик своими вопросами ставишь, - изумился дядя Боря. - Ты у Марь Семёновны два билета в кино на девятнадцать пятнадцать купил? - купил! В полседьмого ушел гоголем, с букетом, в глаженых брюках и чищеных ботинках. А обратно возвращаешься в девять сорок, смотришь на всех как хасид на сало, суицидальным синдромом от тебя за версту несет…
- Каким таким суицидальным? - встрепенулся Фима, - Ты что, капитан, я об этом вообще думать не думал!
- Да ну прям! А когда ты меня в жопу послал, это что, не попытка суицида была? Да шучу я, шучу, ну не реви ты опять! Я сказал - не реви! - голос дяди Бори был вроде бы и спокоен, но настолько суров, что ослушаться его Фима не решился и всхлипывать перестал. - Слушай, Фима, нам всем уже больно смотреть на твои порожние метания, сил никаких нету! Из простого дела какие-то мерехлюндии разводишь! Надо тебя как-то на правильный путь поставить, а то весь двор наш перед людьми позоришь. Слушай сюда, попробую я тебе «науку побеждать» довести, в доступной для гражданских лиц форме. Есть в этой нехитрой науке три главных наставления. Ты, Фимка, спортом когда-нибудь занимался, ну хоть шашками какими? Что киваешь? Отвечать надо по форме: «так точно» или «никак нет». Отставить! Всё забываю, что не на службе… До чего ты там доигрался? Второй юношеский? Лады! Ну так вот тебе, Зюткинд, правило первое: прежде чем с гроссмейстерами за доску садиться, потренируйся на заднем дворике, с тем, кто тебе по силам. В применении к твоей ситуёвине - ты, парень, сразу всего хочешь. Ну какого лешего ты к Люське из аптеки или к Тамарке с почты женихаться лезешь? Они девки образованные, холёные, живут с мамками-папками в отдельных квартирах. Ты, по-нашему, по-военному говоря, прежде чем на «морских котиков» переть, сначала с кем попроще повоюй, хоть с грузинами какими-нибудь. Сходи вон в общагу ткацкого техникума, там девок навалом и каждая своего принца с жилплощадью ждёт не дождётся. Или вон к Наташке из второго подъезда забурись, она баба добрая, пригреет! Что значит «не хочу к Наташке»? Есть такое слово - надо! А ты что хотел, чтоб всё как у Гарри Поттера было? Чтобы на елку влезть и задницу не ободрать?
- Теперь правило второе. Бабы, Фим, ждут от тебя, чтобы ты им свою позицию обозначил. Какие-никакие, хоть Наташка, хоть принцесса люксембургская - а изъяснить им свои намерения ты должен. А потому, до тех пор пока ты им правильных слов не сказал, рассчитывать тебе не на что, так что слушай внимательно и запоминай, а лучше запиши в рабочий журнал и выучи наизусть. Правильные слова такие: «ты самая-самая красивая», «ты мне очень нравишься», «никто кроме тебя мне не нужен и никогда нужен не будет». От текста не отступать, последовательность не нарушать, отсебятины не нести! Дальше… дальше уж по обстоятельствам, тут, Фима, гарантии тебе никто не даст; но пока ты этих слов не сказал - считай, система в ждущем режиме, все входящие будут отклонены. Так что проводил после кино до подъезда, к месту, не к месту, как хочешь, а информацию эту до нее доведи. С первого раза не получилось - второй заход на цель сделай, третий, не откажут! Даже если ты для неё после этого и не номер первый станешь, всё равно она тебя в своем резерве числить будет, ну, пока, конечно, замуж не выскочит. И рано или поздно, а внимание она тебе уделит, она ж тоже понимает, что резервистам время от времени сборы устраивать надо.
- И последнее. Байку тебе в тему расскажу. Читал нам в училище один морячок тактику взаимодействия с морфлотом, дюже секретный мужик был, капитан второго ранга. Мы даже фамилию его не знали, «инкогнитом» его, помнится, дразнили. Так вот - дал он нам список вопросов к зачёту, по два вопроса в билете и вдруг объявил: «А третьим, значит, вопросом - чтоб каждый мне наизусть стихотворение Лермонтова доложил!» Мы было в отказ, мол, на хрена козе баян, а он и слушать не стал. Говорит: «Что поручик российской армии сочинил, то лейтенант российский знать обязан!» Ну и материли мы его тогда, а что сделаешь! Но - не поверишь, Фима! Был у нас недавно юбилей училища, съехались мы со всей России-матушки, кто еще старший лейтенант, а кто уже и подполковник, кто холостой, кто женатый, кто уже из армии ушел и миллионами ворочает. И, чтоб ты думал! Каждый с собой, ну отдельно от остального бухла, привез по бутылке коньяку, кавторангу тому в подарок. Потому как взаимодействие с морфлотом никому из нас не пригодилось, а вот стихи эти самые… Попадаешь, бывало, в твою позицию, вроде бы уже всё на мази, а она от тебя ещё чего-то хочет, каких-то особенных слов ждёт! А ты ей - вопрос номер три, гражданская лирика офицерского состава. Так что мой тебе, Фима, совет - зазубри каких-нибудь стихов, чтоб как отче наш, чтоб в любом состоянии мог внятно и без запинки отрапортовать! А ещё лучше, сам сочини, ты у нас мужик неглупый, а они это ценят…
Притихший было Фима вдруг опять разрыдался в голос, откидывался на спинку лавочки и снова сгибался, трясся, захлебываясь, пытался утереться рукавом.
- У меня, - сквозь слёзы бормотал он, - у меня идиосинкразия к рифмам. В школе всегда трояки были по литературе, я даже про себя рифмованные стихи читать не могу, не то что вслух. Так что ничего у меня, капитан, не получится, пропащий я, пропащий человек! Никогда у меня ничего не будет!
Дядя Боря повторно изумился.
- Ну ты грамотен, мужик! Слова-то какие знаешь! Решил, что сказал непонятное и проблему теперь не закрыть? Да я сам тебе непонятных слов сколько хочешь наговорю! Думаешь, кто из нас понимает, что такое «фазированная решетка с управляемой разностью фаз»? И ничего, эксплуатируем по всей строгости, даже чиним, когда случается. Удумал тоже, идиосинкразия! Не можешь в рифму… - дядя Боря слегка призадумался, но быстро нашёлся, - валяй без рифмы! Есть и такое извращение, специально для идиосинкротиков придумали, называется «верлибер». Это, Зюткинд, в переводе с нерусского от двух слов происходит: «вер» - это слово, стих то есть, и «либер» - ну он ливер и есть. Сам знаешь, бывает нормальная колбаса, а бывает дешёвая, ливерная; пирожки обычные и пирожки с ливером. Так что, раз в рифму не можешь, валяй ливерную поэзию сочиняй! Тем более, что дурное дело нехитрое, это тебе любой прапорщик может. Хочешь, я сам тебе прям сейчас, с ходу верлибер сваяю. Ну, например:
«Я вам пишу.
Служебная записка.
Заведующей складом Ивановой,
От бригадира сто второй бригады,
Ефима Зюткинда.
Покорнейше прошу,
Согласно пункту восемь
Норм и правил
Работы
В условиях наставших холодов,
Мне выделить один комплект портянок
Взамен порвавшихся негодных.
Подпись: Зюткинд»
- А станут говорить, что не в рифму, ты им бац по мордасам - типа ничего не понимаете, это верлибер, писк моды! Я серьезно, таких умельцев сейчас знаешь сколько, в институтах даже этому обучаются, ну те, кто в рифму-то не может. Так что, не реви, Фима, мы из тебя за пару дней знатного верлибриста сделаем, все девки твои будут!
Фима Зюткинд просветлел лицом, как василёк, тянущийся к свету.
- Капитан! Да я же! Зубами перфоратор грызть буду! Что хочешь для тебя сделаю! Ты уж только научи меня, как стать этим самым, верлибрастом!
И обучил капитан Фиму всем премудростям верлибристики. Неделю в инете просидел, довёл себя до изумления, но провёл-таки с Зюдкиндом четыре занятия, общим объёмом в шесть академических часов. Пять бутылок «Зелёной марки» по ноль семьдесят пять уговорили. По одной на занятие, и одну - на заключительный семинар. Капитан, к своему удивлению, даже сам разбираться в этом деле начал... Всю матчасть, то есть теорию стихосложения верлибра , до новобранца донёс, заставил Фиму заучить основные положения и... разрешил ему увольнительную. Другими словами, допустил окрылённого надеждой салабона к свободной охоте...
И Фима пропал... То есть не пропал в буквальном значении этого слова, а выпал из поля зрения капитана.
Дядя Боря первое время и не волновался особо, пускай, дескать, салага потрётся среди дамского пола, произведёт разведку боем, набьёт шишек... Прибежит сам к отцу-командиру, никуда не денется. Капитан ему сопли утрёт, пожурит для порядка, произведёт разбор рейда, поправит прицел, если сбился. Тяжело в учении, легко в бою. Ещё раз сходит в увольнение Фима, в самоволку сгоняет разок-другой, глядишь, и вырастет из Зюдкинда боец...
Но когда и через две недели после строевой Фима не явился в часть, капитан занервничал, оторвал задницу от лавочки и взял курс на стройуправление, где Фима Зюдкинд трудился. Покурив с мужиками у нарядной, дядя Боря детально разведал диспозицию. Выяснилось, что Фима уже три дня как самовольно покинул пост и отбыл на другое место дисклокации, короче говоря, выехал в неизвестном направлении...
«Как дезертировал, так пускай и несёт ответственность перед трибуналом, бледная спирохета», - сгоряча открестился от перебежчика капитан и постарался забыть приятеля. Но со временем поостыв, всё чаще ловил себя на мысли:
«А как там Фима»?
Прошло полтора года...
Как-то зимним вечером, возвращаясь из части в свою холостяцкую однокомнатную берлогу, дядя Боря обнаружил среди накопившейся за три дня учений почты стандартный конверт с обратным адресом: город Санкт-Петербург.
Поднявшись к себе, капитан, сложив аккуратно на журнальный столик газету «Звезда», журнал подразделений специального назначения «Братишка» и конверт с питерским штемпелем, бросил в общую кучу остальную прессу и отправился на кухню готовить ужин. Перекусив и согревшись, дядя Боря плюхнулся на крякнувший от натуги диван и распечатал послание. Пробежав глазами первые строки, он, немного подумав, с письмом в руке вернулся на кухню. Охлаждённая сорокоградусная весело забулькала в стакан. Налил, как и всегда, «по лыску». Опрокинув в горло двойную наркомовскую дозу, капитан смачно хрустнул маринованным огурцом - трёхлитровую банку с закусоном занесла давеча ему вдовая соседка - и устроился в кресле у торшера.
Фима Зюдкинд писал:
«Моё тебе почтение, капитан.
Я, конечно, дико извиняюсь. Уехал, не предупредив, полтора года - ни здрасте тебе, ни прощай. Но послушай, дядь Борь, во-первых, причиной моего отъезда послужили события бурные, лавинообразно нарастающие, и только на сегодняшний день, говоря твоим языком, капитан, всё более или менее устаканилось. А, во-вторых: лучше поздно чем никогда, повинную голову меч не сечёт, старый друг лучше новых двух и прочая, прочая, прочая... Дядь Борь, ну не сердись, я сейчас всё расскажу...
Прослушав твой курс «Наука побеждать», я - торопыга торопыжная, приступил к его реализации, на свою беду, с самого конца, с третьего пункта «Гражданская лирика...» Открыл томик «Избранное» М.Ю.Лермонтова и уже через полчаса захлопнул с облегчением, решив для себя:
«Это не для тебя, Фима Зюдкинд».
Обороты сложные, авторский синтаксис, что ни стихотворение - философский трактат. Естественно, моя идиосинкразия к рифмам возмутилась, и я решил упростить задачу. Полистаю, думаю, Александра Сергеевича, у него рифмы простые, народные, запоминающиеся. С детства сидит в памяти: «Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет...» Для идиосинкротиков - самое то. Стал читать: «занемог - не мог, наука - скука, ночь - прочь, правил - заставил...» Недурно, но для любовного объяснения тяжеловато.
Отложил Пушкина, покурил на балконе, охолонулся...
Что там Капитан про верлибр толковал? - вспоминаю.
И тут - удача!.. Я тебе рассказывал, кэп, что моя любимая книга «Золотой телёнок» Ильфа и Петрова. Очень мне там по душе, когда Михаил Самуилович Паниковский на судьбу жалуется: «Меня девушки не любят». Без слёз читать не могу.
И в этот раз помогла книга. Оказывается, о верлибре умные люди знали давно. Помните, «Гаврила был примерным мужем, Гаврила жёнам верен был»? Заменил имя - готов верлибр: «Ефим примерным будет мужем, жене он верность сохранит». Просто и гениально, как ты говорил, дядь Борь: «никто кроме тебя мне не нужен и никогда нужен не будет». Смысл тот же, только в стихах.
После работы - к Люсе, той, которая из аптеки.
Зову в кино... она мнётся, носочком туфли ямочку у крылечка в тропинке роет и по сторонам зыркает, видят ли подруги, что кавалер на свидание приглашает, а она... раздумывает? А я ей, Люське, без подготовки - в лоб: «Людмила, я тут... не спалось что-то, всё о вас думал. Думал-думал и сочинил стихотворение. И тут же о примерном муже. На тебе!!!
Люська рот открыла, глаза круглые.
- А почему не в рифму? - спрашивает. Как ты, капитан, говорил, так и случилось.
- Это последнее веяние в стихотворчестве, - поясняю, - верлибр называется.
Люська берёт меня под ручку.
- Только зайдём, - говорит, - домой, Фима. Я маме скажу, что с тобой в кино идём, и переоденусь.
И с мамой познакомила, и в кино сходили, и поцеловала на прощание.
- Вы ещё что-нибудь сочините, Ефим, пожалуйста...
Всю ночь просидел - ничего в голову не приходит. Рубашка люськиными духами пахнет, на платочке - помада, перед глазами вырез люськиной блузки, а в голове один только Гаврила, будь он проклят...
Полез в Интернет, почитаю, думаю, классиков верлибристики.
Сподобился... Сергей Зонкин. Вот это глыба!!! И фамилия хорошая, наша фамилия.
Стал слоги подсчитывать. Скопирую верлибр и справа от него в столбик - количество слогов цифрами.
Тут меня и тюкнуло!..
Ты же знаешь, кэп, я математическую школу оканчивал, а дядя мой, мамин брат Григорий Яковлевич, тот вообще математик от Бога. Это я по отцу Зюткинд, а мама у меня Фелерман. Так вот, в стихах Зонкина я вдруг увидел нелинейную зависимость между слогами его верлиберов. Точно, как в гипотезе о душе Чигера и Громола:
«Пусть (M, g) — полное связное некомпактное риманово многообразие с секционной кривизной K больше или равно 0, и существует точка в M, в которой секционная кривизна во всех секционных направлениях строго положительна. Тогда душа M является точкой, или, что тоже самое, M диффеоморфно Rn».
Да ты должен знать, дядь Борь.
Меня озарило, что в общем случае, когда K больше или равно 0, ретракция Шарафутдинова P : M ’ S является субмерсией.
Утром я, захлёбываясь, рассказал Люсе о моём прозрении и бросился на вокзал. К вечеру уже был в Питере.
Дядя, который бился над этой задачей полжизни, трясущимися руками записал моё предположение, и к утру следующего дня гипотеза Пуанкаре была доказана. Люся примчалась через три дня с вещами...
Год мы с дядей Гришей занимались оформлением бумаг, переписывались с Нобелевским комитетом, легче доказать гипотезу, чем подтвердить своё авторство. Люся хозяйничала по дому, старалась понравится маме, готовилась к свадьбе, мечтала о кругосветном путешествии и доме в Лондоне.
Мама смирилась с тем, что единственный сынок берёт замуж шиксу, и всё чаще заговаривала о внуках.
Но тут дядюшка взял и отказался от присужденной ему медали Филдса, а потом заявил, что премию американского института Клэя в миллион долларов принимать не будет, так как задачу тысячелетия решало множество людей, каждый из них внёс свой вклад... Сотни людей, и даже - я, и даже - поэт Сергей Зонкин.
Вот такая поэзия получилась:
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог...»
Люся собрала вещи, заявила, что от мацы её тошнит, моя, мол, мама будет жить ещё сто лет, обозвала меня функцией и потребовала денег на дорогу и хорошего гинеколога. А что я мог сделать, капитан?
У меня к тебе просьба, дядь Борь. Не мог бы ты сходить в стройуправление и попросить - тебе не посмеют отказать - взять меня на старое место. Да я и не увольнялся... ну и койко-место чтобы...
Денег нет, мама требует внуков, а где я их возьму?
Рядовой запаса Фима Зюдкинд-Фелерман (в мирное время не годен, в военное годен к нестроевой...)
Капитан скомкал пустую пачку «Винстона», удивлённо покрутил в руках порожнюю водочную бутылку. - «Сходить, что ли, за второй», - вяло подумалось ему...
Он осторожно поставил стеклотару в мусорное ведро и, с наслаждением потянувшись, изрёк:
- Не в коня корм!