- Ну, что, – вставать будешь? Если да, то не греми, – дети спят!
- Буду! – ответил я, и сел на кровати.
- Да помогу я тебе собрать обед!
Я встал, стал смотреть в окно. На чёрном асфальте тонким неравномерным покрывалом лежал белоснежный иней. Небольшие лужи затянуло льдом, и это вызывало у меня чувство холода, хотя я находился в нашей тёплой уютной кухне. Пусть ещё февраль, но мне не верилось, что три дня назад было тепло, да так, что зацвёл миндаль. Его нежные розовые цветочки поморщились от внезапно опомнившейся зимы, которая по своей халатности позволила весне на какое-то время вступить на её территорию.
- Что застыл? Завтракать будешь, или голодный поедешь? – жена привычно собирала мне завтрак.
Сел завтракать. Жена, тем временем, собирала мне уже обед: положила пару отварных яиц, от «Докторской» отрезала пару ломтиков, потом посмотрела на меня, и стала отрезать ещё и третий ломтик, потолще, тихо говоря:
- Ох, знаю я вас! Когда говорите, что быстро приедете, то получается как всегда…
- Ну-у, Вовчик сказал – в четыре мы будем дома. На мотоциклах же!
Жена положила целую лепёшку. Я удивлённо посмотрел на неё.
- Если не съедите, назад привезёшь, ты же на мотоцикле. И она не такая уж тяжёлая.
Стараясь не спорить, я выскочил на улицу. Главное – она отпускает!
Вовчик, а правильнее, – Поперечный Владимир – мой товарищ и коллега по работе. Глубину слова «друг» я, честно, и сейчас до конца не понимаю. И сказать, что он мне был друг, я затрудняюсь. Мы работали на старом небольшом заводе по обработке камня, электриками. Наш электроцех ютился в маленьком помещении, где пяти рабочим уже было тесно. В пятницу после обеда мы с ним курили, сидя за столом, за которым в обеденный перерыв резались в домино. Вошёл наш энергетик – брат Володи, – Анатолий Иваныч, сел с нами. Мы его звали так не только по должности, но и потому, что уважали. Переглянувшись с братом, Володя сделал глубокую затяжку, выпустил струйку дыма, и поведал:
- Дней десять назад разбился транспортный самолёт десантной воинской части, в горах, в районе кишлака Думалак. На борту был только экипаж, который весь погиб...
Я тогда вслушивался в каждое слово Володи. Сейчас о таком случае мы бы узнали через несколько часов после трагедии, а тогда, в восьмидесятые годы, такая информация умалчивалась, засекречивалась, но люди всё равно рассказывали друг другу. И так информация передавалась из уст в уста, приобретая новые и новые оттенки таинственности и загадочности.
- Вчера сняли охрану. Мы завтра едем! Ты – как?
Отказываться от такого предложения не в моём характере. Не пугало и совершенно не расстраивало, что информация может быть неполной. Самолёт не иголка, но на дворе был конец февраля, а дороги не асфальтовые, а грунтовые, если ещё они там есть. Да что философствовать? Решение принято – в субботу едем! Вовчик, его брат, и кто-то ещё с «Нового» завода на «Уралах», и два пассажира, один из которых я, – вот такой группой в субботнее утро мы поехали искать самолёт.
Вообще-то неизвестно, что нас тянуло к себе – приключение, или что-то другое?.. Оно заставляло бежать из тёплого дома в законный выходной на холод, в неизвестность, рисковать.
Проехав километра с два вверх по течению реки Аксагаты, мы повернули вправо в горы. Да разве это горы? Холмы… Хорошо, что был лёгкий морозец. Это позволяло нам ехать рядом с перепаханной землёй. Порядочно углубившись в горы, мы почувствовали, что можем так блуждать до бесконечности, не видя результата, потому что никаких ориентиров мы не знали. И, когда мы увидели стадо баранов, и рядом с ним пастуха, это придало нам радости. Мы поспешили к нему, а он к нам. На лице у него было такое удивление, как будто он увидел привидение: кто это?, что за чудики здесь катаются? Пастух был казах. Он о чём-то спрашивал нас по-казахски, смеясь. Мы не понимали его. Хорошо, что Анатолий Иванович знал узбекский немного, но наш пастух понимал узбекский чуть больше, чем русский. Наконец, он понял, что нам надо, что мы ищем в этой глуши.
- Самолёт!.. – он перестал улыбаться, и показал, что надо идти прямо через вспаханое поле. Он ещё что-то говорил, путая русские и узбекские слова с казахскими. Иваныч потом перевёл, что нам идти до цели пешком где-то час. Нам пришлось вернуться назад на несколько километров, потому что по прямой через вспаханое поле не поедешь. Да и по обочине стало ехать непросто, потому что было уже около одиннадцати дня, и земля, скованная небольшим морозцем, стала оттаивать, становясь мягкой и вязкой. Мотоциклы медленно продвигались к вершине холма, и это придавало нам уверенности, что мы вот-вот увидим цель нашего путешествия. Анатолий Иванович остановился, подождал пока мы подойдём, и сказал:
- Если верить пастуху, то надо вон на ту вершину идти пешком, по пахоте. Там осмотримся.
Я переглянулся с Володей.
- Давайте, мы сходим вдвоём – посмотрим что как…
Мы пошли по пахоте. Как здорово, что я одел кирзачи. Земля раскисла окончательно, мы проваливались в неё, словно в воду. Да притом она прилипала к обуви, отчего кирзачи становились неподъёмными. Но до вершины холма становилось всё меньше и меньше. Вот уже и пахота кончилась. Мы, обтерев кое-как о жухлую траву свою обувь, пошли на «маковку». И вот – мы на верху. Всё кругом распахано. Серый унылый вид, кое-где грязно-белыми шапками лежал ещё не до конца стаявший снег. Внизу в ложбине на большой площади серовато-чёрного поля отчётливо выделялись светло-зелёные пятна. Вот и нашли иголку в горах. Мы помахали нашим друзьям, чтобы они шли за нами, и пошли вниз.
Картина была ужасающая. Хвост самолета был в верхней части холма. От него в ста метрах –середина самолёта. Крылья, корпус – всё было искорёжено и раскидано при ударе о землю. Военные здесь побывали – забрали погибший экипаж. Кровь пытались смыть с разбросанных искорёженных кресел. Сняли «чёрные ящики». Вывезти остальное отсюда – оказалось не так-то просто. Мы пытались что-нибудь снять. Взяли электромоторы, но, скорее, лишь бы взять хоть что-то. Они так и не пригодились – напряжение, на котором они работали, было 28 вольт.
В обед подул ветер, пошёл снег. И без того, мерзкая погода вызывала чувство хандры, неуюта, и хотелось поскорее уйти из этого места. И когда Анатолий Иванович прокричал: «Мужики, давайте закругляться, нам ещё до дома ехать надо!» – все, словно давно дожидавшись этого, пошли к мотоциклам, оставленным на другой стороне холма.
Дорогу обратно – горько и тяжело вспоминать даже сейчас. Проехав с километр, а может и меньше, у нас начались проблемы. Дорога, или точнее, что напоминало её – растаяла и раскисла. Первый мотоцикл как-то ещё двигался. Второй – рыча и огрызаясь, полз за первым. Третий просто потонул в размякшей размолотой грязи, из которой хорошо кирпичи делать, но не двигаться по ней. Сначала мы вдвоём толкали мотоцикл и садились на него, но он, проезжая с десяток метров, снова застревал. Вытолкав мотоцикл, мы пошли пешком до следующего мотоцикла, которому нужна была помощь в вытаскивании из грязи. Мы, словно бурлаки в горах, не ехали на мотоциклах, а только вытягивали их. На подъёме уже встал и первый мотоцикл. Грязь, вылетавшая из-под колёс, забрызгивала не только лицо. Находя щелочки, залетала под одежду, и неприятно холодя, размазывалась по коже. Но самое удивительное – никто не ныл, не «распускал сопли». Может, там, внутри каждого, и были мысли, недовольные этим экстримом, но все, молча держа в себе недовольство, настырно двигались вперёд к дому.
Наступил вечер, медленно перешедший в ночь. Около двух ночи было принято решение – оставить два мотоцикла и толкать вчетвером один. Его хозяину в восемь нужно было быть на работе. И вот, километра три мы толкали мотоцикл, а дальше начиналась грунтовка. Даже не верилось, что один мотоцикл мы вытащили из грязи.
- Поедешь с Виктором! – сказал Иваныч – А мы сами доберёмся.
Я растерянно посмотрел на ребят.
- Езжай! Морозец под утро крепчает, и это нам на руку. И вы же живёте в одном микрорайоне. – поддержал Вовчик брата.
Я стоял в несколько метрах от своего дома. Знаменитая наша лужа была покрыта толстым ... – может, мне казалось, что лёд был толстый, – но это радовало. Мужики наконец-то уже выскочат на нормальную дорогу, а мне все эти приключения уже казались, как будто сном. Но я помню их до сих пор. Со временем часть забывается, а что-то, наоборот, приобретает новые необычные загадочные оттенки, которые невозможно забыть.
Так я простоял с минуту, мучаясь вопросом – как я появлюсь перед женой в грязных сапогах? Грязи-то такой в нашем микрайончике не найти, а домой идти-то надо. Я посмотрел на свои ручные часы – 3:50. Подошёл к нашему окну, тихо постучал. Хорошо, что мы жили на первом этаже. Поняв, что жена встала, – вошёл в подъезд и стал ждать, когда откроется заветная дверь. Дверь открылась, жена тихо произнесла:
- Слава Богу, живой!
Я нерешительно переминался, стоя у двери. Жена уловила моё замешательство, и внимательно осмотрев меня, пригрозила:
- Ну, если ты не хочешь заходить, – я закрываю дверь.
Я зашёл в квартиру, тихо закрыл дверь. А жена мне на ухо сказала:
- Потише! Не греми, пожалуйста, детей разбудишь!
Фото из интернета