Преисподняя всё ближе

   



     Тела не было. Глеб растерянно огляделся. Он же сам закрыл лишённые жизни глаза старого мастера! Пульс не прощупывался, сердце не билось, да и кожа за два часа начала принимать неестественную для живого бледность. Выходит, он ошибался?
    В своей недолгой жизни Глеб видел достаточно покойников. Да и грош ему цена, работающему два года в убойном отделе, если не в состоянии отличить мёртвого от живого!
  Допустим. Допустим, что он ошибся, и Михаил Анисимович  жив. Но куда он мог исчезнуть из этого подвала?
   Елизавета стояла к нему спиной, чтобы не видеть тела.
  - Лиза, - позвал он, - дядя Миша исчез.
  Она быстро обернулась.
  - Значит, он жив?
   - Он на моих глазах упал с крыши пятиэтажки.
   - Глеб, такое бывает. Люди падают с большой высоты и отделываются лёгким испугом.
   - Ну, на лёгкий испуг здесь не похоже. От лёгкого испуга люди не становятся обездвиженными и бездыханными, пусть даже и на два часа.
  Взгляд парня притянула железная решётка в полу. А ведь в неё запросто может пролезть человек средних размеров.  Он зацепился за прутья пальцами и потянул её вверх. Из дыры пахнуло сыростью и, если ему только не показалось, воском.
  Фонаря у них не было, и Глеб принялся мастерить факел из ножки стула и его обивки
   Отверстие под небольшим наклоном уходило вниз. Колеблющийся свет факела высветил одинокий ботинок.
  - Надо лезть. Он там.
  - Я туда не полезу, - тихо, но твёрдо ответила Елизавета.
  В это время дверь наверху затряслась под сильными ударами. Девушка вздрогнула и со страхом и мольбой во взгляде посмотрела на него.
   - Я полезу первым, - не терпящим возражение тоном сказал Глеб, - ты – за мной. Подержи.
   Он вручил Елизавете факел, вынул из кармана носовой платок, и, встав на носки, дотянулся до лампочки. Пусть поищут люк в темноте. Наверняка, у преследователей есть фонарь, но какой-никакой, а выигрыш во времени они получат.
  Эта вентиляционная шахта была достаточно широкой, но он всё-таки задевал своими широкими плечами неровные стены. Да и неудобно было передвигаться с самодельным факелом в руке. Правда, ползти пришлось недолго, метров через пять-семь путь преградила ещё одна решётка, точно такая же, что и наверху. Глеб поднёс к ней коптящий факел, но свет его был слишком слаб, чтобы рассеять тьму по ту сторону. Сзади его дернули за ногу.
  - Глеб, долго ещё? Мне тяжело дышать.
   - Уже вылезаю.
  Он осторожно снял решётку и высунул в отверстие руку с факелом. Затем наполовину вылез сам.
  Пол был в метрах двух под ним. Здесь не обойтись без акробатики. Он воткнул почти не горевшую ножку от стула в щель между кирпичами, удерживая одной рукой решётку. Можно было, конечно, бросить её на пол, но звон упавшей на каменный пол железки может привлечь внимание. Чутьё подсказывало Глебу, что в этом подземелье они не одни и внимание привлекать им не нужно. По крайней мере, пока.
  Парень высунулся из дыры почти по пояс, держа решётку обеими руками. Затем, оттолкнувшись от стены локтями, сделав полусальто, мягко приземлился на жёсткий пол. Аккуратно прислонил к стене железку, поднял голову. В слабом свете доживающего последние минуты факела из вентиляционного люка показалось испуганное лицо Елизаветы. Глеб помог девушке выбраться. Она была лёгкой как пушинка, и мелькнула совершенно не к месту и не ко времени мысль, что ему приятно держать её за тонкую талию, чувствовать её руки, обнимающие его шею, дыхание, щекочущее ухо.
  Они оказались в довольно большой и пустой зале, с неровными влажными стенами из старого кирпича и скрывающимся во тьме потолком. Пол был выложен большими плитами из известняка. Факел вскоре погас, и они оказались в полной темноте. Глеб положил ладонь на шершавую стену. Вместе с влагой она источала зло такой силы, что зазвенело в ушах, а к горлу подступила тошнота. Ещё он чувствовал, что прижавшуюся к нему  всем телом Елизавету бьёт крупная дрожь.