Джеффри АРЧЕР
ОТВОЕВАННОЕ СЧАСТЬЕ
FRIENDS
Перевод с английского – Алексей Алгер
Я просыпаюсь раньше него и слышу его похрапывание, но с этим уж ничего не поделаешь. Открываю глаза, и мгновенно адаптируюсь к полумраку. Приподняв голову, я оглядываю огромное белое тело, неподвижно лежащее рядом со мной.
«Если бы он упражнялся столько же, сколько я, его тело не было бы таким объемно-рыхлым», - с неодобрением думаю я.
Роджер потянулся и даже повернулся лицом ко мне, но я знаю, что полностью он не очнется до тех пор, пока не зазвонит будильник, стоящий у его стороны кровати. Некоторое время я размышляю, не попытаться ли мне снова уснуть, или встать и посмотреть, чем бы мне позавтракать, пока он не проснулся. В результате этих умственных усилий, я остаюсь лежать, пытаясь нарисовать в своем воображении картину предстоящего дня. Я не шевелюсь, чтобы, не дай бог, не побеспокоить его. К тому моменту, когда он, наконец-то открывает глаза, я решаю притвориться спящей, таким образом, предоставляя ему возможность, приготовить мне завтрак. Я начинаю продумывать, что необходимо сделать после того, как он уйдет в свой офис. Когда он возвращается с работы, я всегда радостно приветствую его, а он, похоже, и не подозревает о моих дневных хлопотах. Нежное похрапывание доносится с его стороны кровати. Мое обожание Роджера не может поколебать ничто на свете, я лишь желала бы подобрать нужные слова, чтобы сказать ему об этом.
Следует признать, что он был первым мужчиной, которому я была по-настоящему благодарна. Вглядываясь в его небритое лицо, я восстанавливаю в памяти его облик, привлекший мое внимание в пабе тем вечером. Впервые я встретила Роджера в «Кот и Свисток», пивной на углу Мэйфкинг-роуд. Можно сказать, это наша местная пивнушка. Он появился около восьми, заказал пинту светлого и уселся за маленьким столиком в углу, рядом с доской для дартса. Как правило, он пребывал в одиночестве, молчаливо наблюдая за игрой в дартс. Сам он никогда не играл и, глядя на него из-за стойки бара, я мысленно интересовалась: то ли он не хочет покидать полюбившееся ему привычное место, то ли равнодушен к спорту.
Вдруг однажды положение вещей изменилось, как казалось Роджеру, к лучшему, когда в один из вечеров ранней весны блондинка по имени Мадлен в шубке из искусственного меха, попивая двойной джин, уселась рядом с ним. Я никогда прежде не видела ее в нашем пабе, но завсегдатаи, очевидно, знали ее достаточно хорошо. Ходили слухи, что она была в поиске кого-либо, чьи жизненные горизонты выходили бы за пределы «Кота со Свистком».
Их интрижка продлилась двадцать дней – я знаю точно, потому что считала эти дни. В один из вечеров их голоса зазвучали громче обычного, головы посетителей повернулись в их сторону, и она покинула место за его столом так же стремительно, как и заняла. Его усталые глаза пронаблюдали, как она шла к свободному месту в углу, но не выразили ни удивления по поводу ее ухода, ни намерения последовать за ней. Ее уход означал, что настал мой черед выхода на сцену. Едва не вывалившись из-за стойки бара, и идя настолько быстро, насколько позволяли приличия, через какие-то секунды я заняла освободившееся место рядом с ним. Он никак не прокомментировал мое появление и не предложил мне выпить, но его мимолетный взгляд в мою сторону говорил о том, что он не воспринимает меня в качестве замены, как нечто неприемлемое. Я огляделась вокруг, чтобы удостовериться в том, что никто не собирается узурпировать мой новый статус.
Мужчины толпились вокруг доски для игры в дартс и, судя по всему, ни до чего прочего им дела не было. Взглянув в направлении стойки бара, я убедилась, что хозяин моего отсутствия не заметил и продолжал обслуживать посетителей. Я видела Мадлен, прихлебывающую шампанское (в пабе всего-то и была одна бутылка этого напитка), которым ее угощал незнакомец, чей стильный двубортный блейзер и галстук в полоску, гарантировали, что Роджера в ее судьбе уже не существует. Похоже было, что ее будущее теперь-то уж обеспечено. По крайней мере, на ближайшие двадцать дней.
Я взглянула на Роджера – уже некоторое время я знала его имя, хотя никогда не обращалась к нему, и не была уверена, что он знает, как зовут меня. Я захлопала ресницами, чувствуя, что веду себя глупо, но была вознаграждена его милой улыбкой. Он наклонился ко мне и коснулся моей щеки, его руки оказались удивительно нежными. Ни один из нас не проронил ни слова, нам не нужно было говорить. Оба мы были одинокими, и не было надобности объяснять, почему. Мы сидели, храня безмолвие, он время от времени делал глоток своего пива, а я меняла положение своих стройных ног. В нескольких футах от нас игра в дартс шла своим чередом. Когда бармен прокричал: «Последние заказы!», Роджер допил свое пиво, а игроки завершали финальную партию.
То обстоятельство, что мы уходили вместе, не вызвало ничьих комментариев. Я была удивлена, что Роджер не возражал против того, что я сопровождаю его на пути к его жилищу. Я уже точно знала, где он живет, потому что несколько раз видела его, стоящим в очереди на автобус на Добсон-стрит в молчаливом ряду по-утреннему хмурых пассажиров. Однажды, расположившись поблизости, я изучала его внешность. Лицо его было заурядным, ничем не примечательным, но более теплых глаз и обаятельной улыбки я не наблюдала ни у одного из мужчин.
Что меня тогда беспокоило, так это то, что он не догадывался о моем существовании. Его глаза искали Мадлен, а мысли были только о ней. Как я завидовала этой девушке! У нее было все, о чем я мечтала, за исключением достойной шубки из настоящего меха – единственное, что оставила мне моя мать. По справедливости, я не имею права злословить о Мадлен, поскольку ее прошлое, вероятно, было не более темным, чем мое.
Все эти события произошли более года назад, и чтобы доказать Роджеру мою абсолютную преданность ему, с тех пор я уже ни разу не появилась в «Кот и Свисток». Он, похоже, забыл о Мадлен, во всяком случае, он ни разу не заговорил о ней. Будучи человеком не ординарным, он также не задавал вопросов о моих связях в прошлом. А ведь мог бы. Я бы охотно поведала ему правду о моей жизни до встречи с ним. Впрочем, сейчас это представляется несущественным.
Видите ли, я была младшей из четверых детей в семье, и всегда была последней в очереди за земными благами. Я никогда не знала своего отца, а однажды вечером, придя домой, узнала, что моя мать сбежала с другим мужчиной. Трейси, одна из моих сестер, сказала, чтобы я не надеялась на то, что она вернется к нам. Трейси, увы, оказалась права, и я с тех пор ни разу не видела мою маму. Ужасно тяжело осознавать, что твоя мать – бродяжка. Итак, оставшись сиротой, я отправилась в бурное плавание на грани того, что дозволено законами, и это было нелегким занятием, когда не всегда знаешь, где приклонить голову на ночлег.
Мне тяжело вспоминать, как я рассталась с Дереком (если это было его настоящее имя). Дерек, чья первобытная чувственность буквально завораживала впечатлительных особ женского пола, рассказал мне, что последние три года он был на коммерческом грузовом пароходе. Когда он занимался со мной любовью, я готова была поверить чему угодно. Я, в свою очередь, доверительно поведала ему, что все, чего бы я хотела, это теплый дом, еды вдоволь, и со временем, иметь собственную семью. Он уверял меня, что, по крайней мере, одно из моих желаний он исполнит.
И в самом деле, спустя несколько недель, как он покинул меня, я оказалась с двойней, с двумя девочками. Дерек их в глаза не видел, он отправился к морю еще до того, как я могла бы ему сообщить о своей беременности. Он не утруждал себя обещаниями, подарить весь мир, он был таким обольстительным красавцем, что был уверен, что я счастлива, принадлежать ему всю ночь даже на черепице. Я стремилась дать достойное воспитание моим крошкам. Но из-за разногласий с властями, я потеряла из виду их обеих. Где-то они сейчас? Бог весть. Я лишь тешу себя надеждой, что их приютили в приличном доме.
По крайне мере, они унаследовали неотразимость Дерека, лишь это качество могло помочь им в лабиринтах бытия. Вот об этом куске моей жизни Роджер никогда не узнает. Его доверие, отсутствие каких-либо вопросов с его стороны заставляли меня острее чувствовать свою вину, и сейчас я, похоже, уже не смогу открыть ему всю правду. После того, как Дерек вернулся к морю, я перебивалась сама, как могла, в течение года, пока не удалось получить работу в «Кот и Свисток» на несколько часов в день. Хозяин не утруждался обеспечением меня едой и питьем, видимо полагая, что это не обязательное условие нашей с ним сделки.
Роджер обычно приходил один-два раза в неделю, пока не встретил ту блондинку в жалкой шубейке. После их первой встречи он стал приходить каждый вечер, пока она не бросила его.
Я поняла, что он – именно то, что мне надо, с первого же раза, когда он заказывал пинту светлого. Пинта светлого легкого пива характеризовала Роджера, в моих глазах, наилучшим образом. Молодые официантки вовсю заигрывали с ним, но он не проявлял к ним никакого интереса. До тех пор пока его не «подцепила» Мадлен, я даже не была уверена в его сексуальной ориентации. Возможно, что некоторая мужественность в моем имидже, в конце концов, оказалась той привлекательной чертой, которая и решила все. Я также думаю, что была в этом пабе единственной, кто желал чего-то постоянного.
Итак, Роджер позволил мне провести с ним ночь. Помню, как он прошмыгнул в ванную, раздеться, а я тем временем устроилась на той части кровати, которая, по моим расчетам, должна была стать моей. С той ночи он ни разу не попросил меня уйти, не говоря уже о том, чтобы просто вышвырнуть вон. Это были легкие отношения. Я ни разу не слышала, чтобы он повысил на меня голос, ни разу не проявил неделикатность. Прошу прощения за штамп, но я наконец-то встала на ноги.
Дзинь-дзинь-дзинь! Этот проклятый будильник! Я бы хотела его закопать. Этот отвратительный звук все продолжается, пока Роджер не начинает подавать признаки жизни. Однажды я попыталась прекратить этот дьявольский трезвон, но только звук от удара об пол этого омерзительного устройства расстроил Роджера еще больше, чем звон. «После этого – никогда!», - решила я.
Наконец, длинная рука показывается из-под одеяла, ладонь опускается на верхушку часов, и этот ужасный звук прекращается. Сама я сплю чутко, реагируя даже во сне на каждое шевеление. Если бы только он попросил меня будить его, я бы делала это каждое утро куда как более нежно. К тому же мои методы гораздо надежнее, чем это дурацкое приспособление.
Полусонный Роджер теребит мою спину, в ответ я блаженно улыбаюсь, потом он зевает, потягивается и произносит одну и ту же фразу каждое утро:
«Надо поторапливаться, а то я опоздаю в офис».
Мне известно, что некоторые женщины негодуют по поводу предсказуемости начала каждого дня, но я-то не из числа подобных дамочек. Это как раз та часть жизни, которая дает мне ощущение покоя и веры в то, что наконец-то я нашла нечто надежное. Роджер нащупывает ногами шлепанцы, как правило, надевая их не на ту ногу, и направляется в ванную. Он появляется оттуда через четверть часа, выглядя ненамного лучше, чем до того, как он туда вошел. Я научилась жить, мирясь с тем, что некоторые назвали бы слабой стрункой, тогда как он принял мою манию чистоты и необходимости чувства покоя и безопасности.
«Вставай, лентяйка»,- увещевает он, но лишь улыбается при этом, видя как я устраиваюсь поудобнее, давая понять, что не желаю покидать нагретое его телом место.
«Полагаю, ты надеешься получить свой завтрак до моего ухода на работу?», добавляет он, спускаясь вниз по лестнице. Я не удосуживаюсь ответить, я знаю, что через несколько мгновений он откроет входную дверь, возьмет газеты, почту и нашу всегдашнюю пинту молока. Неизменно, как заведено, он поставит чайник, затем направится в чулан, наполнит чашу моей любимой едой для завтрака, добавит к ней порцию молока, оставив себе лишь на две чашки кофе.
Я способна ждать до той секунды, когда завтрак будет готов. Сначала я услышу закипающий чайник, затем наливается молоко и, наконец, звук отодвигаемого стула. Это сигнал к тому, что пришел момент присоединиться к нему. Я медленно вытягиваю ноги, и замечаю, что мои ногти требуют внимания. Ранее, я уже решила, не заниматься своим туалетом, пока он не ушел на работу. Я слышу звук скольжения стула по линолеуму в кухне. Я испытываю ощущение такого счастья, что буквально выпрыгиваю из постели и направляюсь к двери. Через несколько секунд - я на лестнице. Хотя рот его заполнен первой порцией кукурузных хлопьев, он перестает жевать, увидев меня.
«Как это мило, что ты спустилась ко мне», - говорит он, широко улыбаясь.
Я приближаюсь к нему и выжидающе гляжу на него. Он наклоняется и пододвигает ко мне мою миску. Я радостно начинаю лакать молоко, мой «хвост трубой» ходит из стороны в сторону.
Это миф, что мы виляем хвостом только в тех случаях, когда мы разгневаны.