То происшествие с подростками не осталось без последствий. Конечно, не сразу, но владыка всё же совершил постриг Девочки для начала в иноческий чин. И тут ей пришлось ещё раз убедиться в том, что судьба не только существует, но и задолго до осуществляемых событий может подавать знаки.
Дело в том, что при совершении пострига никто, кроме того, кто его совершает, не знает нарекаемого имени. И Девочка, конечно, не знала. А владыка, в свою очередь, не знал истории, происшедшей с Девочкой давно на экскурсии в том самом монастыре. Не знал он и о кулоне, который надел Девочке на шею странный её знакомый. Ещё одно кольцо судьбы замкнулось. Владыка при постриге нарёк Девочку именем святой, которая покоилась в том самом монастыре. Несмотря на то, что монастырь испокон мужской, эта святая была его первой постриженицей.
«Как всё невидимо переплетено, - думала Девочка, - как всё участвует во всём, желая или не желая того».
Дальше судьба определила Девочку из трапезной в часовенку, куда её поставили «распространять хлеб». Дело в том, что при храме существовала пекарня, где пекли вкусный хлеб, в том числе и на продажу. И продавали его в той часовенке. Девочка понимала, что торговать, тем более хлебом, в святой часовенке нехорошо, не по-божески и учинила следующее.
Она положила рядом с лотками хлеба полиэтиленовые пакетики и поставила открытую коробку для денег. Написала над всем этим большими буквами, что хлеб можно брать самим и жертвовать деньги по желанию, а сама уходила по своим делам.
Это Девочкин эксперимент пришёлся очень не по душе главному бухгалтеру. Она возмущалась, жаловалась владыке, что, мол, разворуют, на «дикие» пояснения Девочки: «Богородица охраняет». Владыка всё это слушал, улыбался и Девочкиного самочиния не пресекал.
И на самом деле, денег, как правило, в коробке оказывалось даже больше, чем если бы его продавали по установленной цене. А если кто и брал бесплатно – дети или нуждающиеся, то это всё равно перекрывалось пожертвованиями. Но главного бухгалтера такой «неконтролируемый эксперимент» сильно тревожил, и Девочку она невзлюбила.
Со временем Владыка разглядел в Девочке добрый нрав, таланты и способности, извлёк её из часовни и поставил на всякие бумажные дела, а также на все, что касалось издательской деятельности и контактов с прессой. Девочка готовила для владыки проекты ответов на обращения прихожан, письма в разные инстанции и многое, что касалось переписки владыки. Здесь Девочка проходила аскезу под названием: «послушание».
Дело в том, что, наверное, самой главной способностью Девочки, за что её ценил владыка, было отвечать на письма не так, как ответила бы она, а как ответил бы правящий архиерей. Другими словами, она чувствовала, что и как он бы написал, хотя они были совершенно разными людьми, разного возраста и опыта. Откуда это Девочка умела, она и сама не понимала, но переделывать владыке за ней почти не приходилось. Иногда, конечно, было «согласование мнений», но всё это совершенно не портило общей картины.
Девочке не приходило в голову как-то на владыку влиять, проводить в жизнь свои интересы. Да и интересов-то у Девочки в виде какой-то духовной карьеры не было. Но из этого правила было два исключения.
Первое исключение состояло в том, что наказанное владыкой священство или прихожане, зная добрый нрав Девочки и грозный нрав владыки, обращались к нему окольным путём – через неё, чтобы она попросила о «помиловании». И Девочка не могла отказать, просила и очень часто собирала шишки на свою голову уже от владыки. Конечно, с её стороны это было глупо, потому что владыка зачастую об обстоятельствах дела знал больше, да и самих виновников – лучше. Но бывали и «помилования», что Девочку очень радовало.
Второе исключение: увещевания Девочки, чтобы владыка сменил «вольво» на уазик, потому что люди соблазняются шикарностью жития духовных лиц. Над её предложением сменить «Вольво» на уазик владыка долго смеялся, потом сказал Девочке, что она наивна и мало что понимает в церковной жизни.
Потом она, конечно, поняла, что владыка и тут оказался прав. Неужели она полагала, что он начнёт ломать уже установившийся в Церкви порядок, по которому архиерею полагались шикарная машина и прочее, и прочее, и прочее… Это означало бы протест против установленных негласных правил.
В остальном же Девочка была покладиста и старалась исполнять послушание как можно лучше. Не без огрехов, конечно. Не будем делать из нашей Девочки ангела.
Но чем ближе приближал Девочку владыка к себе, тем больше ненависти выливало на неё его близкое окружение. Она явно была «не их поля ягодой». А когда начались поездки Девочки за рубеж для представительства владыки (когда он сам, разумеется, не мог) в заседаниях международных организаций достаточно высокого уровня, тут градус ненависти вырос ещё больше.
«Царедворцы» в силу собственного ума и измышлений не могли допустить мысли о том, что владыка доверяет Девочке вовсе не потому, что она втиралась в доверие с какими-то своими потаёнными целями, а просто потому, что, по его мнению, никто лучше неё не постарается так добросовестно выполнить всё, что ей поручено, и именно необходимым владыке способом. Вот и весь секрет «Девочкиной карьеры».
Нужно сказать, что для неё это был очень тяжёлый период жизни. Те, кто презрительно и оскорбительно относились к ней, когда она была уборщицей и посудомойкой, вдруг расцвели подобострастием. Девочка переносила это хуже открытой ненависти. Откуда-то снова возникли бывшие «друзья» по светской жизни, правда, хотя бы извинившиеся за то, что «не смогли поначалу понять её внезапного шага». Все они искали встреч и общения. Дружить с Девочкой теперь было социально уместно, одобряемо и даже почётно.
Девочка, конечно, всех простила, да она особенно и не обижалась, поняв всех ещё до своего «повышения». Льстецов и угодников она тоже не обижала, стараясь их неестествености не замечать. Одно её радовало, что рядом с нею остались люди, которые были ровны и приветливы, когда она была нищей с неопределённым положением, и такими же остались, когда судьба неожиданно, как многим казалось, её вознесла.
Огорчало Девочку ещё и то, что знакомство с «изнанкой» церковной жизни относило её всё дальше и дальше от тех берегов, к которым она так хотела прибиться. Неиссякаемый ворох работы в беспокойстве и суете тоже ничего доброго душе Девочки не приносил. Пропасть между тем, к чему она стремилась всей душой, и тем, чем она сейчас занималась, неудержимо росла, и это не могло не найти своего разрешения.