Объём нашей памяти не безграничен. Возможно, именно поэтому она так податлива на штампы. А вот вам и конкретный пример: согласитесь, что когда речь заходит о реалиях разгона Учредительного Собрания в январе 1918 года, большинству приходит на ум конфликт между большевиками и меньшевиками. Вот он, штамп в чистом виде! Причем ошибочный. Ведь на самом деле большинство в «учредилке» оказалось за недавними союзниками «железной когорты» ленинцев по разрушению императорской России – партией социалистов-революционеров, в повседневном обиходе эсеров.
А одним из наиболее строптивых и неудобных для большевистской верхушки народных избранников, прошедших в состав Учредительного Собрания по партийному списку социалистов-революционеров, был хорошо известный в политических кругах отнюдь не только Енисейской губернии уроженец Томска, сын известного деятеля сибирского областничества и сам областник, Евгений Колосов.
Личность этого неукротимого бунтаря, участника вооружённого восстания в Москве в декабре 1905 года, бесстрашного боевика из легендарной группы Бориса Савинкова – колоритнейшая! Он был не просто левым, а пламенно-левым! Что не помешало ему с первых дней после Февральской революции стать последовательным оппонентом большевиков, которых он не без оснований весьма прозорливо заподозрил в намерении узурпировать власть сначала над революционно настроенными массами, а затем и над всей Россией.
В Красноярске Колосов приобрёл широкую известность как издатель газеты «Наш голос», которая попортила немало крови местным большевикам. И не просто потому, что возглавлял этот печатный орган «товарищ «Нет!». Инакомыслие Евгения было особенно опасно для них потому, что сочеталось в кипучей натуре Колосова с несомненными литературными способностями, даром полемиста, умеющего переспорить практически любого. Поэтому товарищи Шумяцкий, Рогов и другие вожди красноярских большевиков в конце концов организовали этому оппоненту, чересчур хорошо знающему марксизм, «добровольный» отъезд в Петроград...
После упразднения ленинцами Учредительного собрания руководство партии социалистов-революционеров направило Колосова в город его детства и юности – Томск. Как было напечатано в мандате – "на укрепление состава Сибирской Областной Думы". Укреплять последнюю было и в самом деле необходимо. Собственного политического веса это дитя сибирского парламентаризма не имело. Единственной крупной и по-настоящему харизматической личностью, на чей авторитет народные избранники могли опереться, был легендарный теоретик и вожак сибирского областничества, кумир "Сибирских Афин" Григорий Николаевич Потанин. Предполагалось, что он окажет содействие и лично Евгению: ведь Потанин хорошо знал его отца, отставного военного, записного вольнодумца, активнейшего участника Общества независимости Сибири. Поэтому благоволил и к сыну. Однако когда Колосов, много лет не встречавшийся с выдающимся земляком, удостоился аудиенции, стало ясно, насколько эфемерны были эти надежды. Евгений увидел дряхлого старца, который слабо слышал и почти ничего не видел. Даже те рекомендательные письма, которые посланец эсеровского ЦК должен был предъявить Потанину, пришлось прочитать, а точнее прокричать самому. А в итоге визитёр услышал из уст пока ещё живой легенды сентенцию о том, что сам Григорий Николаевич в силу чрезвычайной старости уже не принимает личного участия в политической жизни, однако будет настоятельно рекомендовать Евгения тому узкому кругу лиц, который от его имени принимает конкретные решения...
Что и говорить: к распределению министерских портфелей Колосов опоздал. "Круг лиц", действовавший как бы от имени Потанина, и слышать не желал о вхождении Евгения в правительство. Тем паче, что такой напористый, привыкший смело смотреть в глаза опасности конкурент из бывших боевиков был этим кабинетным мыслителям не очень-то и нужен.
Настоятельное предложение занять один из ключевых министерских постов поступило Колосову из весьма неожиданной географической точки – из... китайского города Харбина. Именно здесь, под крылом управляющего КВЖД генерала Хорвата, обосновалось бежавшее из Томска в январе 1918 года так называемое правительство Автономной Сибири, возглавляемое известным эсеровским деятелем и областником Петром Дербером. С этим "органом исполнительной власти" была связана целая авантюрная история. Акт о создании дерберовского кабинета был подписан Григорием Николаевичем Потаниным, бывшим главой Временного сибирского правительства. Сие придавало этому политическому шагу некий шарм преемственности и легитимности. Ан нет! Вскоре Григорий Николаевич выступил с официальным заявлением, в котором отмежевался от Дербера со товарищи. Более того: подчеркнул, что его подпись под названным актом была получена обманным путём, пользуясь его преклонным возрастом и слабостью зрения. Вероятно, более совестливый персонаж провалился бы сквозь землю от подобного конфуза. Но не таков был Пётр Яковлевич. Потанинское заявление ничуть не помешало ему приступить к "государственной деятельности", каковая заключалась в распространении по всем мыслимым и немыслимым каналам слухов о могуществе дерберовского кабинета, скором признании его союзными державами и т. п. В состав этого эфемерного "органа", распавшегося в августе 1918 года при содействии Степана Васильевича Востротина, Колосова настойчиво приглашали, на что он отвечал возмущёнными отказами, а его коллеги по Сибирской Областной Думе – новыми интригами против строптивого посланца эсеровского ЦК.
Военный переворот, приведший к власти адмирала Колчака, Колосов воспринял как трагическую ошибку. И с первых же дней заявил о себе как о легальном оппоненте нового режима. А когда Верховный правитель потерпел военное поражение и его армии покатились на восток, именно Евгений стал страстным и неутомимым пропагандистом идеи ареста Колчака и выдачи его большевикам. В обмен на остановку наступления красных и возможность создать в Сибири демократическую республику, которая строилась бы на началах истинного парламентаризма. Братьев Анатолия и Виктора Пепеляевых, Виктора Калашникова, Эллерц-Усова, многих других виднейших политиков и военных "Колчакии" ему удалось убедить. А вот договориться с большевиками не получилось. Вдохновлённые своими и в самом деле немалыми военными победами, они отмели саму идею создания буферной республики на территории Сибири. Эту идею, да и то в весьма усечённом варианте, Ленин реанимировал лишь тогда, когда красные дивизии дошли до Забайкалья. Чтобы обеспечить себе мирную передышку, большевики согласились с созданием Дальневосточной республики (ДВР), в представительные органы и правительство которой вошли и члены РКП, и эсеры, и меньшевики...
В 1922 году Колосов с семьёй переехал в Петроград. В Сибири Евгения Евгеньевича и его жену Валентину слишком хорошо знали как бывших активных правых эсеров, поэтому их переезд в европейскую часть России был вполне логичен. В городе на Неве жизнь стала налаживаться. Им, как активным участникам подпольной деятельности в борьбе с самодержавием, даже выделили двухкомнатную квартиру. И тут уместно напомнить, что активными участниками боевой организации партии социалистов-революционеров были они оба. В 1905 году Валентину ввёл в состав боевиков лично Евно Азеф, который в ту пору не только не был разоблачён как агент Департамента полиции, но и слыл "богом революционного террора". Евгений Колосов тоже оказался в это время в Москве. Новый 1906 год стал для этой незаурядной пары судьбоносным -- впервые они встречали его вместе. А уже через несколько дней Азеф направил Валентину в Териоки (Зеленогорск), в мастерскую для обучения технике изготовления снарядов. Через два месяца туда приехал Борис Савинков, чтобы условиться с техниками о поездке в Москву для покушения на московского генерал-губернатора Дубасова, прозванного "кровавым сухопутным адмиралом". После отъезда Савинкова пришла условная телеграмма: ехать нужно было Валентине и нелегалу «Семёну Семёновичу».
Утром 28 февраля Валентина была в Москве, сняла номер в одной из самых дорогих гостиниц -- уж среди её постояльцев охранка точно не стала бы выискивать бомбистку. Затем Поповой сообщили, что взрывное устройство следует изготовить к 9 часам утра и передать «Семёну Семёновичу». Вечером Валентина принялась за работу и под утро закончила сборку снаряда. Но покушение на Дубасова не состоялось – накануне он был вызван в Санкт-Петербург. В следующем покушении на "кровавого адмирала" сибирячка уже не участвовала – по настоянию Савинкова в связи с беременностью она была заменена. 18 июля у неё родился мальчик, названный Евгением. При крещении сына отец не присутствовал, поскольку его усиленно разыскивала охранка.
Впрочем, вернёмся в относительно благополучный для семьи 1922 год. Отец семейства работал в Главполитпросвете, где благодаря уму и деловой хватке был на лучшем счету, Валентина вела домашнее хозяйство, сын Евгений был курсантом военного училища, дочь Елена училась в школе.
Но в июле 1925 года эта идиллия закончилась. В. П. Колосову арестовали. Постановлением Особого совещания при коллегии ОГПУ она была признана виновной по ст. 61 УК РСФСР как участница организации, «действующей в направлении помощи международной буржуазии». "Мера социальной защиты" – три года лишения свободы. На такой же срок был осуждён и Евгений Евгеньевич. В сентябре их доставили в Верхнеуральский политический изолятор и заключили в камеру в семейном блоке.
Не впадая в одический стиль, всё же необходимо отдать должное щадящему режиму тогдашних политизоляторов. Во-первых, заключённым дозволялось получение неограниченного количества посылок от родственников и и Политического Красного Креста (так именовался фонд помощи политзаключённым, возглавляемый женой Максима Горького Е. П. Пешковой). Весной желающим выделяли во дворе тюрьмы участки под огороды. Колосовы сажали картофель, овощи, помидоры и цветы.
Зимой они коротали время за переплетением потрёпанных книг. Дочь прислала итальянско-русский словарь и несколько томов художественной литературы на итальянском. В своё время, будучи в эмиграции в Италии, супруги неплохо овладели этим прелестным певучим языком. Валентина также писала воспоминания о своём славном революционном прошлом. В нескольких номерах журнала «Каторга и ссылка», который издавался Всесоюзным обществом политкаторжан, была опубликована её статья «Динамитные мастерские 1906 --1907 годов и провокатор Азеф».
В январе 1928 года Колосова была освобождена по Указу об амнистии и вскоре переехала с дочерью из Ленинграда в Москву.
Однако недрёманное око ОГПУ и его же "карающий меч" не оставляют Колосовых в покое. Через пять лет их снова арестовывают и осуждают по страшной статье 58-11 УК РСФСР «за организацию контрреволюционной группы, ставящей целью свержение Советской власти». Валентине "отвесили" два года лишения свободы. Супругу – три.
Наказание бывшие бомбисты отбывали в Суздальском политическом изоляторе. Заключённые содержались здесь в двухместных камерах. Жизнь заключённых в политизоляторе ещё не приобрела того живодёрского гулаговского характера, который воцарился там после 1937 года. Дважды в день, утром и вечером, их выводили на прогулки, во время которых они могли не только совершить моцион, но и поиграть в волейбол и крикет. При желудочных заболеваниях врач назначал диету. Так, Колосову была прописана молочная манная каша. Заключённые получали двухразовое питание. Например, у Валентины меню было следующее: днём – щи мясные, котлета с картофельным пюре, вечером – суп с картофелем и морковью, гречневая каша с куском отварной рыбы.
Колосовы много читали, причём имелся неограниченный доступ не только к книжному фонду библиотеки изолятора, но и к газетам. Кроме этого, Валентина переводила Мольера, а Евгений продолжал изучение немецкого и английского.
Но после убийства Кирова эта относительно сносная жизнь закончилась. 5 января 1935 года Особое совещание при НКВД СССР постановило направить Колосову на два года в ссылку в Тобольск. А через год туда же был сослан и Евгений. Они снимали две комнаты в доме на берегу Иртыша. Валентина смогла устроиться машинисткой в контору судостроительной верфи. Казалось бы, ничто не предвещало трагической развязки. Заканчивался 1936 год, супруги надеялись на благополучное окончание ссылки. Но в феврале 1937 года оперативники Тобольского отдела НКВД задержали Колосовых и по всей форме завели на них дело. Им снова вменялась "контрреволюционная деятельность", якобы осуществлявшаяся уже в ссылке. Ни Валентина, ни Евгений не признали себя виновными и отказались подписывать протоколы допросов.
А 3 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об антисоветских элементах». На основании его "железный нарком" внутренних дел Николай Ежов И. Ежов издал приказ о репрессиях в отношении бывших кулаков, антисоветских элементов и уголовников. Для ускорения вынесения приговоров предписывалось оформлять «тройки УНКВД» на местах.
Дело "матёрых контрреволюционеров" Колосовых было передано на рассмотрение «тройки», в состав которой входили секретарь обкома ВКП(б), председатель облисполкома и начальник Управления НКВД. Эти лица судили, как правило, заочно, не желая вглядываться в лица приговариваемых. 5 августа 1937 года «тройка» при УНКВД по Омской области постановила: В. П. Колосову и Е. Е. Колосова – расстрелять. Приговоры были приведены в исполнение через неделю. Есть свидетельства, что Валентину Павловну и Евгения Евгеньевича расстреляли в Тобольске и захоронили в общей яме на территории хоздвора Тобольской тюрьмы…
А через полвека супруги Колосовы были реабилитированы по всем пунктам обвинения.