Михаил Соболев в соавторстве с Зинаидой Пурис.
(В этом конкурсном рассказе я попытался объединить два совершенно разноплановых "начала" Зинаиды Владимировны: "Акула (часть 1)" и "Маленькая красавица (часть 3)". Моё, следовательно, - части 2 и 4)
- Он что, не будет пить? - Акула требовательно смотрела на Ваньку. Ее немолодое рыхлое лицо украшали два на редкость симметричных фингала, производивших впечатление черных очков, явно лишних в этом подвале, освещаемом тусклой лампочкой. Ванька, не обращая на ее внимания, резал хлеб. Не дождавшись ответа, Акула перевела взгляд на Сидора.
Сидор вздохнул, скинул с плеч пятнистый бушлат и нехотя поднялся из-за стола. Подошел к лежащему на засаленном матрасе худому с отечным лицом мужику, хотел потрепать за плечо, но, едва коснувшись его, когда-то белой куртки, передумал. Спросил только:
- Валер, ты спишь? - и, удовлетворившись тем, что не получил ответа, объявил: - Спит он.
Вернувшись к столу, Сидор разлил спирт по трем разнокалиберным стаканам, разбавил крепкую жидкость водой из мятой пластиковой бутылки и, пригладив ладонью седые космы, придал своему лицу торжественное выражение. Выпили.
- А это что такое? - спросил Ванька, взяв из тарелки какое-то подобие котлеты.
- Тебе какая разница? - проворчал Сидор. - Нечего тут рассматривать. Ешь.
- Я тебе не акула - не глядя глотать.
- На меня намекаешь? Я, по-твоему, не глядя глотаю все подряд? - вскинулась Акула.
Она называла себя Анжеликой, уверяла, что в паспорте так и было написано. Ей не верили, приклеили погоняло Акулина. Потом сократили до Акулы.
Ванька скривил лицо, положил назад не вызвавший доверия кусок, выловил из общей кучи помидор, закусил им и продолжил тему:
- А чего он спит-то? Я когда пришел, он уже спал.
Акула поднялась из-за стола с куском колбасы в одной руке и ломтем хлеба в другой, подошла к спящему:
- Валера, Валера! Проснись!
Валера не отзывался, и она, запихнув себе в рот и хлеб, и колбасу, принялась обеими руками трясти спящего за плечо. Тот не просыпался, тогда Акула с удовольствием стала лупить его по щекам.
- Ребята, да он помер! - с набитым ртом сообщила она новость.
- Чего мелешь, дура! - прикрикнул на нее Сидор.
- Пощупайте его - он ледяной, - проглотив, наконец, бутерброд, она взялась причитать: - Валера, Валера, что же ты наделал, зачем же ты умер и нам ничего не сказал. И не прости-и-и-лся.
Оторопевшие мужчины какое-то время сидели в недоумении. Валера меньше месяца назад появился в этом подвале. При больших деньгах был, никого не обидел, да и сам не обижался никогда.
Спохватились - спирт-то не допили. Решили помянуть усопшего.
- Он еще вчера всю ночь не спал, жаловался - желудок болит, - вспомнил Сидор.
- Может, он с утра мертвый лежит? - предположил Ванька.
- Не-е, - покачал головой Сидор. - Он утром опохмелялся.
Опьянели, увлеклись разговорами и забыли обо всем. Сидор чуть не подрался с Акулой. Ванька их разнял. У Акулы была опасная слабость - она любила подраться, и по этой причине с нее не сходили синяки. Ее пугали:
- Пришибет тебя кто-нибудь, допрыгаешься.
Акула с пониманием относилась к предупреждениям, но, выпив, не могла отказать себе в удовольствии и задирала всех, не делая исключение даже для милиции.
Об умершем вспомнили, когда собрались укладываться на ночь. Акула, недовольная тем, что не состоялась драка с Сидором, спросила зло:
- Мы что теперь, рядом с покойником будем спать?
Спохватились. Покумекав, решили сначала изъять ценности, если таковые найдутся, а потом вытащить тело на улицу поближе к автобусной остановке, чтоб сразу обнаружили и прибрали.
По карманам шарил Сидор. Акула с Ванькой все это время держались в сторонке. Ничего впечатляющего не нашлось. Паспорт и две мятые десятки. Паспорт был затертый и грязный. Сидор, глянув на фотографию, сделал открытие:
- А паспорт-то не его!
Акула с Ванькой выступили в роли экспертов:
- Да нет, - почти хором сделали они вывод. - Это Валера. Его паспорт. Просто он тут лицом худой.
- Разъелся в бомжах-то, - сделал вывод Сидор.
- Валерий Петрович Пушанин, - прочитала по слогам Акула. - Смотрите, он родился на Кипре!
- Да ты что! - Ванька выхватил у нее паспорт, но быстро разочаровался. - Дура ты, Акулина. Кимры - это город такой.
- Дай сюда, - Сидор взял паспорт, еще раз внимательно его посмотрел и положил его себе в карман.
- Зачем он тебе? - удивился Ванька.
- А ему зачем?
- Мало ли. Может, родня какая найдется. Все не безымянный покойник будет.
- Что-то родня его больно не искала. Живой был не нужен, а мертвый для чего? В мавзолей класть? - было ясно, что Сидор не расстанется с паспортом.
- Зачем он тебе? Паспорт старый, недействительный.
- Ничего, пусть недействительный. Сгодится. Лучше, чем никакого.
Оставалось дождаться глубокой ночи, чтобы вынести труп из подвала.
Акула полночи ворочалась на грязном продавленном матрасе. И выпили вроде достаточно, но хмель быстро испарился: сначала - труп Валеры, потом пришлось стоять «на атасе», на ветру, пока Сидор с Ванькой оттащили тело усопшего подальше от подвала.
Ночью в полутёмном дворе человека встретить мудрено, даже собачники норовят выгулять своих питомцев засветло, но, чем чёрт не шутит. Увидит кто, затаскают менты поганые, им бы «палку срубить», да «закрыть» в каталажку скорее, кто поближе к трупу стоял. Чего горбатится из-за бомжа.
Сначала Акула прогулялась по двору, заглянула в скверик, не сидит ли кто в беседке? Вышла на улицу - никого, только ветер гонит по тротуару мусор и сухие листья. Она набрала на остановке чинариков и вернулась во двор. Махнула Сидору, всё, мол, путём. Валеру тащили на руках, чтобы не оставлять следов. Посадили у стены, прислонили к водосточной трубе... Задремал хмельной бомжик и не проснулся.
«Твою мать...» - засну я сегодня, наконец? - Акула перевернулась на спину и ощупала под одеждой паспорт - на месте. Неужели была когда-то она, Акула, прехорошенькой чистенькой девочкой, и звали её маленькой красавицей?
Соня родилась красавицей. Кудри на ее детских фотографиях отливали золотом, огромные глаза сияли, ресницы такие длинные, что казались наклеянными. Где бы она ни появлялась, при виде ее, незнакомые люди не могли сдержаться и говорили: «Какая красивая девочка!» Соня гордилась своим фарфоровым личиком, часто смотрела на себя в зеркало и за плечами носила рюкзачок, набитый до отказа игрушечной косметикой.
В школе в первый же день ее посадили на плечо взрослому мальчику и вручили большой колокольчик с бантом. Она махала тяжелым колокольчиком, и сквозь его «дзинь-дзинь» слышала, как шушукались в нарядной толпе пришедшие на линейку родители: «Какая красивая девочка!»
В классе Соня сидела за первой партой и ловила на себе восхищенный взгляд учительницы, а когда читала звонким голосом выученные на зубок стишки, на нее восхищенно смотрел весь класс.
То, что все мальчишки были в нее влюблены, Соня знала всегда. Как и то, что девчонки ей завидуют. Это ее не удивляло. На всех школьных балах она была королевой, и по-другому не могло быть. Ни у кого не было таких бровей вразлет, таких пышных волос, такого изящного носика.
А к десятому классу к ее красивому лицу прибавилась красивая грудь и осиная талия. Соня не знала, кем она будет - актрисой или моделью, но то, что она станет звездой, она не сомневалась. Каждый вечер она изучала дорогие глянцевые журналы, в которых кипела настоящая жизнь настоящих красавиц. Она сравнивала себя с раскрученными топ моделями, и на ее лице блуждала довольная улыбка.
Соня горела нетерпением начать новую жизнь. До окончания школы оставались считанные дни. Она, как и положено, перед экзаменами, открывала учебник, но на его открытых страницах видела только себя. Она представляла свой триумф и торопила однообразное, вяло текущее время.
Ее планам не могли помешать ни желание родителей пристроить ее в экономический институт, ни перспектива завалить ЕГЭ. Она открывала очередной номер журнала, как открывают дверь в свой дом. Словно она давно и навсегда принадлежала этому миру, где она не выпускницы средней школы, а самая красивая суперзвезда Вселенной. Соне снились лучезарные сны, и хоть окружающая ее действительность оставалась прежней, она была на седьмом небе. Пока не прочитала свой приговор.
Он был написан строчкой на белом бумажном глянце. И эта строчка черной молнией перечеркнула ее лучезарное будущее. «Маленькая красавица - это полкрасавицы», - так гласил приговор. У Сони остановилось сердце. Сначала остановилось, а потом забухало так, что лоб покрылся испариной. Рост! Ее рост всего метр пятьдесят! Минуту назад она пребывала в уверенности, что красавицам простительно быть маленькими. И вот теперь эти унизительные полтора метра поставили под угрозу все ее будущее.
И тогда она решила, что будет, во что бы то ни стало, жить одной жизнью с ними, богатыми и счастливыми. Разъезжающими на дорогих авто, одетыми в умопомрачительные шубки и сверкающие бриллианты. Они должны, они не могут не оценить её пышных волос, изящного носика и осиной талии.
Надев, единственное, на её взгляд, приличное, купленное мамой для выпускного вечера платье, она простаивала ночи напролёт в толпе таких же, как и она, девчонок под дверями ночных элитных клубов. И была счастлива, если иногда удавалось, исхитрившись, прошмыгнуть мимо охранника.
И Соню, действительно, заметили. Появились поклонники... Девушку закружило в водовороте «красивой жизни».
Ей повезло, наркотики организм принимать отказывался. Зато коктейли полюбились с первого же бокала. Быстро втянулась.
После первой проведённой в милиции ночи, папа ударил по щеке. Он стоял бледный, с недоумением рассматривая свою ладонь, а Соня истерично кричала отцу в лицо, что он - неудачник, что она не желает жить «серой» обыденной жизнью своих родителей: школа, институт, неинтересная работа в конторе, считать копейки от аванса до получки, считать дни до отпуска.
Ушла из дома. Макс согласился сразу: живи. Мне что, места мало. В первый же вечер овладел. Соня и не помнила ничего толком, до того была пьяна.
Если раньше стеснялась родителей, то теперь с раннего утра, да по пивку - нормальное дело. Какая тут школа, какой, к чёрту, ЕГЭ?..
Где Макс добывал денег, об этом Соня не задумывалась. Какая разница, он одевал её в модные тряпки, водил на клубные вечеринки, где Соня блистала, а, главное, «Мартини» - сколько хочешь.
Когда Макса посадили, вернулась на время домой. Но долго сдерживать себя не смогла, собрав из вазочки мамино золото, сбежала. С отцом случился инфаркт...
Пригрела «мамка-бандерша». Соня сменила имя и стала Анжелой. С девчонками было легко. Никто не читал мораль, спать можно было сколько угодно, а что касается «работы» - притерпелась. Выпьешь, и всё - пофиг.
Как оказалась в подвале, и не заметила. Мечтала о яркой жизни - очутилась на помойке, верила, что встретит принца... а спит с Сидором, а когда перепьёт, и с Ванькой. Хотела быть маленькой красавицей - стала Акулой, грязной бомжихой с двумя фингалами на отёкшем лице.
Теперь и рада бы вернуться в самую обычную жизнь, без гламура и мишуры. Дом, работа, семья... Простые человеческие радости. Да как вырваться из этого водоворота?..
Акулу словно током дёрнуло: у Валеры же деньги оставались, много. А когда обыскивали труп, только двадцатник и нашли... Вот почему будить его мужики не хотели сами. Дурку включили, спит, мол, Валера. Да где это видано, чтобы бомж, когда спирт разливают, спал?
«Так я же свидетель, - задохнулась Акула. - Прикроют сонную бушлатиком, сядут на лицо - и взятки гладки. Да ещё и паспорт Валерин мне подбросят, будто это я его...»
Теперь уже было не до сна. Акула вытащила из-под матраса длинную тонкую отвёртку, подобранную два года назад у электрощита в подъезде, и сжала под одеялом. Давно немытое тело от волнения зудело.
Когда, сквозь привычные для слуха звуки: журчание воды в трубах, завывание ветра в разбитом оконце и скрежет поднимающегося лифта Акула расслышала крадущиеся шаги, сердце пропустило удар и сразу забилось, как сумасшедшее. Тёмная фигура бомжа наклонилось над притворившейся спящей женщиной, в нос шибануло кислым запахом застарелого пота и перегара... Сквозь полуприкрытые веки Акула сторожила каждое движение Сидора. Бомж, сдерживая дыхание, потянулся правой рукой к лицу женщины. Акула, рванула его на себя и ткнула отверткой падающему на неё Сидору под челюсть. Тот всхрапнул и, завалившись на матрас, засучил ногами.
Акула, изогнувшись, как кошка, прыгнула к стене и замерла у входа в свой закуток. Она впервые дралась трезвая. Дралась не с приговорившими её к смерти недавними товарищами, она убивала свою изломанную судьбу. Злую суку-судьбу, превратившую её, маленькую красавицу, в пропитую бомжиху Акулу, больную отёкшую бабу, за версту пахнущую мочой. Ванька, не совладав с волнением, согнулся в лающем кашле, да так и не разогнулся. Отвертка осталась под лопаткой.
Акула запаленно дышала. За двадцать секунд схватки она выложилась до предела и сейчас, когда напряжение отпустило, с трудом держалась на ногах. Шаркая по бетонной крошке, она устремилась к выходу из подвала.
«Всё можно начать сначала, - повторяла она как заклинание. - Обычная жизнь среди людей, дом, работа, семья... Сто двадцать шагов до выхода... из этого ада... Сто двадцать шагов, и...»
Робкий утренний луч, пробившись сквозь мутное подвальное окошечко, осветил импровизированную столовую бродяг. На укрытом газетой столе тускло блеснули два гранёных стакана, наполненные доверху. Мужики приготовили опохмел, но, сдержали себя и пошли на дело трезвыми. Акула, как завороженная, потянулась на этот отблеск.
Сглатывая слюну, она наклонилась и взялась дрожащей окровавленной рукой за стакан...