ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Бежал от дыма, да попал в огонь.
Татарская поговорка.
ВОРОЖБА
Неполная луна, тускло освещала уснувшую степь. Не было ни ветра, ни движений. Тени от деревьев и кустов замерли неподвижными пятнами, фигурами. «Будто черные охотящиеся звери вжались в землю. Вот подойду к ним ближе - распрямятся и бросятся. Ой!.. - сердце часто забилось, а по спине побежали мурашки. - Да нет, не звери это - обычные тени, а вот кто в них прячется? Как там старая Унгра учила…»
Отбросив страхи, Анися шагнула в травяные заросли. Прислушиваясь, двинулась в сторону черной полоски деревьев - к реке. Раздвигая руками мягкие прохладные стебли с капельками ночной росы, вдыхала свежий аромат подсохшего сена. Под убаюкивающий стрекот цикады и вовсе покойно сделалось. Деревья приближались, вырастали на глазах: вот уже и густая тень, и ветвистые кроны над головой. Стараясь не споткнуться о разбросанные по земле сучья, не покарябаться и не влететь в ямы, как могла, прибавила шагу. В просвете между корявыми стволами наконец-то блеснула лунная дорожка - река. Слава тебе, Никта!
Встряхнув мокрую от росы рубаху, вышла на берег и дальше - в воду. Ступни погрузились в мягкий ил, ногам тепло, волна лениво накатывает, щекоча лодыжки. Приятно и покойно. А, может, опуститься на прибрежный песок, вытянуть, расслабить тело и уснуть под шепот реки. Нет, не время!
Две сотни шагов - омут. Барка со сломанной мачтой и разбитым бортом. Откуда она здесь? Утес на дальнем берегу нависает темной глыбой. На его вершине еще днем высился Священный Дуб: страж-хранитель, проводник между небесным миром, миром живых и миром усопших. А теперь пусто. «Что же ты здесь сторожил, великан, кого стерег? Скоро, все скоро узнаю».
Впереди под деревьями кто-то есть - Анися расслабилась, прикрыла веки. Темнота превратилась в серую дымку, и в ней проступили две людские фигуры. Склонившись вперед, скрестив ноги, сидят на земле дозорные, клюют носом. «Пусть сон ваш будет крепок и приятен», - повела руками и стала подниматься в гору. И дальше: к каменной громаде часовни - на фоне неба матово поблескивал ее шпиль.
Ох, стрекается крапива. Впереди - арка, дверь, справа - каменные скамьи полукругом и солнечные часы. Раскачав, выдернула из их середины ржавый штырь-гномон, кинула на землю. Опустившись на колени, положила руки на холодный шершавый циферблат.
- Никта, прояви милость: откройся, дай знаний и силы духов. Прошу! - Сняв с руки браслет, провела заточенным бобровым резцом по запястью, закапала на камень кровь, зашуршали в тишине слова наговора:
- Золотым песком, легким ветерком,
Речной водицей, спелой шелковицей,
Красным багрянцем, молодым румянцем,
Травкой зеленой, ни мятой, ни хоженой,
Синим небом да душистым хлебом,
Дай мне стать, дай…
Казалось, что циферблат - большой круг коровьего масла. Руки, растапливают его, уходят все глубже и глубже:
- Белой тучей над древней кручей,
В руках - стальным холодом,
В небе - протяжной песней,
Дай, дай мне стать.
Она погружалась в каменную тумбу всем телом. Грудь, живот, бедра, спина, казалось, тонули в чем-то вязком теплом, наполненным цветочным запахом, будто в большой бочке с медом. Сиял шпиль все сильнее и сильнее, как в погожий летний день. А она продолжала твердить:
- Что не сказано - пусть услышу я,
Что не сделано - пусть увижу я.
Стеной каменной встану я,
Только дай мне стать, дай.
Шпиль вспыхнул и исчез, и часовня исчезла тоже. Вокруг была темень, а она неслась куда-то вниз, вправо, влево, дух захватывало. Как в детстве с горы на санках, но снег, или не снег, не белый - черный… И вдруг приоткрылось: ударил солнечный свет, окатило летним зноем:
…Часовня. Пав на колени, крестятся бородатые монахи, безумные глаза женщин и детей, стеной - мужчины в окровавленных рубищах с мечами в руках и вой, звериный вой отовсюду… Одинокий путник в темной рясе, шатаясь, бредет по серебристому ковылю, за плечами сума, оттуда плач, ее плач… Так вот как все было. Это ж старец! Ну почему он ничего не рассказал, почему? Унгре отдал на поруки, чтоб силу свою и умение свое передала. Чтоб после обратно привезти? А сам испугался!
- Никта, прошу, ответь мне: кто все это сотворил, и что будет дальше? И духов… дай мне силы духов! - сквозь хлынувшую круговерть прошлых событий подумала, попросила мысленно.
…Поют птицы. Светает. «Где я? Что со мной?» Часовня. Тело раскинулось на земле, глаза закрыты, рубаха выше колен задралась. Вокруг все так же: деревья, река, солнышко, но Анися стала другой. Поднялась ее мысль над степью: каждая травина, каждый листочек как на ладони. Представила утреннюю росу и почувствовала ее прохладу. С высоты слышно, как мышь полевка грызет зерна дикой пшеницы, как в недалекой роще пищат в гнезде птенцы орла-могильника, а вот уже и они рты желтые пооткрывали - вмиг перенеслась. Унгра рассказывала про такое, но рассказ одно, а на деле вон как: будто частью ветра, земли становишься, будто сама в том гнезде побывала!
Еще, еще! Раскинулся внизу стан кочевников: одинокая юрта посредине, вокруг повозки, лошади бродят, щиплют траву. Люди… большинство спят вповалку. Вон кто-то, проснулся, потягивается. Загорелый мускулистый не торопясь идет к реке.… Ближе надо… Фигура знакомая - белеет на груди шрам. Лицо, лицо. Прикоснулась - обдало жаром. Да-а, не думала, что свидеться придется, и где…
Мысль, проскользя над берегом, вернулась в распластанное на земле тело. Силой воли Анися открыла глаза и заставила подниматься грудь: раз-два, раз-два, вдох-выдох - часто, глубоко задышала. Проснулось, начало биться сердце. О, Никта, так и умереть недолго: лови теперь, как рыба, ртом воздух. Села, отдышалась. Пора, пора уходить, а то нагрянут сюда гости, а к встрече она не готова.
Слава тебе, Никта! Увидела, узнала Анися многое, а главное: что за тварь здесь обитает, и имя той твари ее не обрадовало. Да и будущее тоже… Не показала богиня будущее, а жаль. Не захотела или сама не знает? Анися вскочила на ноги - нельзя так о богах думать. Нельзя! Кланяясь на стороны света, зашептала:
- Прости, прости меня, богиня, за мысли мои греховные. За помощь твою днем и ночью молиться буду, в песнях прославлять. Как в общину вернусь, лучшего быка забьем и кровью окропим алтарь твой. - Поклонилась до земли, подняв стержень-гномон, вставила его на место - в середину солнечных часов - и шагнула в высокую траву.
А сама думала: «Сколько лет прошло? Три? Поболе. Унгра летом умерла, а он, как первый снег выпал, появился. Не ждала, никак не ждала его здесь увидеть».
- Дух не может надолго оставлять тело - оно умрет, - шелест прошел по зеленым кронам дубов.
Анися, очнувшись от мыслей, подняла голову.
- Я знаю, - ответила в никуда, - но не боюсь.
… В вышине заливался жаворонок.