XXV
Муж возвращается в самый разгар, или Снова о том, где растут уши
Так было положено начало периоду разудалого безудержного веселья Присциллы Младшей, прерываемому в основном на дела религии, сон и пару часов вечером. Довольно долго не мешало даже то обстоятельство, что Квинт Торкват и Г. Макр настояли на существенном ограничении количества выездов Фабии из дома. Не считая посещений святилищ и праздничных общественных зрелищ, главным образом, Римских игр, она клятвенно обещала в сентябре покидать родное жилище не чаще, чем примерно раз в пять дней, и всего не более чем шесть раз за весь месяц.
Именно этим обстоятельством и обусловлен перерыв в развлечениях вечером на пару часов. В то время как у многих сограждан и, наверняка, у большинства варварских народов, дело обстоит наоборот: пара часов веселья вечером, остальное время – «перерыв», занятия делами. Обусловлено это тем, что получивший всё-таки, благодаря родственнику, Пизону, место в Курии Г. Макр приходил домой вечером и через полтора-два часа ложился спать. Один раз вечеров в шесть-восемь Присцилла уделяла свои ласки и ему. В остальные, пожелав спокойной ночи, сразу уходила якобы в свою спальню.
Она решила вернуться в неё, так как будто бы не могла выспаться на одной с ним кровати, несколько раз просыпаясь среди ночи из-за особенностей его сна. Выйдя из кубикула Макра, Муция направлялась обычно на третий этаж. В комнатки Пинариев, передумавших спешить с поступлением в преторианцы, или, гораздо чаще, в другие.
Где её уже дожидались, или вскоре поднимались, проходя, кому лень было обходить, в том числе через коридор у спальни Макра, партнёры и партнёрши на ночь. Которых весьма привлекала острота такого расположения, близость поблизости от законного партнёра. По утрам Г. Макр быстро мылся, завтракал и, заглянув в кубикул Присциллы – почти всегда она спала, и тогда он не подходил к постели, когда просыпалась, дарила ему нежный поцелуй – и так или иначе с ней попрощавшись, спешил уйти. Когда вставала Муция, лишь ларарий она посещала в одиночестве. В большинстве же остальных занятий, таких, например, как завтрак, купание и другие процедуры в термах, ей составляли компанию.
На подступах к дому – один в портике, другие на улицах в тех основных направлениях, с которых ожидалось возвращение Макра – находились и один раз в течение дня сменялись несколько обоих полов слуг Аркесилая и её гостей. Готовые в случае раннего нежданного прихода новоявленного сенатора со всех ног бежать оповещать об этом своих господ. Пару раз им действительно пришлось это делать. Один случай был таков.
Незадолго до полудня Луций Каррина и Присцилла в одних туниках прогуливались по дому – Эриция отсыпалась наверху – и присели поболтать в атриуме, в прохладе у имплувия. Почти одновременно их будто притянуло друг к другу, столь страстно, что некогда было снять одеяний Ц… А страсть ещё разгоралась. Нагретая от неё волна наслаждения разливалась по телу Присциллы. Она, вероятно, подразумевая, что так приятно не может быть, кричала:
– … О нет!.. Нет!.. О Луций!.. Нет!..
Как вдруг в атриум сломя голову буквально влетает – он споткнулся на ступени – влетает слуга и, начав в воздухе, заканчивая на полу, тоже, но тише, орёт:
– Идёт! Угрю-… – падение. – Угрюмый идёт!
Едва приходя в себя, Муция всё же соображает. Она в кресле, ноги широко разведены, между ними голова сидящего подле Каррины. Уже слышно, как «догадливый» – лучше бы двери за собою закрыл – слуга в коридоре заговаривает Угрюмого – так фамилия называет между собой Макра. Левой рукой опершись на подлокотник, Присцилла садится выше и прямее, правой, которой мгновения назад трепала волосы эфеба, теперь с силой опускает его голову вниз; еле справляясь с дыханием, шепчет:
– Быстро на колени… целуй ногу… ниже, милый… ниже!..
Соображающий медленнее, подрастерявшийся Каррина всё же выполняет, Муция приглаживает ему волосы, у себя на лице убирает блаженную улыбку, хмурит брови. Вот появляется пятящийся слуга. Продолжающий повторять:
– … Всё хорошо, господин, ничего не произошло, светлейший господин…
Муция спохватывается и быстро опускает остававшийся задранным подол туники.
– Да прекрати ты! – обрывает уже вошедший Угрюмый раба. – Пошёл отсюда.
– Да, о, конечно, да, да, светлейший господин, – откланивается тот и уходит в противоположный коридор, где прячется за портьерами, чтобы понаблюдать предстоящую сцену.
– Вот глупый раб! Сколько можно повторять?! – восклицает вошедший – одновременно с криком Муции:
– Нет, Луций! Сказала же! Сколько можно повторять?! – Угрюмый замолкает и глядит на Фабию, а та продолжает, уже потише. – Нет, Луциан, нет! И не проси. Нет, Луций Луциан, не дам!.. – и строго смотрит на целующего её ножку Эриция Каррину; затем поворачивается к Гаю Лицинию. – А, Макр. Добрый день, дорогой! Может, хоть ты образумишь просителя. Только недавно попросил покровительства, а уже часто и настойчиво добивается денег. Хотя я ему вчера только дала… Луций Луциан, хотя бы в присутствии моего благоверного и законного не заставляйте меня краснеть от гнева, – её лицо действительно ещё не остыло. – Пойди, салютатио закончено.
Луций, переименованный из Каррины в Луциана, закрывая лицо будто от смущения перед благоверным, поднимается и выходит в портик. Где очень скоро дождался Аны, вынесшей ему обувь, бельё и тогу и заведшей его обратно за дверь в коридор, чтобы быстро помочь надеть всё это не на глазах у прохожих.
А её госпожа увела Угрюмого в триклиний. Заботливо накормить, выслушать его взгляд на «рассевшееся недоразумение».
– … Что мне было думать, Присцилла? Я недоумевал. Уже в нашем портике слышу твой крик. «Что бы это значило?» думаю. Подхожу, дверь не заперта, странно. В коридоре выбегает навстречу этот тупица, спрашиваю его: «Что за крик, что происходит?» А он, как больной какой-то, повторяет: «Всё хорошо. Ничего не произошло. Ничего не произошло, всё хорошо…» А оказывается, всё очень просто… Только не надо так гневаться, дорогая. Эти просители того не стоят. Согласна?
– О Геркулес! Разумеется, дорогой! Зато в связи с этим случаем вспомнила один анекдот, – это был тот самый, который она обыграла десяток дней назад, о любимом философе. – Однажды Аристипп заступался перед Дионисием за своего друга и, не добившись успеха, бросился к ногам тирана. Когда кто-то стал смеяться над ним, Аристипп сказал: «Не я виноват, а Дионисий, у которого уши на ногах растут…» Хотя в данном случае эти мои «ножные уши» оказались глухими. А у Луция Кар-… то есть, Луциана, тоже, видимо, туговато стало со слухом, вот и пришлось мне кричать…
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/01/18/1543
----------------------
Г. – сокращённо Гай.
Римские игры – проводились в честь Юпитера в сентябре в течение 16 дней.
(Аристипп – греческий философ, Дионисий – сицилийский тиран)