В смутной тревоге он проснулся рано. Ещё не открыв глаз, начал выскребать причину волнения в дрёме выходящей из мутности памяти. Вспомнил. Это сегодня. Далай-лама в Гамбурге. Да нет же, он не был религиозен. С чего бы? Какой же он неудачник? Наоборот. Молодой, успешный программист. Словом, яппи, если кто понимает. (Yang Urban Professional). А буддизм... Конечно, верхогляды скажут: мода. Какой-нибудь сноб, нахватавшись цитат из Юнга, начнет темно трактовать недопонятые архетипы веры. Как бы он мог объяснить эту невнятную и затруднительну для выражения уверенность в своей органической, беспрекословной причастности к чему-то большему и более важному в мире, чем собственный успех или физическая боль? И как не утопить эту брезжущую уверенность в напирающем потоке честолюбия и самонадеянной глумливости жадных до власти и денег энергичных людей?
Наивная вульгарность этих Крутых оскорбляла его, но по существу возразить им он не мог. А может, это самообман, банальная слабость лузера, который проигрывает гонку и ищет оправданья своей неудаче в порицании успешных соперников? Кризис тридцатилетия... В нём варилась глухая неудовлетворённость, но вываривались только вопросы и желание узнать. Это и был его буддизм. А сегодня в Гамбурге будет Далай-лама. Ну нет, конечно, он не попадёт на прием. Хотя бы просто увидеть. Не ответ получить, нет, но хоть направление, может быть. Да, направление, или что-то другое, не заю...
Ещё рано. Можно полежать, чувствуя тепло пыльного снопа солнечных лучей, который медленно ведёт по лицу наступившее утро. Он задремал, а потом уснул. И увидел сон.
В первобытном пышном и парном лесу стоит эта гора. Снежная вершина подпирает прекрасный, холодный и безучастный небосвод. Ещё намного ниже зеленоватых на солнце и отливающих кроваво-фиолетовым в тени снегов становится её склон каменисто-голым и мертвым. И вся – от сонно дышащего тропической жизнью подножья и до ослепительного клыка вершины - покрыта она фигурками людей. У одних за спиной странные мешки, другие - налегке. Кто быстро, кто медленно - упорно ползут фигурки по склону в полном безмолвии. Даже те, кто срывается в трещины и провалы, летят молча и безропотно в торжественной тишине сна. Он – среди всех. И уже высоко. Он проходил мимо умерших, замерзших. Безучастно провожал он глазами, оставшихся позади сумасшедших, нелепо машущих руками – что они делали? Полз мимо тех, кто, привалившись спиной к нелепым мешкам, безвольно сидел, не сводя тоскливых глаз с сияющей вершины – сладостной цели и единственного смысла. Она несомненно стоит того. Это знают все. Он тоже.
Дойти можно. Самые сильные дойдут. Самые спокойные и уверенные в себе конечно дойдут. Он должен быть среди них. Он совсем близко. Но силы уже иссякли. Невыносимый груз за спиной не дает сделать и шагу. Он только видит стоящих на вершине всё отчетливей. Горстка людей. Все из тех, кто шел налегке. И уже понятно, что груз за спиной и был самым главным препятствием: добрались только те, у кого его не было. Это ясно ему. Он не двигается, лишь в магии сна всё крупнее видит группу победителей: их спутанные колючим ветром седые волосы, их морщинистые коричневые щеки с текущими по ним слезами из пустых или испуганных глаз. Они не знают, что делать дальше. Верет рвет их одежды и пытается смести вниз. Они дошли, но цель была не в том. Нужно сделать что-то ещё. Что? Вот опять кто-то достиг вершины. Появились его ободранные, кровящие пальцы, потом голова, плечи, мешок за спиной. Или... что это? И что он делает? Медленно идет человек к краю площадки, к самой пропасти и вдруг... Это был не мешок. Он делает шаг вперед. Обвисшие и тяжелые, всю дорогу мешавшие и отравлявшие жизнь, налились они вдруг тугой силой и понесли его вперёд – крылья. Это были крылья.
Аплодисменты и крики заставили его открыть глаза. Он в толпе у дороги и не в первом ряду. «Вот Далай-лама, смотри! В красной мантии. Не там. Во второй машине.» Знакомый по фотографиям смеющийся человек. Нелепо голая от плеча старая смуглая рука. Их глаза на мгновение встретились. Понимающий кивок. «Так что же мне делать?» – «Иди.»
5.05.08 H;gersdorf, Deutschland