Всему обилию таинств, обрядов, традиций и богослужебному уставу Девочка понемногу обучалась. Не сказать, чтобы она достигла в этом совершенства, да и не ставила она перед собой такой цели.
Из всего перечисленного её удручала в церковной жизни и приводила в недоумение исповедь. Нужно сказать, что девочка несла послушание при кафедральном соборе, где службы совершаются каждый день. При соборе служили четыре священника – каждый в свою череду. Девочка причащаться любила часто, и ей было благословлено исповедоваться у дежурного священника.
Это была самая настоящая мука. Мало того, что всегда стыдно (насколько мы помним, Девочка была вовсе не святая), так ещё у каждого священника был свой личный взгляд на исповедь. Во время исповеди один говорил ей: «Зачем ты называешь греховные состояния свои? Давай факты и подробнее». Другой: «Зачем мне эти твои подробности? Говори суть». Третий предпочитал изводить множеством наводящих и прямых вопросов, касающихся личной жизни Девочки. Четвёртый – громко восклицал с выражением ужаса на лице: «Ну, это – вообще!», у прихожан, стоявших в очереди на исповедь, округлялись глаза: «Убийца. Как минимум», наверное, проносилось у них в голове.
Относительно легче было исповедоваться во время обета молчания. Девочка писала на бумажке перечень всего того безобразия, которое успела совершить, подумать и почувствовать. Кивала головой на вопрос священника о раскаянии и отходила от аналоя с чувством облегчения. Поначалу она думала, что это – чувство очищения от грехов. Но потом она поняла, что это было чувство облегчения от завершения этой болезненной процедуры.
Если у Девочки возникали какие-то сомнения в необходимости исповеди именно в таком виде, то ей строго говорилось: «Сомневаться не смей. Есть опыт Церкви. И кто ты такая, вообще?» Девочка вспоминала все свои грехи и понимала, что действительно, кто она такая, чтобы…
Шло время, и Девочка стала искренне чувствовать, что вообще состоит из одного греха, нет в ней ни единого светлого пятнышка.
Нужно сказать, что почти все из её окружения жаловались Девочке на то, что на исповедь почти всегда идут с одними и теми же повторяющимися грехами. Что как ни стараются, а никаких положительных сдвигов не наблюдают. Вздыхали, сокрушались. Да Девочка и по себе знала, что как бы ни старалась прибегать к таинствам, молитвам, аскезе, лучше она от этого ничуть не становилась.
Но вокруг неё царила атмосфера убеждённости, что всё в Церкви для того, чтобы стать лучше, желательно – без грехов, иначе не видать тебе рая как своих ушей и пойдёшь ты в геенну огненную насовсем. Девочку очень смущал тот факт, что отходящие в мир иной знакомые ей люди из прихожан при наличии явных грехов должны были попадать в ад. Вопреки всему «опыту Церкви» Девочка внутри себя с этим согласиться категорически не могла.
Только потом, спустя годы, она поняла справедливость русских поговорок: «Чёрного кобеля не отмоешь добела», и «Каков в люльке, таков и в могилку». Поняла именно в том смысле, что не исправление себя самого, а честное понимание себя самого – вот то, что нужно Богу от человека. Это и есть настоящая исповедь. Никто никакими силами не может сам себя сделать добрее, смелее, правдивее, как не сможет вырастить у себя другую ногу или руку. А преобразит тебя Бог или оставит в том виде, как ты есть, это уж как Бог решит. Ему видней - зачем и для каких целей Он произвёл кого на этот свет.
И ещё Девочка долго с добрым чувством и симпатией вспоминала случай с одним молодым священником. Он вешал епитрахиль у аналоя и говорил прихожанам: «Подходите, накрывайтесь епитрахилью и исповедуйтесь сами. Бог и так всё знает», а сам уходил в алтарь готовиться к литургии. Правда, он потом получил за это хорошую взбучку от архиерея, которому некоторые из «правильных» прихожан не замедлили про такое «безобразие» доложить. Но Девочка всегда считала внутри себя, что тот священник по сути поступил очень правильно.
А пока у Девочки был период старательного слепого фанатизма, и она от души раскаивалась во всех «хульных мыслях» и прочих своих «постоянно повторяющихся грехах». Она соблюдала и даже усиливала аскезу. После месяца молчания Девочка попросила благословения у владыки молчать ещё три месяца. И на это он её тоже благословил.
Мытьё посуды и чистка овощей – занятие для головы свободное. Поэтому Девочка была рада спокойной возможности для молитв, раздумий обо всём, в том числе и о себе самой.
Стояло лето. Девочке сказали отнести еду подросткам, которые помогали убирать территорию храма от строительного мусора. К тому времени она уже вышла из молчания.
Ожидая, когда ребята доедят, чтобы унести посуду, разговорилась с ними. И в беседе кто-то из подростков задал ей вопрос о том, что она тут делает. Девочка не хотела вдаваться в высокие материи и ответила просто, что хочет стать монахиней, а владыка пока не постригает. Вот и ждёт.
Откуда Девочке было знать, что этот невинный вопрос и невинный ответ будут иметь непредсказуемые последствия. На другой день её вызвали к владыке, и он, улыбаясь в бороду, сказал: «Ты что делегации ко мне подсылаешь?» В ответ на изумление на лице Девочки он сказал, что во время встречи с подростками они попросили «принять в монахини» тётеньку, которая им еду приносила. Видно было по всему, что это случай владыку сильно развеселил. «Какой ужас и стыд», - подумала Девочка…