НА СНИМКЕ: двойной портрет младенцев.Справа наш двоюродный брат Виля Иванов (1924-1942) рядом с Марленой (1925 - 2010) - фотография конца 1925 года. Более поздних снимков Вили у нас не сохранилось.
* * *
Когда Маруся нас в Ленинграде покинула (а, может, это было во время её отпуска), вместо неё поселилась старая бабка, вечно что-то ворчавшая себе под нос. В это время у нас жили наш двоюродный брат Виля и его единоутробная сестрёнка Галя, которой он верховодил, - так же, как мною и Марленой. Виля подбивал нас троих подслушивать бабкины монологи.
Подкравшись ко входу в кухню, мы прятались под дверью, затаив дыхание, слушали старушечью неразборчивую воркотню – и вдруг взрывались хохотом. Бабка пугалась, злилась и поднимала крик – мы бежали вон, продолжая громко смеяться, а через минуту всё повторялось.
Других домработниц ленинградской поры не помню, Но знаю, что была (может, ещё до моего рождения) Сима, нянчившая Марлену. .Потом она оставила нас, поступила на какую-то фабрику, завела семью, родилась у неё девочка, которую она назвала … Марленой! В выборе нашими родителями такого имени сыграли роль идейные соображения: имя Марлена, как и его мужская модификация (Марлен) соединяет в себе память сразу о двух великих революционерах: Марксе и Ленине… о существовании Марлен Дитрих родители вряд ли в те времена подозревали… Впрочем, немецкое женское имя Марлен (есть ведь и песенка «Лили-Марлен) имеет совсем иную этимологию: это сокращение, стяжка двух часто соседствующих у католичек имён: Мари-Магдалена… Но папа и мама в такие дебри не вдавались, им, как я уже говорил, было присуще единство цели, и, давая имя своему первому ребёнку, они имели в виду только классиков диалектического и исторического материализма. Меня ведь Феликсом тоже назвали не просто так, а со смыслом: в честь железного чекиста. Придумав мне имя, папа сказал маме: «Пусть растёт борцом». Домработница Сима . скорее всего, до таких высот коммунистической идейности не поднялась и нарекла свою дочь по новой моде лишь в порядке подражания: «чтоб красившее» (1) …
Казалось бы, имея единственную родную сестру, я её и помнить должен с самых ранних времён и более чётко, чем кого-либо, но вышло не так. По Ленинграду я её помню очень смутно. Зато великолепно отпечатались в памяти Виля и Галя. Это были дети маминой родной сестры Гиты – дети от разных отцов.
Гита – средняя из трёх сестёр (мама была старшей). В юности комсомолка, бесшабашная голова, участница «весёлых и грозных» (по Арк. Гайдару) событий, она в Киеве дружила с Колей Островским, будущим слепым писателем, и с удовольствием поддерживала потом версию, будто это с неё списана Рита Устинович в знаменитом его романе «Как закалялась сталь». Я-то сильно в этом сомневаюсь, но общее у неё с Ритой (кроме общих трёх букв в рифмующихся именах) всё же было: глубокие тёмные глаза, женственность и отчаянная революционность. В первом браке она была замужем за крупным комсомольским деятелем (даже, кажется, он был секретарём ЦК комсомола Украины) Сергеем Ивановым.
В Ленинграде Сергей бывал у нас с гармошкой, играл на ней и пел. Это был крестьянский парень, попавший в город мальчишкой, он стал учеником повара и из поварят прыгнул прямо в революцию. От него у тёти Гиты и родился в 1924 году, 22 января, на другой день после смерти Ленина, сын, которого они, естественно, назвали – Вилен (В. И. ЛЕНин).
С Сергеем Гите жилось трудно: она хотела после рабфака или комвуза (2) учиться дальше, но муж, которого, по окончании какого-то учебного заведения, направили куда-то в центральную Россию – кажется, в Тамбов – преподавать диамат, настоял на том, чтобы она уехала с ним. Через некоторое время она его оставила, вернулась в Москву и стала там учиться на инженера- химика в Менделеевском химико-технологическом институте. Тут-то и познакомилась с молодым начинающим учёным Рябцевым и, разведясь с Ивановым, вышла замуж за Ивана Иваныча… Родила ему дочь Галю… и вдруг узнала, что новый муж ей изменяет, что у него есть любовница.
Произошёл бурный разрыв. Муж женился на любовнице, а Гиту на почве всей этой истории поразила тяжкая душевная болезнь - маниакально-депрессивный психоз.
У неё была мания самоубийства. Родители наши забрали её в Ленинград, организовав квартирный обмен, в результате которого она стала обладательницей комнаты в коммуналке, но там её оставить одну было нельзя, и некоторое время она жила у нас с обоими детьми. Наши родители с нею буквально извелись: то Гита хваталась за нож, чтобы зарезаться, то выбегала на улицу, чтобы броситься под трамвай или же в Неву… Мама и младшая сестра Этя ходили за нею по пятам. Но долго так продолжаться не могло, и пришлось положить её в Бехтеревскую психиатрическую больницу. А дети на какое-то время остались у нас. Марлене было тогда лет десять, Виле – одиннадцать, Гале – пять, мне – четыре,.
Галя как Галя. Была она на полгода старше,. но какого-либо влияния на меня не имела. А вот Виля – тот сыграл в моей жизни роль значительную и, я бы сказал, роковую. Это он заронил в мою душу первые зёрна страха, конформизма, скрытности, тайной ненависти. Ещё тогда, в четырехлетнем возрасте, я испытал на себе воздействие его болезненной, изощрённой фантазии и злой, беспощадной воли.
Перед моими глазами – наша детская, тьма за окном, лампа без абажура в центре потолка – и Виля, почему-то лежащий на кровати. Мы с Галей стоим перед ним и трепещем. Виля рассказывает.
На Солнце живёт Кап: великий, всемогущий колдун, личный друг и покровитель нашего Вили. Он может всё! И сделает всё, о чём только Виля его ни попросит.
У Капа есть Руки. Нет, не конечности его собственные, прилегающие к телу Капа, а отдельно существующие Руки – слуги великого колдуна, живущие на Луне. Руки без туловища и без ног. От человеческих они отличаются тем, что на каждой не пять пальцев, а только три. Но этого им достаточно.
Если мы не будем слушаться Вилю, то он попросит Капа, чтобы тот забрал нас к себе навсегда. И тогда явятся Руки и унесут нас из дому не то на Cолнце, не то на Луну..
А чтобы не огорчать «мамочку» (тётю Гиту), а также «тётю Бумочку и Додю» (так Виля называл моих родителей), Кап подложит на наше место других детей, искусственных, которые будут так же, как мы, разговаривать, смеяться и плакать, будут в точности похожи на нас, так что никто ничего не заметит.
Но (что для меня было всего страшнее) эти подложные дети будут сами себя считать настоящими! Они будут думать, что они – это мы! То есть и мы сами не заметим подмены!!!
Такая перспектива полного растворения моей личности в чужом существе наводила на меня ужас и безысходную тоску. Я был готов самым добросовестным послушанием заслужить благорасположение негодяя кузена. Я трепетал перед ним, боялся больше, чем смерти, и, как теперь понимаю, люто его ненавидел.
В то время я верил ему и его легендам беспредельно, как дикарь верит шаману. Однако Галя и особенно Марлена были старше, и он чувствовал необходимость предъявить им доказательства. За этим у Вили остановки не было.
Мы стоим вечером в родительской спальне (ещё она называлась кабинетом), и Виля говорит, что ему сейчас Кап будет бросать жереберь (то есть, очевидно, жребий).
Виля, стоя сзади нас, приказал смотреть на средину комнаты. Вдруг откуда-то сверху брякнулась на пол какая-то металлическая штучка – на вид точь-в-точь пряжка от резинки для чулка. Но это сходство мы почему-то игнорируем, охваченные мистическим трепетом.
- Письмо! – объявляет Виля и вытаскивает из «жереберя» крошечный клочок бумаги. Текста решительно не помню – читать ещё не умел, но хорошо знаю, что в конце стояла короткая страшная подпись: «КАП». Это означало: «Колдун Александр Петрович»,
Вы улыбаетесь, взрослый, умный, солидный человек: какая чушь! И даже – весёлая чушь!
Но, уверяю вас, мне и теперь не смешно. Поставьте себя на место робкого малыша. Представьте, что вам ежедневно грозит опасность быть подменённым неким роботом, которого все, в том числе и он сам, примут за вас. Может быть, это уже произошло. Вас нет, вы исчезли, испарились, высохли. Вы – уже не вы, а бездушный двойник, подменная кукла. И никто, никто на свете, даже мама и папа, даже Маруся, не знают об этом…
Какая дикая, чудовищная фантасмагория! Удивительно, что родилась она в воображении не Уэллса, не Брэдбери, не братьев Стругацких, а обездоленного соломенным сиротством десятилетнего мальчика (3) .
«Жереберь» не был единственным доказательством бытия Капа. Виля с готовностью демонстрировал нам Руки.
Он велит мне лечь на кровать лицом к стене и смотреть вниз, на пол, в промежуток между стеной и кроватью. При этом оборачиваться запрещено под страхом смерти. У меня и сейчас такое чувство, что если бы я обернулся, он и впрямь убил бы меня. По счастью, мне не хватало смелости.
Терпеливо жду. Слышу у себя за спиной Вилину возню и напряжённое сопение. Но вот у самого пола появляются две трехпалые светло-коричневые Руки, извивающиеся, как змеи. На коже этих Рук – продольные рубчики, как на моих детских чулочках.
Совершенно явственно осознаю, что кузен меня дурачит, что он надел на свои руки чулки, а ненужные ему по легенде два пальца поджал под ладонь, что это он сам там возится у меня под кроватью. Но трезвую эту мысль гоню от себя прочь: нет, я вижу Руки, это слуги Колдуна, они прилетели с Луны и в любой момент могут унести меня навсегда…
Даже сейчас во мне живёт глубоко затаённая мысль - не мысль, а ощущение, - что я всё-таки видел тогда … настоящие Руки!
Слово Вили для меня свято, но вполне угодить моему повелителю невозможно, хоть стараюсь изо всех сил. И вот приходит наказание. Оно ужасно.
В углу нашей детской есть дыра в полу. Может быть, когда настилали пол, оказалась чуть короче одна доска. Нам с Галей давно сказано: «Кто не будет меня слушаться, того поставлю ногой в дырку. Прилетят Руки – и заберут».
И вот я в чём-то согрешил, и возмездие неизбежно. Виля тянет меня за руку в роковой угол с дырой. Противлюсь изо всех сил, громко кричу, прошу пощады, кусаюсь, плачу. Но мой палач неумолим. Он тянет меня – и вот мы у этого входа в небытие! …
Главное – не дать ему втиснуть туда мою ногу! Борюсь с ним – но силы не равны. В последнюю минуту, когда роковой шаг уже сделан, малолетний монстр вдруг прощает меня. Но в мою душу уже закралось ужасное подозрение: а вдруг как раз в этот миг я был подменён?!
Может быть, Виле было мало одного лишь «Александра Петровича», а, возможно, то случилось ещё до «рождества Капа», только он придумал для нас и такое пугало.
В детской сверху отошли обои, и в том месте большой паук соткал паутину. Старшие, за всеми своими партийными страстями, долго этого не замечали, а Виля и паука выдал за колдуна – и, конечно, тоже за своего закадычного приятеля. И нарёк паука пугающим именем – не то «Фабзавуч», не то «Всевобуч» (4) .
Боже, что за фантазия была у этого мальчика! И как же он бывал жесток!
В клетку-крысоловку попалась крыса. Он собрал нас, детей, велел смотреть и вот так, при свидетелях, выжег ей горящей спичкой глаза.
Приказывал мне помогать ему истязать кошку. Я гнал нашу Мурку к нему, он её хватал и вязал узлом,. выкручивал, как тряпку. Несчастная, обезумев от страха и боли, царапалась, жалобно вопя, а когда удавалось вырваться из его рук, лезла под кровать, роняя кал. Теперь у него был повод мстить кошке за то, что она его укусила, да притом и нагадила. Он брал длинную трость с нанесёнными на неё арабскими письменами, привезённую мамой с Кавказа, и этой палкой выгонял бедное животное из его убежища для нового тура истязаний. Снова жалобные кошачьи вопли, у меня сердце разрывается от жалости, но – молчу: боюсь проклятого Капа. Родители кричат из соседней комнаты:
- Виля! Ты что, кошку мучаешь? Перестань сейчас же!
- Нет, тётя Бумочка, это она сама! – врёт Виля. Никто не приходит проверить, но, на наше с Муркой счастье, он уже успел струсить и оставляет её в покое.
Описанная сцена относится уже к более поздним – харьковским временам, но я хочу поскорее от неё отделаться, чтобы покончить с темой Вилиной жестокости, а вместе с тем понимаю, что это мне не удастся: впереди – рассказ о том, как Виля держал меня в узде, когда я перерос своё младенческое легковерие, и он был вынужден пустить в ход другие методы запугивания и подчинения. Вот тогда-то его жестокость и развернулась в полную силу… Впрочем, не будем забегать вперёд – вернёмся в Ленинград 1934 – 1935 годов.
В то время у Вили была любимая игра: тузить что есть силы свою подушку, воображая, что это – враг.
Врагом №1 был Иван Иванович – его недавний отчим. Виля долго и подробно рассказывал, смакуя детали, как он будет с ним расправляться, и принимался ожесточённо месить и мять подушку. Он её расстреливал из пистолета, рубил саблей, резал ножом… Кажется, тут же доставалось и разлучнице - новой жене Ивана Иваныча…
Годом-двумя позже, в Харькове, подушка заменила моему двоюродному брату Михаила Тухачевского. В то время славный маршал только что был оболган и отдан под суд. Виля лупил и мял этот мешок с пухом и перьями, приговаривая: «Вот тебе, тухлый Тухач!» Кому в тот год больше досталось: грозному полководцу или нашей безответной подушке – мы, видно, никогда не узнаем. (5)
Впрочем, подушку хотя бы не продырявили.
-----------------------
Примечания к разделу (главке) "Великий фантаст:
(1)2005 г. Интересно, что за 60 лет своей жизни еа родине, в СССР, ни одной другой Марлены, кроме своей сестры, не встречал. Но прибыв в Израиль и устроившись на работу в редакцию тель-авивской русской газеты, застал там в должности "маскиры" (технического секретаря)молодую женщину, которую звали именно так.Прожив потом лет 14 в г. Афула, прочёл в местной газете о местной спортсменке, занимающейся греблей, которая носит имя Марлена Ткаченко. Феликсов сюда съехалось ещё больше, хотя за всю свою советскую жизнь я повстречал лишь троих-четверых.
(2) Рабфак (рабочий факультет), комвуз (коммунистическое высшее учебное заведение, комуниверситет) - подготовительные курсы, решавшие задачу общеобразовательной учёбы активистов новой власти для их подготовки к поступлению в высшее учебное заведение или к командной организационной работе в партийно-советских органах.
(3) Уже написав эти слова, узнал от своего тогдашнего сотрудника, а ныне писателя Юры Милославского, читавшего эти записки, что у какого-то зарубежного фантаста есть рассказ или повесть со сходным сюжетом. Тем больше чести Вилену: он изобрёл этот велосипед вполне самостоятельно!
(4) Фабзавуч - школа фабрично-заводского ученичества, всевобуч - всеобщее военное обучение.
(5) Писано задолго до сенсационных разоблачений времён "перестройки".
Читать дальше "Именное оружие" http://proza.ru/2012/01/17/36
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ "РЕЦЕНЗИИ" НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.