А. Шмидт
Перевод с голландского языка
На 84-ой странице сборника моих детских стихотворений есть одно под названием «Дорога в страну молочных рек». Оно написано 40 лет назад, но с тех пор я ни разу не решалась его перечитать, оно было для меня запретным. Заметив в книге этот заголовок, я вздрагивала и быстро перелистывала страницы. Сейчас я впервые снова прочла это стихотворение и подумала: «Интересный замысел, только плохо отработан. Чисто механически. Ничего удивительного, ведь с ним связано то, от чего в дрожь бросает».
Был сентябрь 1951 года, когда мама позвонила мне и сказала: «Приезжай скорее, ему стало плохо».
Мои родители жили в Гааге, в квартире на аллее Копес ван Каттенбюрг. У отца была там своя маленькая боковая комнатка, вдоль всех четырех стен в ней громоздились шкафы с книгами, разве что только окно не было заставлено. Посередине комнаты стояло кресло-кровать, на котором лежал отец; спокойный и удовлетворенный, он медленно умирал, в окружении своих Гегеля, Канта и Спинозы.
— Что сказал врач? — войдя, спросила я.
— Что ему осталось совсем недолго, — ответила мама.
В прошедшие недели я часто навещала родителей. Отец был уже очень слаб и бледен, но полностью в сознании. Как-то раз он улыбнулся, когда я подошла к его кровати, и поинтересовался: «Как у тебя дела, все хорошо?»
— Очень хорошо, — сказала я. Я не осмелилась признаться ему, что жду ребенка. Внебрачного ребенка. Это бы его ужасно шокировало, и я была рада, что ему, наверное, уже не доведется об этом узнать.
Но тогда, в тот сентябрьский вечер, он уже был без сознания. Он дышал, но каждый вздох сопровождался хрипением.
— И вот так целый день, — в растерянности проговорила мама. — Я так устала, да еще твоего брата нет в городе…
— Я посижу с ним, — предложила я. — Пойди поспи немного, ты до смерти вымоталась.
— Да, — согласилась она, — только сперва давай присядем ненадолго.
Мы сели в гостиной, дверь оставалась открытой, и из комнаты доносилось хрипение.
— Сегодня утром он был еще в сознании, — сказала мама. — Приходил пастор. Пастор Дрост. — Она засмеялась. Даже сквозь слезы, несмотря на свое изнеможение, она еще могла смеяться.
— И что было дальше? — спросила я.
— Он отослал его прочь. Не хотел видеть никаких священников у своей постели, и сказал тому: «Дрост, дружище, я и сам позабочусь о своей душе, до свидания».
Теперь мы обе громко рассмеялись.
Мой отец занимался тем, что помогал умирающим переступить порог иного мира, ему же самому такая помощь была не нужна, и уж тем более от коллеги. Для него вообще не существовало никакого порога, только плавная неразрывность.
— А теперь иди спать, — сказала я, — я побуду эту ночь здесь.
Она неохотно ушла, а я осталась сидеть на стуле в гостиной, с открытой дверью, и слушала непрерывное хрипение из боковой комнаты.
Потом из сумки я достала блокнот и ручку и подумала: «Завтра я должна сдать стихотворение для «Парола», и как бы то ни было, писать его придется сегодня ночью». И я принялась сочинять о детях, которым надо проесть себе дорогу сквозь гору рисовой каши, впрочем, делать это необязательно, потому что они сидят в автобусе, а автобус едет по этой горе.
Как же часто я потом с содроганием вспоминала эту ночь! Ты продолжаешь работать и пишешь забавный стишок, в то время как твой отец лежит при смерти в четырех метрах от тебя. Сколько актеров и актрис прошли через такое же испытание: «В тот вечер, когда умирал мой отец…, когда уходила из жизни моя мать…, я стоял на сцене и развлекал публику... Show must go on».
Тогда, сочиняя это стихотворение, я не испытывала ни скорби, ни сожаления, ни чувства вины, только лишь чувствовала, как поневоле работает мой мозг, подбирая рифмы.
Когда стихотворение было готово, хрипение затихло.
Я заглянула в комнату и пошла разбудить маму.
— Почему ты меня не разбудила, когда это случилось? — в слезах закричала она.
— Но ничего не случилось, — возразила я.
Спустя несколько дней, ясным сентябрьским днем мы отправились в нашу родную деревню в провинции Зеланд хоронить отца.
По случаю этого скорбного события звонили церковные колокола.
Деревня еще не забыла своего бывшего священника.
Мама поехала на одной из машин, а я пошла пешком вместе с процессией, в широком черном пальто, взятом напрокат.
В тот день я была очень счастлива. Все-таки это так прекрасно – ждать ребенка и, зная, что внутри тебя новая жизнь, хоронить своего старика-отца.
А то стихотворение мне никогда больше не хотелось перечитывать. Вплоть до сегодняшнего дня. Не слишком удачное, но учитывая обстоятельства…