Люська, шустрая, сухощавая бабёнка, строила планы на выходные. Выработанный за многолетнюю семейную жизнь, командный голос Люськи к ночи стихал на пол тона. Вот и теперь, когда в доме все угомонились, в спальне Люся проводила планерку. Кузьма, как всегда молчал, будто и не слышал.
- Кузя, дрова выгрузят, ты с Федором распили, не откладывай до дождей. В сарай, что не поместится, сложи вдоль стенки, да шифером накрой. Место подготовил?
В ответ молчание. Кузьма будто спал. В мозгу лишь шевельнулось: "И когда это у меня дрова под дождём мокли?" Люська продолжала монотонно наставлять муженька. Кузя сморщил нос, будто по лицу пробежался полк тараканов: "И кто это сказал, что бабы разговорчивее мужиков на пятьдесят процентов, а по - моему так на все сто!",- подумал он и отвернулся к стенке.
Утро выдалось солнечным. Лето дурманом разливалось по истомленному за ночь сильному телу Кузьмы. Сначала через ноздри смесью аромата сирени и скошенной травы, затем через кожу тёплым дуновением лёгкого ветерка.
Фёдор-сынок, пятнадцати лет отроду, неуклюжая каланча, выше батьки на пол головы, вернулся с озера с полотенцем через плечо, рассказывал отцу, что утячий выводок нынче перекочевал с того берега к мосткам так близко и совсем его не боится. Кузьма подумал, что это не надолго, местная ребятня закидает камнями. Первым порывом было сбегать, посмотреть. Душа у Кузьмы была романтичной, он замечал то, что не заметит другой и, как поэт впитывал в себя каждое новое послание природы.
Как бы ни так! Люська хлопочет на кухне у окна и выжидает стратегических действий. Делать нечего. Кузьма заправил свою старенькую « Дружбу» и завёл с первого рывка. Работа спорилась скоро. Феденька, по сноровке весь в отца, ловко складывал вершинки на козлы. Два куба распилили за два часа и ещё за два отщёлкали как семечки, осталось уложить в дровяник, но это после обеда.
Жара была невыносимая. Кузьма схватил полотенце и пошел искупаться. Соседка на мостках полоскала бельё. Утки попрятались в камышах. Кузьма, разочарованно потоптался, поворачивать назад уже поздно. Соседка, пышнотелая, звонкоголосая Клавдия обернулась, уперев руки в боки. Подол Клавкиной юбки был подобран под пояс, раскрыв полные красивые ноги. Кузьма, потупив взгляд, вошёл с берега в воду, быстро охолонув шею и руки.
- Здравствуй, Кузьма! Ох, и работа у вас спорится! Может, и мне дровишек расколите? А то вон с прошлого году мой до них добраться не может, - томно потягиваясь, прошелестела Клава.
Кузьма что-то невнятное промычал в ответ.
- Ох, и повезло же Люське, - не унималась Клавдия, - и за что твоей бабе так в жизни подфартило? Не мужик, а золото! А мой! Только зенки зальёт и в ус не дует! Одно наказание!
На Кузином бритом лице промелькнуло подобие виноватой улыбки. Он, не вытираясь, пошёл к дому.
- Ну, так как, Кузя? А может, заглянешь на огонёк? – прыснула Клавка. И ещё долго до Кузи доносился её звонкий смех.
"Ну, и шельма! - подумал Кузьма, - а, ведь, хороша-то как! А муженёк её, Петруха, маленький, плюгавенький, острый на язык, вечно со своими шутками – прибаутками, любитель до самогоночки. Усядется вечером на завалинке и мусолит гармонь – «Рябинушку», пьяно горланя песни. А, ведь, когда-то вёл районный хор ветеранов, тепереча спился до чёртиков. Уволили его, вот, они и вернулись в село, где Клавка выросла. Кузя помнит её ещё сопливой девчонкой..."
Воспоминания прервала почтальонка Света.
- Дядя Кузьма, вам телеграмма! Распишитесь в получении, - Светка протянула ручку.
Что-то не по себе стало Кузьме. В прошлом годе, мать его сильно заболела. Она жила на другом конце, в благоустроенном микрорайоне. Несподручно было Люське бегать к ней ухаживать, нужно было уколы делать каждые три часа. Так, Люся, свекруху в дом привела. Они всегда были дружны, что и удивительно. Обе с горячим норовом, с первых дней знакомства спелись. Люська, поначалу звала её Альбиной Романовной, а посля просто Альбиной. Разница у них была всего в семнадцать лет.
Так вот, жена по этому случаю нарушила пакт о не вторжении в супружескую спальню, который двумя месяцами раньше сама провозгласила и припечатала крепким словцом, после того, как в очередной раз запуталась в рыболовной снасти, которую Кузьма решил починить, при этом больно прошлась хребтом о спинку кровати. А Кузе это было только на руку. После её уборок он никогда ничего не мог найти. А тут пришлось заключить временное перемирие.
Люська уступила свою спальню матушке, о чём позже пожалела. Мать быстро освоилась с ролью больной. И, чем дальше, тем пуще. Удобно ей было болеть у сердобольной невестки. Тут не больница, можно и покапризничать. То ей ни - то, то ей ни - это. То ей душно, то сквозняки замучили. Готовить Люсе приходилось для свекрови отдельно, кашки, творожок, бульончик. Люсенька стоически выполняла все капризы больной, пока та ни сломала тазобедренный сустав, свалившись с кровати. Перелом был тяжёлый, районные врачи сделали, что смогли, но кость никак не срасталась. Да и что можно было ожидать от наших докторов. Талантливые врачи делали карьеру в больших городах, а наши только разводили руками, мол, если бы не большой вес Альбины (больше ста килограммов!) и немолодой возраст…
Тут, матушка совсем захандрила, стала отказываться от пищи. "Ну, совсем плохо дело!",- подумал Кузя. Вызвали сеструху, то бишь любимую дочь Альбины, из Питера. Элка приехала сразу. Люся с Эллой всю ночь прошептались на кухне. А на утро привезли нотариуса. Альбина подписала завещание. Кузе отходила её двухкомнатная благоустроенная квартира, а Элке все её немалые сбережения. Но, для очистки совести дочь забрала Альбину в Питер. Месяц спустя Элла написала, что устроила мать в престижную больницу. С тех пор прошло уж больше году. Люся часто справлялась по телефону, как, мол, мама, ответ был один: "Лечим, вот только с головой у Альбины всё хуже и хуже и, вообще разговор, не телефонный, приезжайте, всё сами увидите." Люся собралась на днях ехать. Не успела…
- С предчувствием утраты Кузьма протянул жене телеграмму. Люся, дрожащими руками, развернула сложенный листок. Кузьма похолодел:" Щас крику будет, не люблю бабьих причитаний, на озеро пойду...",- и вопросительно посмотрел на Люську.
- Ну?
- Встречайте. Поездом. Двадцатого. Альбина, - скороговоркой выпалила Люся. Затем, помолчав, ещё раз, по слогам, - Встре-чайте тчк По-ез-дом тчк Двад-ца-то-го тчк Аль-би-на тчк, - при этом у неё, нервно так, задёргалась щека. Теперь она вопросительно посмотрела на мужа. "А я-то чё, я ни чё!..",- подумал Кузьма.
- Двадцатое сегодня. Беги к Витьке, пусть «Мерс» заводит, - у Кузи поплыли брови на лоб, а Люська судорожно сглотнула и, заикаясь, взвизгнула, - Чего уставился, как ёрш на поплавок!? Альбину на руках, что ли потащишь?
Кузя ринулся на крыльцо.
- Стой! Поешь сначала,- запричитала Люська,- потом не до этого будет. У Элки, значит, тоже нервы не выдержали. Питерские доктора, чай, тоже не волшебники.
На вокзал поехали целой оравой. Кроме водителя Кузя с Люсей, сынок Фёдор и девятнадцатилетняя дочь Варвара. Лишние руки не помешают.
Люся на вокзале сокрушалась, что в телеграмме не указан номер вагона, распределились по всему перрону. Поезд прибыл без опоздания. Кузя стоял растерянный как ребёнок, ему почему-то очень захотелось плакать, воспоминания детства застали его врасплох. "Сейчас главное не показывать эмоций, матери, небось, итак не легко...",- Кузьма тщетно крутил головой, ожидая, когда его позовут на помощь.
Сзади кто-то закрыл его глаза ладонями. Кузя инстинктивно стал отдирать чьи-то руки, которые цепко стиснули его виски. Приятно запахло женскими духами. Такой тонкий аромат. Руки ослабли. За спиной послышался смешок. Кузьма резко повернулся.
- Элка! А где маманя?
- Элла в Питере, спустись на землю, сынок! Что ж ты мамочку свою не узнаёшь? – хихикнула прекрасная незнакомка.
До Кузи никак не доходил смысл сказанного. "Голос! – вспышкой обожгло Кузькино сознание. - Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда!"
Перед ним стояла, улыбаясь, молодая стройная женщина и что-то ему подсказывало, что он её где-то, когда-то видел.
- Да, очнись же ты, Кузя! Это я! Твоя мама! – доносилось откуда-то из космоса.
Тут подбежало всё семейство.
- Её нигде нет! – затарахтела запыхавшаяся Люська, озираясь по сторонам.
Кузя посмотрел на Люсю, медленно перевёл взгляд на привидение, ноги стали ватными, язык деревянным, а люди почему-то бежали мимо вверх ногами. ОНА склонилась над Кузей, и ЕЁ волосы вспыхнули яркими огнями в свете фонаря.
"Ёшкин кот! Инопланетяне!", - констатировал Кузьма и лишился чувств.
Очнулся он на скамейке от резкой боли. Кто-то колошматил его по щекам.
"Не мучайте меня! Не вынесу экспериментов! Лучше сразу убейте!", - хотел сказать он, но язык стал большой и не поворачивался во рту.
К лавочке подошёл мужчина лет пятидесяти в безупречном дорогом костюме. Нагнулся над Кузьмой и сказал:
- Ничего страшного. Это шок.
- Познакомьтесь, это мой муж Эммануил Эдуардович, пластический хирург, - прекрасная незнакомка представила онемевшим родственникам галантного кавалера. В ответ молчание. Фёдор и Варвара, открыв широко рты, хватали воздух, как выброшенные на берег рыбы. Люся попятилась, дети подхватили её под руки.
"Да, если Люська молчит,- промелькнуло у Кузьмы в голове, - дела серьёзные. Инопланетяне применили оружие массового поражения..."
- Люсенька, ты не беспокойся, - заикаясь, пропищала Альбина, - мы не надолго, буквально на парочку деньков. Вот продадим квартиру и обратно в Питер. Приданое, не весть какое, а всё-таки…
Теперь Люська лишилась чувств.
- Манусик, я же тебе говорила, как они меня любят, - всхлипнула Альбина, - но, чтобы до потери сознания?! Родненькие мои! Не расстраивайтесь, поживу я у вас ещё, время есть. Вся жизнь впереди…
картинка - интернет