предыдущее, http://www.proza.ru/2012/01/12/1679
Чижик-пыжик, где ты был?
На Фонтанке водку пил…
Лёвка Рыков бежал по улице, напевая эту песню. Его распирало от нетерпения показать своим друзьям нечто. Ещё бы. Он стащил у старшего брата кожанку и решил теперь, что должен обязательно показаться в ней перед приятелями. А вот и зря они спорили с ним и не верили, что у его брата есть кожанка и наган в кобуре. «Ого-го, ещё как есть! Вот вам всем! Эх, если бы кобуру найти. Она большая, деревянная, и брат ее куда-то постоянно прячет». Мать отругала с утра: большой лоб уже, четырнадцать исполнилось, а всё в игрушки играешь. «Ну, подумаешь, в лапту вчера весь вечер во дворе гоняли. Уроков же делать не нужно. Эх, завтра на диспуте покажем историку! Шкраб старорежимный. На кой чёрт нам историю этих царей учить? Вот скажу брату, пусть проверит его. Монархист».
Эх, скорее бы… Лёвка притормозил на перекрестке и чуть не упал. Он зацепился рукой за водосточную трубу и буквально выкатился на мостовую. Пробежав по мосту, парень оказался на проспекте Володарского. Бежал Лёва Рыков не только потому, что спешил похвастать курткой. В ней было холодно, тем более, если учесть, что нацепил он второпях кожанку прямо на рубаху, даже шарфа не повязал. И идти прогулочным шагом под пронизывающим ветром было не очень приятно. Да и вообще, неудобно в ней было. Лёвка поморщился: «Ну что там постоянно бьет по груди во внутреннем кармане? Камней что ли братан наложил?» Он сунул руку и обомлел, остановившись. Рука нащупала холодный металл: ребристая округлая поверхность, двинувшаяся и щелкнувшая под рукой, рукоятка, ствол…
Наган. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Стало одновременно страшно и приятно. Он как настоящий боец революции: в кожанке и с пистолетом! Мальчишка набрал полные легкие и помчался дальше. Свернув на улицу Пестеля, Рыков добежал до набережной Мойки и решил передохнуть. С ребятами они еще позавчера договорились встретиться у Зимнего. Полшестого. Есть еще полчаса, чтобы дойти. А потом…потом видно будет, чем заняться.
***
А матросы строем, да по мостовой,
На мосту – вразнос, не чеканят шаг,
Эхом грянет «Яблочко», да над Невой.
Чёрные бушлаты. Разбегайтесь. Ша!
А матрос гуляет, эх, раздайся вширь.
Мал ему проспект – подавай простор.
Чёрные бушлаты. Эх, да вздрогнет мир,
Взгляд – железо, слово – тот же приговор.
Жизнь твою, матрос, как тельняшкою
(Эх, судьба-судьба, что ж ты сделала?)
Якорем висит горе тяжкое,
Жизнь перечеркнул, словно мелом ты…
27 декабря 1925 года матрос Глухов Кондратий Степанович направлялся в увольнение. Впрочем, как и вся остальная команда. Кронштадт давно остался в тумане Финского залива, впереди был воскресный день в Ленинграде. «Дурацкая погода, конечно, - думал Кондратий. – Однако, всё одно лучше, чем в этих казематах».
Сойдя с корабля, Кондратий задумался. В голове прокручивались нехитрые варианты времяпровождения. «Главное, чтобы патрулей было поменьше, - размышлял он. – Спокойнее так. А ещё лучше выпить найти. Когда ещё на берег попадешь, а тут такой случай».
Итак, примерная культурная программа на день (вернее, на его остаток, ибо стрелки только что перевалили за полдень) была определена. Надо было найти подходящую компанию и место. Прогулявшись по Васильевскому острову, Глухов добрёл до Большого проспекта. Девушки. Парами, стайками, в одиночку – везде были девушки. У Кондратия зарябило в глазах. «Эх, надо познакомиться с кем-нибудь, – он стал приглядываться. – Попробуем». Глухов одернул бушлат и догнал пару девушек.
- Девушки, разрешите представиться: матрос-краснофлотец Глухов Кондратий Степаныч. Прогуляемся? – он деланно подставил руки девушкам.
Девушки оглянулись, захихикали и свернули в ближайший магазин, который оказался магазином дамского платья. «Недолет, - с сожалением произнес про себя Кондратий. – Делаем поправку».
- Девушка, а пойдемте кино, - он обратился к одиноко стоящей у фонаря девушке.
- Иди-иди, матросик, - раздался голос сзади. – У нас другие планы. Правда, Маруся? – К девушке подошел парень и нагло улыбнулся. «Снова мимо, - Глухов от досады сжал кулаки. – Ну да ладно». Он хотел было попытать счастья в третий раз, однако заметил невдалеке группу в черных бушлатах… «Вот и компания», - обрадованный, он направился к матросам.
- Зёма, ты откуда? – спросили его.
- Кронштадт.
- Это само собой. Корабельный?
- А то. Временно, правда, без корабля. Списали наш. Новый ждем.
- А как звать?
- Кондратий. Он протянул руку.
- Эх, Кондратий нас хватил, - пошутил один из новых его знакомых и тут же схлопотал в грудь.
- Попрошу без намеков, - грозно сказал Глухов.
- Да ладно, шутим. Извини, если что, - ответили ему.- Ну, куда пойдем, какие мысли?
- Водочки бы сейчас… - мечтательно проговорил один.
- Аха, и на патруль нарваться, - добавил другой. – Дурак, что ли?
- Так, братва, берем беленькой и чего-нибудь на закусь, ищем укромный угол и ложимся на дно.
- О, решено.
Компания направилась к продовольственному магазину.
***
- Слышь, а чего звал, великий человек? – Клюев обратился к Есенину.
- Просьба у меня к тебе, Николай Алексеич. Деньги нужны.
- О, брат, зло сие у меня не водится. Помочь тебе не в силах, увы.
- Нет, денег у тебя не прошу. Пришлют мне. Завтра. Надо бы получить.
- А сам?
- Запомнили меня там, ждут. Мало ли чего. А ты получишь и мальчонке передай, сегодняшнему. Он тебе за рупь что хошь сделает.
- Кто ж мне даст, брат мой возлюбленный?
- Дадут, Николай. Я тебе доверенность отпишу.
- Вот, это другой разговор.
- И ещё у меня к тебе дело. Вещи поможешь забрать из гостиницы?
- Что, решил-таки ко мне? Милости прошу.
- Да нет, не к тебе, - улыбнулся Сергей.
- Ааа, - протянул Клюев многозначительно. – И то ладно. Неспокойно ныне.
- Ну и договорились. Проводим Аню до дома, а потом в номер, за вещами.
- И что, даже чаем не угостишь?
- Да ты что, Николаша. Будет тебе чай, и булочка тоже, – рассмеялся Есенин. – Что я, друга голодным оставлю? – он похлопал Клюева по плечу.
Анна напряженно следила за разговором. Не нравилось ей всё это. «Меня, значит, домой, а сами в гостиницу. А вдруг случится что?» - размышляла она. А вслух произнесла:
- Сереж, а может, я с вами? Ну недалеко же. Да и вещи помогу перенести.
- Вот именно недалеко. Да и что ты будешь тяжести таскать. Я же быстро. Туда и обратно. А ты приготовишь за это время что-нибудь вкусненькое, - Сергей взял руку Анны и чуть сжал её.
Сердце Ани сжалось так, что она чуть не задохнулась. «Неправильно это, неправильно», - словно кто-то нашёптывал ей. Она перевела взгляд на Клюева и ощущение только усилилось. Смеющиеся глаза её нового знакомого кололи иглами. В широких зрачках вдруг промелькнули языки пламени, отчего Анна вскрикнула, закрыв лицо руками. Мистическое совпадение отражения каминного очага в глазах этого человека испугало её.
- Ну, ты чего? – Сергей погладил Аню по волосам. – Не переживай.
- Мне страшно, Сереж…очень страшно. – И добавила шепотом, когда Клюев подошел к стойке. – Он нехороший человек. Страшный.
- Да ты что, Ань, - рассмеялся Сергей. – Он же наш, крестьянский…Один у него изъян, бес его подери. Мужиков любит. Ну это же не страшно.
- Нет, любимый. Ты на глаза его посмотри. Они холодные, злые.
- Ну, знаешь, бывает у него. Ругались мы даже. Злым бывает. Но чтобы глаза холодные…
- Эх, Сережа, наивный ты, - грустно улыбнулась Аня. – Наивный и добрый очень.
- О чём разговор? – Клюев плюхнулся на своё место. – Эх, брат, глаза твои зеленые…Понимаю…Меня бы кто так… - Он так мечтательно закатил глаза, что Есенин рассмеялся, и даже Анна улыбнулась.
Николай пил чай с булочкой, Есенин заказал ещё кофе, от булочки и пирожных Анна отказалась. Поэты, тем временем, стали обсуждать последние новости. Больница, дорога, Ленинград, - всё это выбило Сергея Александровича из колеи литературных и окололитературных событий, с которыми его сейчас охотно знакомил Николай Алексеевич Клюев. Со всем, о чём не успел рассказать в прошлый раз.
- Аккурат перед твоим, брат, приездом видел Вольдемара, друга твоего, Эрлиха с развеселой компанией. Так он им листок показывал со стихами. Дескать, твои. Али и впрямь стихи ему написал?
- Помилуй Бог, Николаша, какие стихи, кому? С этой б**дью я теперь срать на одном поле не сяду. Пардон, - Сергей осекся, взглянув на Аню. – Ну, это сволочь та, помнишь? – пояснил он. Анна понимающе кивнула.
- Письма я ему писал, да. Учить пытался. Да не пошло у него. Зависти в нём много, Коля. Продаст такой и не посмотрит, что раньше было. А ведь я ему хотел доверенность оставить, ну, чтоб он деньги получил и квартиру снял.
- А мне не доверил, брат? – Клюев обиженно засопел. – Мне…Мы же с тобой еще с пятнадцатого года…Царское Село…А ты этому…волку…Эх, ма…
- Да ладно тебе, не дуйся, - Есенин снова хлопнул Клюева по плечу. – Беспокоить тебя не хотел. Про запас оставил. Вишь, пригодился. Да и нужны тебе мои проблемы?
- Убедил, великий брат. Багаж-то у тебя большой?
- Привез сколько смог. Вещи, бумаги. То, что осталось.
- А как добирался-то? Ты же к Вольдемару пошел сперва?
- Чемодан-то один я с собой захватил. А остальное на извозчике до квартиры довезли попозже.
- А потом?
- Потом в гостиницу. Не сволочи же этой оставлять.
- Мммм, а булочки здесь замечательные…Я, пожалуй, еще возьму. Если ты не против, конечно.
- Да помилуй Бог, ешь себе.
продолжение http://www.proza.ru/2012/01/23/1393