"Для таких как ты, Параной, позорящих русский язык, культуру речи, есть другое место".
А.Серикова
*
*§§§§§*
*§(;;;;;)§*
*§(;;;;;;;)§*
*§(;;;;;)§*
*§(;;;)§*
*§(;;;)§*
*§§§§§§(;;;)§§§§§§*
§(;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;;)§
*§§§§§§(;;;)§§§§§§*
*§(;;;)§*
*§(;;;)§*
*§(;;;)§*
*§(;;;)§*
*§(;;;)§*
*§§§§§*
***
Теплая ночь спокойно прокралась на село, укутавшись с головой в туманное одеяло зимы.
По кайме оборок звездная россыпь алмазов; пуговки–паучки; расшита золотыми пчёлками.
Решила пошалить.
Проскочив суховеем мимо риги, стянутой сугробами; мимо реденького, брошенного сада, полного воробьят; по снежно-грязным, унавоженным переулкам; посошком по лозинкам, прямиком до глубины двора за голубую калитку забора.
Оглядкой по сторонам, пригибаясь чуток.
...и будто востроносый воришка, чующий опасность по запаху свежего соснового тёса, юрко забравшийся в оконце новой, доброго сруба халупы.
Где задавался храпом Голоброд.
Тихонько.
Чтобы не нашуметь, сняла «она» капюшон, оглядев хату.
Приставила косу к печке.
Расправила, расчесала костяным гребнем поседелые пельки.
Скинула на половик опойковые башмачки на хрустальных подвёрстках, и улеглась под бок подле Голоброда.
По саду пошептался ледяной дождик, раскланиваясь мельчайшим бисером, расцвеченный озорной луной: замерз в льдинки, заигрался, заблестел, как праздничный.
Дворовой пес, исправно приняв перекличку, укрыл нос лапой, пробурчал, потявкивая.
Куталась в старую шубу индюшка, взбученная на еловом сарае, будь то шар какой: перекати-поле.
Курился у забора, молочно-синеватым дымком, мусор.
А в хате стоял нестройный, звенящий гомон покоя, тишины, и чего-то настораживающего.
«Она» обняла за шею Голоброда. Уютно помявшись, потираясь котенком об его щетинистое лицо. Засмеялась неслышно.
И приснилось тому странное донельзя лето:
Будто взлетали невероятно красивые серебром кони!
И еле удерживая их…
Будто из матово-зеленых полей взвивались трубами пара кони!
Едва-едва, еле поспевал, придерживая их…
Взмывали по яркой, лунной дорожке к тихой небесной заводи кони!
Ух… И вот она! Высота!.. Пррр!.. Стой!..
Ух, красота!..
Над волнистыми просторами, словно легкости небывалой птица, где виден схрон жнивья и темно-синего перелеска, где у станции сопит, разводит лары горячий паровоз товарного поезда.
И всё-всё видать!
И так светло, так светло, что закрывая глаза, словно и не закрываешь их вовсе.
Вон и Шапочник Арийка, в парусиновом балахоне, сбитых сапожках, щеголем выстегивает кого-то, и нагоняет, как черт, а вон чернявые мелкопоместные дворяне в поддевках на голо тело, мнут бока друг дружке, как могут от души до сопки.
Всё видать, каждую травинку, каждый кустик. И люди, люди. Сколько людей?!
Боже мой! Родненькая! Родименькая, да как же ты выдерживаешь их всех, как же терпишь их?
А вот и дочки: Маланья и Анютка.
Привет, дочечки! Не слышат.
Играют подле хаты в любимую игру: похороны кукол.
Целуют в уста последним целованием, пускают слезу и кладут куклу в ямку.
Маланья широко загребает ямку.
Анютка ровняет, ставит крестик.
И голуби!
Какая прелесть и чудовищная сила жизни в них. Хочется в пляс, в присест. До шариков надоело молчать.
Песню хочется! Для души. Для сердца…
Голуби! Эй! Ты что делаешь?! Брось! Великий грех! Сам дух святой голубиный образ принимает! А ну, брось сказал.
Ах, ты. Схватил и бежит!
А за ним весь обжорный ряд гонится. Вся площадь рыночная. Праведники... За доброе дело и друг дружку подавят. Вот хохоту! А свисту сколько. Сколько скрипа. И всё слышно, всё видно!..
Но, что-то не то? Крещение сегодня! Точно! Великое крещение! Какое там лето? Некогда летать, некогда петь и плясать! Некогда бить баклуши!
На землю хочу! На землю!!!
Вмиг безоблачное небо стало грифельным, начало стягивать и душить!
Открыл глаза Голоброд, хватая воздух...
И встал, и побежал ото сна окунуться с головой в родниковые воды, в святой день, в мир истин.
И как полагается делать всему христианскому люду, спасающемуся от безумия и неправды, перекрестился Голоброд три раза и произнес:
"Господи, прости меня грешного".