Всем известно, что многие маленькие дети очень наблюдательны и впечатлительны. Они жадно впитывают то, что их вовсе и не касается. Порой замечают даже такое, чему мы, взрослые, не придаём никакого значения.
В позапрошлом году, на Троицу, я возвращался после церковной службы из села в город попутным транспортом своего коллеги - священника соседнего прихода отца Сергия. В машине, на заднем сиденье, рядом со мной оказалась дочка отца Сергия – Маша, которой недавно исполнилось шесть лет. Папа брал её с собой на службу, чтобы причастить. Маша – это чудо-ребёнок! Она уже знала многие церковные правила и порядки. На всём протяжении пути сидела тихо, потому что помнила: до и после причастия нельзя вертеться и надо больше молчать. Мы же с отцом Сергием вели непринуждённый разговор на разные темы, не обращая никакого внимания на присутствие девочки.
Я, правда, пытался несколько раз привлечь к беседе и Машу, но всякий раз слышал в ответ короткие «да» или «нет».
Признаться, в душе я удивился чрезмерной «сурьёзности» этого ребёнка и её терпению.
Утром, когда мы ехали из города в село (а это заняло больше получаса), Маша не произнесла ни слова. Праздничная служба длилась около трёх часов; и вот уже возвращаемся обратно. Время - к обеду, а она терпит и ничуть не капризничает. Поистине это ангел! Да и выглядит: если не ангелочком её назвать, то безошибочно - красивой куколкой. Личико круглое, как у подсолнуха, щёчки пухленькие, румяные, губки розовые, а волосы золотистые, сплетены в две косички с большими бантами. Мама и банты ей подобрала под цвет праздничной на Троицу ризы – зелёные.
Мы ехали мимо деревни, в которой жили родители отца Сергия.
- Я, пожалуй, заеду на минутку к родителям, - говорит отец Сергий.
- Хозяин – барин, - отвечаю ему.
- Машину я оставлю на обочине, а сам перейду речку и сбегаю к ним, а вы пока с Машей посидите, - так будет быстрее, нежели заезжать через мост, - решил отец Сергий, когда мы приблизились к родительскому дому.
Я охотно согласился.
Сидим вдвоём с Машей, молчим. Проходит пять, десять минут – отца Сергия всё нет. Я начинаю скучать. Маша сидит рядом со мной спокойно, молчит. Прервав затянувшееся молчание, я обратился к девочке:
- Маша, может, мы с тобой во что-нибудь поиграем. Давай?
Ребенок внимательно и хмуро смотрит на меня и говорит:
- Я с Вами не играюсь.
Сказала – как отрезала. И опять тишина.
- Это почему же ты со мной не хочешь играть? Я, - самый красивый мужчина в городе, да и во всей округе, а ты даже поиграть со мной не хочешь? – удивляюсь, стараясь втянуть её в беседу.
И тут я услышал ответ, который вовсе не ожидал получить от ребёнка: Маша посмотрела на меня осуждающим взглядом взрослого человека и произнесла:
- Кто бы так говорил, но только не Вы.
«Вот тебе, на! – подумал я. - Интересно, а чем же я ей не понравился?» - мелькнула у меня в голове мысль.
- И кто же, по-твоему, тогда самый красивый мужчина на свете? Неужто твой отец?
Я ожидал, что Маша так и скажет, что самый красивый мужчина – это мой папа. И чтобы опередить её, начал расхваливать себя:
- Да ты только посмотри, какая у меня длинная борода. Разве у кого-то из батюшек, которых ты знаешь, есть такая? Даже у твоего папы нет. А какие волосы у меня: прямо хоть косички заплетай в банты, как у тебя. Ну, что ты скажешь? Разве не я самый красивый мужчина на свете?
Маша выдержала паузу, а затем задумчиво, рассудительно, совсем по-взрослому изрекла:
- Если уж кто из священников мог так сказать, так это отец Владимир, но не Вы.
Такой ответ шестилетнего ребёнка не только удивил меня, но просто ошарашил.
Действительно, сорокалетний священник отец Владимир - наш общий друг и ровесник отца Сергия - высокий, стройный, с круглым улыбающимся лицом, румяными щеками без единой морщинки, с профессорской бородкой и добрыми глазами, излучающими свет, прямо таки притягивал к себе своей внешностью. И спорить с кем-то, что он не самый красивый среди всех священников, было просто глупо. Но я всё-таки решил добиться от Маши доказательств: чем же отец Владимир лучше меня, шестидесятилетнего сгорбившегося старика?
- Отец Владимир? Да что в нём красивого? – слукавил я.
- А Вы посмотрите хотя бы, как он одет: туфельки, модные, с острыми носами, всегда начищены до блеска, брюки выглажены, стрелочки острые, волосы подстрижены, аккуратно причёсаны. Не то, что у вас, - вечно растрёпанные. И брюки Вы, наверное, никогда не гладите. А туфли ваши – ужас! С какой только свалки подобрали?
Я смахнул со вспотевшего лба растрёпанные волосы, взглянул на брюки, которые последний раз видели утюг на швейной фабрике в день отправки их на продажу, и запылённые, изрядно потрёпанные старомодные туфли, место которым давно уже на мусорной свалке, потом посмотрел на Машу и подумал: «Ах ты, Кнопка! Сама «от горшка два вершка», шесть лет от роду, а уже разбирается в привлекательности мужчин не хуже опытной девушки или женщины. Вот до чего довела человечество эта акселерация!»
Да ведь так оценила, что и придраться, право, не к чему. Вот тебе ангелочек, вот тебе куколка-ребёнок! Всё подметила: и брюки мои мятые, и туфли старые, и волосы неопрятные. Да ещё как высказалась! Не каждому взрослому это дано! Будто кто ей подсказывал. А я на неё и внимания не обращал. Сидит ребёнок тихо, да и ладно. А, оказывается, она не просто сидит, а внимательно всё анализирует, примечая даже то, на что мы, взрослые, подчас и не обращаем внимания. А они, эти наши ангелочки, всё наблюдают. Оценила!
Тут подошёл отец Сергий, сел за руль, и мы поехали дальше, уже молча и без лишних рассуждений, думая каждый о своем...
Конечно, я сам виноват, что втянул ребёнка на такой разговор; и правильно она всё сказала, ибо "устами младенца глаголет истина". Я понял, что поступил неправильно, не педагогично, в чём впоследствии и раскаялся.