Рассказ.
Чем дольше живу на свете, тем больше разочаровывают, а то и шокируют некоторые моменты нашей действительности. Сколько вокруг насилия и злобы. До какого изощрённого и мерзкого предела может дойти сознание и поступки некоторых особей в обличье человеческом. Впечатление такое, что умами некоторых из них Сатана правит.
Наши девочки и девушки, как страшно и больно порой за них, и какие следы насилия и жестокости носят они в душе своей. Порою всю жизнь. Потому как не надеются, что кто-нибудь поймёт их когда-нибудь и пожалеет…. Как умеют они сами жалеть и жертвовать многим ради детей своих, родителей и любимых мужчин.
Приведу ниже рассказ одной сорокалетней женщины с исковерканной судьбой. Постараюсь донести до читателя рассказ в полном, без ханжеских купюр, виде, чтоб каждый мог представить и почувствовать боль другого человека, пока мы совсем не разучились СОПЕРЕЖИВАТЬ и СОЧУВСТВОВАТЬ. Думаю, таких женщин немало, кто хоть раз в жизни подвергся насилию. Но природа наделила их моральною силою — многие оправились, детей вырастили и живут среди нас и радуют близких своих, и несут в себе, хотя и скрывают, чёрную ТАЙНУ….
«Я рано познала мерзости этого мира и хочу спросить: «Почему люди продают душу дьяволу?! Кто мы? И за что с нами ТАК?
Росла я веселым и добрым ребенком, очень любила животных. Была приучена мамой уважать и слушаться старших. Мама растила меня одна, так получилось, что папу своего я совсем не знала.
Стояло лето 1978 года. Мне было шесть лет, и я играла во дворе. На мне было лёгкое коротенькое в горошек платьице, светлые гольфы и летние сандалии. Дети в те годы могли бегать во дворе целыми днями, и родители за них не боялись — лишь бы на дорогу не выбегали. Во дворе играла музыка, кто-то, раскрыв окно, установил на подоконник колонки и крутил модные тогда ВИА. В беседке дяди играли в домино. Какой-то бродяга-кот крался к купающемуся в пыли воробьишке, но тот, хитрюга, отлетал каждый раз на безопасное расстояние и продолжал дразнить хищника.
Ко мне подошел дедушка, он прихрамывал и опирался на трость, а в свободной руке держал сетку с продуктами. Внимательный, пристальный взгляд его был почти скрыт за седыми кустистыми бровями, острый подбородок и широкий мясистый нос в синих прожилках — ничем не примечательное лицо, особенно для беззаботного детского взгляда. На нём был тёртый пиджачишко и мятые брюки, на ногах пыльные летние туфли. Дедушка попросил меня помочь ему отнести на пятый этаж сетку с продуктами. Мама учила меня трудолюбию, помогать старшим и быть доброй и приветливой со всеми, и я с готовностью взялась помочь пожилому человеку.
Мы с мамой жили в общежитии, она работала на заводе по сменам простой рабочей. Для меня квартира, куда мы зашли, показалась раем. Ковры на полу и стенах, в полированной стенке сверкал хрусталь. Изобилие мебели, уют и чистота, словно сказка наяву, заворожили ребёнка. Первое чувство тревоги появилось во мне, когда старик стал закрывать дверь на ключ изнутри. Моментально пересохло в горле, и стало страшно. Но хозяин стал успокаивать меня: «Проходи и ничего не бойся». Угостил меня шоколадными конфетами и стал показывать мне статуэтки, якобы привезённые из-за границы.
Потом он взял меня за руку и повел к дивану, сел сам и посадил меня на колени. Дед стал гладить мои ноги; руки его затряслись, и он задышал учащённо и жадно. Мне сделалось очень страшно. В тот момент я как будто понимала, что сейчас со мной произойдет, хотя об интимной близости в том возрасте ничего не знала и знать не могла. Я попыталась вырваться, но он грубо дернул меня и прохрипел: «Будешь кричать, убью!» Я заплакала и взмолилась:
— Дедушка, отпустите меня, пожалуйста! — Но он смотрел на мои ноги, и взгляд его становился всё более бессмысленным и ужасным. Потом пальцами полез в трусики, и мне стало больно. Я заплакала громче и снова дернулась, он ударил меня рукой по лицу наотмашь — щека моя вспыхнула пламенем. Старик своими грубыми, заскорузлыми пальцами, с жёсткими острыми ногтями, с силой вонзился мне между ног, стало невыносимо больно. Чтобы я не кричала, свободной рукой он крепко схватил меня за волосы и говорил, что убьет меня, если я не буду его слушаться! Он ковырялся там, и я уже не чувствовала боль, а когда вытащил пальцы, то они были в крови. Старик обнюхал и облизал их, потом встал и начал расстёгивать брюки. У меня вырвался крик, и он ударил меня снова по лицу, я упала на пол. Упырь, — он очень боялся шума!
— Заткнись, тебе говорю, или буду сейчас убивать! — Прорычал дед, наклонившись и дыша жарким смрадом в моё лицо. Поднял меня с пола за волосы, а я в страхе сама себе зажимала руками рот, чтоб не было меня слышно.
Посадил снова на диван и спустил брюки, потом он приблизился к моему лицу и, держа за волосы, сказал: «Открой рот и соси!». Я повиновалась. Член его висел, я сосала, и слезы мои текли ручьем. Потом почувствовала, как он твердеет и становится все больше. Я давилась, и меня тянуло рвать, текли слюни по подбородку и платью. Потом он заставил меня глотать. Я сказала, что хочу в туалет, он проводил меня. Я стояла возле унитаза на коленях и плакала, умоляя Бога о помощи, полоскала водой из унитаза свой грязный рот. По моим ногам текла кровь — я вытирала её руками.»
Не могу дальше писать…. Так явственно увидел я всю мерзость происходящего…. Некоторые «умные» говорят, что писатель не имеет права навязывать своё мнение и суждение по теме, и даже выводы делать не должен: мол, читателю надо оставить право самому додумывать концовку повествования, и выводы делать оставить ему — читателю. Но я не писатель, я, скорее наблюдатель. И не согласен с этим в корне. Женщина, рассказавшая эту свою историю, возможно в первый раз, как на исповеди, мне доверилась. Потребность её выговориться «до-донышка» мне понятна. Она читала мои рассказы и поверила в мою порядочность. Оказывается, в наше время это большой дефицит! Но как же трудно описывать нормальному человеку истязания ребёнка!!! Стальные пальцы свои представил я на сморщенной шее этого дедушки! Нестерпимо захотелось получить дьявольское наслаждение от его предсмертного хрипа, пены у рта и хруста шейных позвонков!!!
Девочка думала, что на этом её мучения кончатся, но эта мерзость повторялась ещё в несколько «заходов».
«Думала, этому ужасу не будет конца…. Но вот старик стал успокаиваться — насытился. А я была словно мёртвая: уже совсем не плакала, волосы взлохмачены, лицо красное от побоев. Он подарил мне японскую статуэтку и сказал:
— Ты никому не говори и приходи ко мне еще….
Я плохо помню, как шла домой, испуганное лицо моей мамы, «скорую помощь» и «милицию». Помню, был суд, лицо мучителя своего помню и жену его, как она смотрела на меня с ненавистью. Потом уже, взрослой, рассказали мне, что они огромные деньги маме предлагали за молчание и чтоб старика не посадили.
Кто-то верит в судьбу — «на роду написано», кто-то в рок — «рок преследует». Так и покатилась у меня жизнь: ни складу, ни ладу. Мне ещё долго снились страшные сны с упырями, вампирами и руки их мерзкие, грубые — как у того деда. Я до сих пор одна. Я боюсь мужчин, хотя виду не показываю….»
Хорошие и добрые родители много могут дать дочери. Воспитать в ней благородство душевных порывов, чистоту взглядов и помыслов. Привить любовь к книге, вкус к простым, но красивым вещам и одежде. Пристойное отношение и уважение к старшим. Умение слушать и слышать. Но почти никогда не учат, что есть другая сторона жизни — подлая и жестокая, несущая разочарование и обиды, не учат чувствовать опасность, а, когда надо, показывать зубы и когти. Тем горше давит неподготовленного человека разочарование. Книга жизни бледнеет красками, и уже не ждёшь от следующих страниц той радости, что ждалось. И уходит надежда на лучшее, теряется вера в людей. Замечаешь, что они всяк по себе, что трусоваты, и что никому в мире нет до тебя дела.
И проносит женщина след от разочарования того через всю жизнь. Становится настороженной, где сторожиться и не следовало бы. Подорванная вера в людей вселяет тревогу и лишает комфорта душевного. С годами растёт раздражение на все вокруг, мало что радует. Срываются попытки создать семью — не выходит никак быть счастливой! И хоть Бог и создал женщину сильной, болезни, депрессии, неудовлетворённость собой, самоубийство даже — вот что может сделать психологический надлом, перенесённый в детстве. Да и во взрослой жизни насилие оставляет неизгладимый шрам в чувствительном женском сердце. Пожалеть бы ИХ и пощадить, и поберечь, как они нас, мужиков, жалеют. И до земли поклониться! Где вы, мужчины? Докричаться бы….
Валерий Зиновьев.