***
Ещё в старших классах Галина завела тетрадочку, куда выписывала особо полюбившиеся высказывания классиков. Многие из них она сделала своими «целевыми установками», как модно было писать в её методических отчётах. Такие глупости, как «жизнь прожить, чтобы не было мучительно больно….» - её не задевали никогда, для себя она находила крупицы – мелкие, но очень точные, подобно курице, что – по зёрнышку клюёт. Больше всего она любила мемуары, воспоминания, где выстраивались чужие – великие жизни.
Она мысленно вносила корректировку в эти судьбы, видела – неправильность поступков и ошибочность суждений. Но не всегда и не у всех. Эренбург писал о Пастернаке: «на самом деле Пастернак был счастливым, а жил вне общества не потому, что оно ему не подходило, а потому, что будучи общительным, даже весёлым с другими, он знал только одного собеседника – самого себя.» Вот это ей подходило полностью. Наблюдая чужие судьбы, она видела, что больше всего люди страдают – от зависимости. От мужей, которые – изменяют, от друзей, которые – предают, от родителей, которые – лезут в жизнь. От коллег на работе, от начальства, от соседей….
О счастье она тоже думала, не стараясь вывести личную формулу, а пытаясь приспособить для себя уже найденное кем-то. Она рано поняла, что всё необходимое уже написано, изобретено и сделано, нужно этим лишь правильно пользоваться. И когда где-то прочла, что «счастье – это отсутствие страдания», то эти слова и начертала на своём, невидимом ни для кого – знамени.
В начале лета, когда закончились экзамены в училище, Николай торжественно выложил перед ней билеты на самолёт. Сюрприз. Она нежно его расцеловала, накормила обедом из положенных трёх блюд, а потом, за чаем, тихо сказала:
- Коленька, пообещай мне, что никогда в нашей жизни больше не будет сюрпризов. Я их не люблю.
- Но… Мы же решили с тобой: едем к моим!
- Решили, конечно. Но почему самолётом? Это дорого. И – опасно.
- Чтобы ты тряслась четверо суток в душном вагоне? Да и родители меня не поймут. Скажут, плохо живём, если денег на билеты я не заработал.
- Ты – самый лучший муж на свете. Но обещай, что мы всё и всегда будем обсуждать – вместе.
- Да я только рад! Это ведь такое счастье – когда вместе….
Самолёт сел на маленьком аэродроме среди невысоких сопок. До посёлка они доехали на автобусе за полчаса. Тайга, о которой с таким восторгом говорил Николай, не произвела впечатления на Галину: худосочные лиственницы разбросаны по каменистым склонам, поросшим мхом и брусничником. После сибирских лесов пейзаж никак не ложился на сердце.
Встретили их с радостью. Сухонькая мать – Елена Павловна, всё суетилась, поднося на заставленный стол какие-то судочки и салатницы. Посреди громоздилось блюдо с фаршированной щукой, красная икра была не намазана скупо на бутерброды с маслом, а лежала горкой в хрустале, соседствуя с икрой – чёрной. Красная рыба, ананасы, персики в прозрачном соке, а потом – запечённые с картофелем рябчики, - всё это повергло Галину в шок, после пустых полок в огромных гастрономах родного города и при талонной системе, которая позволяла радоваться серым пельменям в подмокших картонных коробках, да слипшимся котлетам неизвестного качества.
Отец – сутулый и высокий старик с грозно нависшими густыми бровями, при близком знакомстве оказался совсем не страшным, а напротив – разговорчивым и улыбчивым, со спокойным размеренным говором и чувством юмора. К месту сказанные им фразы, пара анекдотов как-то сразу разрядили поначалу напряжённую обстановку встречи. Галина заметила одобрительные взгляды, которыми перекинулись между собой родители мужа, и совсем успокоилась.
Одним из несомненных её достоинств было умение слушать. Она так умела вовремя кивнуть, заинтересованно ахнуть в нужном месте, а в ином – нахмуриться и покачать головой, что собеседник проникался к ней всё большим доверием, а расставался с неохотой и в полной уверенности, что обрёл почти близкого человека.
Вот и сейчас она слушала, как Николай рассказывал об их совместной жизни, изредка улыбалась и соглашалась: «да, да, это так». Потом поворачивала голову то к отцу, то к матери и опять же понимающе улыбалась, широко распахивая глаза, или напротив – чуть щурилась, будто сдерживая смех.
После обильного ужина молодых оставили в квартире одних, сказав, что половина друзей сейчас в отпусках на материке, поэтому им надо совершить «вечерний обход», где-то полить цветы, а где-то покормить оставленную на их попечение кошку. Кстати, там они и заночуют. Галина с облегчением вздохнула, когда дверь за ними закрылась: она всегда неловко чувствовала себя в гостях.
На диван-кровати в смежной комнате было приготовлено для них новое постельное бельё, полотенца и ночная батистовая сорочка для Галины – тоже в упаковке. Да, с родственниками ей явно повезло. Она и не ожидала, что у Коленьки окажутся такие милые родители. Она уже перестала мысленно называть его Урфином Джюсом, перейдя на уменьшительно-ласкательное имя, которое ему очень нравилось.
Николай осторожно спросил:
- Ну, как тебе?
- Замечательно. Славные у тебя старики.
- Вот! А я о чём говорил! Может быть, и мы здесь останемся….
- Надеюсь, ты не предлагаешь жить вместе?
- Нет. Я ведь тебя знаю. Ты только в хозяйках – можешь. Что-нибудь придумаем.
- Хорошо. Но первое впечатление – самое сильное. Пока мне всё нравится.
Наутро, плотно и вкусно позавтракав, они пошли смотреть посёлок. На Галину впечатление он произвёл удручающее: бараки и помойки, пыльная дорога, чахлые деревца, и кругом, к чему ни прикоснись – угольная пыль. ГРЭС топили углём, который добывали рядом, на разрезе. Но зато в магазинах – полное раздолье: глаз радовали немецкие и чешские сервизы, ангорские кофточки, хрусталь и прочий дефицит, который в стране можно было достать только по большому блату. Галина даже разрумянилась, настроение у неё улучшилось, и она внимательно слушала Николая, который расписывал преимущества жизни на севере, то есть – здесь. Главный вопрос – с пропиской, у них решится просто: родители пропишут у себя. Он работу найдёт довольно быстро, механики нужны везде. А вот её устроить будет сложнее. Но этим займётся Елена Павловна. Она работает в школе завучем, а это – не последняя должность, имеет вес.
Сходили они к школе, в которой учился Николай. По дороге он останавливался, здоровался почти с каждым встречным, а с каждым вторым – обнимался и разговаривал, с гордостью представляя жену. Галина с интересом вглядывалась в лица, отмечая такую искреннюю радость, будто появление Коленьки в их жизни – немалый подарок. Все наперебой приглашали их в гости, беря твёрдое обещание: «Непременно, в выходные. Будем ждать!»
Больше всего это напомнило ей деревню. Но там выражение чувств было совсем иное, скорее – настороженное. И в гости принято было ходить лишь к близким родственникам, да и то – в праздники. Кержацкий уклад не позволял расточительно относиться к времени и пустым разговорам, в хозяйстве всегда находились дела, а застолье приурочивалось лишь к большим датам. Не помнила Галина, чтобы когда-то отмечали дни рождения, или в домах ставили ёлки в Новый год. Ёлка была только в школе и клубе. Другое дело – пасха или троица. Гуляли тогда в деревне от души.
Никогда не тосковала она по деревне, а в городе чувствовала себя, словно рыба в воде. В первый год учёбы не могла нагуляться по улицам, подолгу замирала у больших освещённых витрин, садилась в трамвай или троллейбус и ехала по кольцу, восхищённо глазея в окна. Она обожала толпу, приноравливалась к быстрому шагу спешащего люда, ловила обрывки разговоров, заходила в кафе, чтобы выпить чашку чая, разглядывая тех, кто сидел за столиками: как одеты, что заказывают, каким тоном говорят с официантом. Она запоминала жесты и выражения лиц, перенимала позы и улыбки.
За семь лет она сроднилась с городом, узнала многое, научилась новой незнакомой жизни. И теперь должна покинуть его и поселиться в этом забытом Богом углу. Скользнуть на виток вниз по спирали жизни. Наверное, зря она поспешила с замужеством. Но тогда собственная комната в коммуналке и прописка в городе казалась ей большой удачей. Да и Коленька не доставляет особых хлопот. Может быть, и правда остаться здесь?
Продолжение http://www.proza.ru/2012/01/18/729