Сегодня был хороший день. Нельзя было сказать, что это был лучший день в его жизни, но за последнее время он был определенно неплохим.
Несмотря на приближающуюся зиму, погода радовала. В этом году выдалась не очень дождливая осень и до сих пор заморозки по ночам случались всего дважды, но с наступлением утра становилось заметно теплее. Он не любил дожди. В сырую погоду у него болели суставы, и он очень быстро простужался. Сказывались старческие болячки, которыми так щедро награждает природа пожилых людей. Но так было не всегда. Раньше ему нравилось сидеть дома на кухне с чашкой чая и под барабанную дробь капель о козырек, читать или слушать радиоточку. Иногда он мог подолгу просто стоять и, опершись руками в подоконник, просто смотреть в окно.
Но теперь о тех временах он ничего не помнил. Ровным счетом ничего. И если бы теперь он узнал историю о страдающем склерозом старике, который вышел за хлебом и забыл дорогу домой, он не узнал бы в ней себя.
Он сидел на бордюре и курил. Слева от него стояла большая и грязная сумка-баул набитая всяким хламом, а справа на тележке, сделанной из старой детской коляски, лежали в стопке разорванные картонные коробки. Докурив окурок до самого фильтра, он потушил его об асфальт и, кряхтя, поднялся. Сложенный в несколько раз кусок картона, на котором он сидел, отправился на тележку. Пошарив руками в карманах старой, некогда синей куртки, он достал недоеденный кем-то бублик. Еще утром он нашел этот бублик недалеко от детской площадки и, скорее всего, его обронил ребенок. Несмотря на прилипшую к тесту грязь, он принялся ломать его на небольшие кусочки, чтобы потом отправлять их по одному в беззубый рот. Закончив разбираться с бубликом, он подошел к стоящему рядом мусорному контейнеру и принялся двумя руками исследовать его содержимое. Ничего вызывающего интерес он не заметил, но немного глубже, под целлофановым пакетом с картофельными очистками и парочкой использованных подгузников, мелькнуло горлышко бутылки. Чтобы достать бутылку ему пришлось, приподнявшись на носках, перегнуться через край контейнера и, придерживаясь руками, буквально нырнуть в него. Для него это было очень сложное упражнение, но мысль о мелочи, которую сулил принести обмен бутылки в пункте приема стеклотары, помогла ему справиться. Маневр удался, и бутылка была теперь у него в руках. Он аккуратно положил ее в баул, где лежало еще несколько.
«Паша будет доволен.»
Паша был центром того микромира, в котором он обитал теперь. Ведь это именно Паша спас полумертвого от голода старика и взял его под свою опеку. Он часто просил Пашу рассказать: как они познакомились, и тот всегда охотно ему рассказывал, хотя ввиду склероза старика делать это приходилось почти каждый месяц. Паша рассказывал ему, как он нашел его лежащим под кустами возле каких-то гаражей, дал теплую одежду и накормил. Но никогда не упоминал, что просто хотел снять со старика ботинки, потому, что был уверен, что тот мертв. А он оказался жив и Паша проявил к нему жалость, что совсем не характерно людям в его положении. Со временем совместный быт и промысел вторсырья сблизил их, хотя толку от старика было немного и выгоднее было выживать в одиночку. Однако Паша не расставался с ним в силу толи жалости, толи привычки, но при каждом удобном случае напоминал - как он должен быть ему благодарен. Паше было уже за пятьдесят, хотя выглядел он на все семьдесят – сказывался образ жизни и хронический алкоголизм. Он называл Пашу – Пашей, и иногда забывал его имя, а Паша называл его просто - «старик», ведь его имени они оба не знали.
И вот теперь, стоя возле баула с хламом и бутылками, он улыбался и думал, что Паша будет им доволен. Он уже привык по-собачьи безотказно выполнять Пашины распоряжения и нервничал, если того не было рядом дольше нескольких часов.
Однако долго ждать не пришлось. Паша вышел из-за угла соседнего дома, но не пошел на тротуар, а направился вдоль дома по узкой полоске асфальта между палисадником и стеной, обходя балконы первого этажа. Он всегда предпочитал ходить именно так. Он шел, пристально вглядываясь себе под ноги, ведь на этом пути ему могли встретиться: крупные окурки, зажигалки, бельевые прищепки, сорванное ветром или неосторожно оброненное белье, и прочий хлам. Каковым для Паши эти вещи не являлись. Время от времени он останавливался и, подняв что-то с земли, прятал находку в потрепанную спортивную сумку, перекинутую через плечо. За спиной у него был еще рюкзак с изображением Миккимауса, в котором Паша хранил только самое дорогое, а именно: еду, питье, табак, и, конечно - алкоголь.
Подойдя к старику, Паша, крякнув, скинул сумку с плеча на асфальт и закурил внушительного размера окурок. Слушая отчет старика о проделанной работе, Паша все время улыбался в грязную бороду, с пожелтевшими от табачных смол волосами под носом. Он дослушал старика до конца и одобряюще постучал по баулу ногой, в котором глухим звоном отозвались найденные «сокровища». Ему самому уже не терпелось похвастать о своей находке.
Последние пару месяцев они жили в полуразрушенном детском саду. Там они никому не мешали и всех это устраивало. Но, близилась зима, и жизненно важно было теперь найти не просто жилье с крышей, а теплое жилье с крышей. Заброшенный детсад не отапливался и, по этой причине, оставаться в нем не было смысла.
Сегодня Паша нашел им жилье и, по степени важности, эта новость ни в какое сравнение не шла с десятком бутылок и парой килограммов картона. Переезд был назначен на сегодняшний вечер. Паша планировал, во время последнего обхода своего района, возле рынка насобирать больших картонных коробок и, как стемнеет, завести их к новому месту жительства. На первое время они отлично заменят матрацы, а потом видно будет.
Это был крайне удачно расположенный люк. Он находился в кустах, рядом с большим орехом, между старой девятиэтажкой и забором котельной, в приличном отдалении от дороги. В десяти метрах со стороны котельной была навалена груда земли и строительного мусора, которая хорошо скрывала его от взглядов прохожих. По состоянию окружающего ландшафта можно было сделать вывод, что это одно из тех мест, куда даже малолетние сорванцы не суют свой нос, не говоря уже о взрослых и добропорядочных гражданах.
Но его расположение было не самым важным фактором в Пашином выборе. Действительно важным было то, что помещение люка было небольшим и сухим, с двумя трубами отопления по середине, одна из которых уже была теплой. А благодаря скрытому расположению уцелела от мародеров и крышка.
Вечером, как и планировалось, они пришли к люку. Паша достал из сумки специально прихваченный обрезок арматуры и, стоя на коленях, поддел крышку. Вдвоем они отодвинули ее в сторону и уложили на землю так, чтобы потом изнутри можно было надвинуть ее на горловину люка. Паша снял куртку и спустился по ступенькам вниз. Ступенек было двенадцать. По сравнению с темнотой улицы, в люке царила кромешная тьма. Он постоял, минуту ожидая пока глаза к ней привыкнут, но даже по прошествии минуты едва смог различить силуэты труб и вентилей на каждой из них. Поэтому первым делом старик спустил ему сумку, из которой Паша достал видавший виды фонарик. Некоторые люди выбрасывают вполне еще пригодные вещи, и этот фонарь не был исключением. В луче тусклого света стало возможным более подробно изучить их новое жилье. Само помещение было примерно два с половиной метра в длину и столько же в ширину. Ровно посередине, на уровне пояса, его пересекали две трубы внушительного диаметра с большими вентилями посередине. Дальняя от ступенек труба была теплой. Паша был невысоким, но все равно ему приходилось сильно нагибать голову, чтобы не ударяться о бетонные плиты сверху. Стены тоже были выложены из бетонных блоков, с двумя прямоугольными отверстиями, в которые входили или уходили, трубы. Здесь внизу было тепло и тихо, если не считать журчания воды в действующей трубе и звука равномерно падающих капель где-то в нескольких метрах дальше по теплотрассе.
Старик складывал в несколько раз большие картонные коробки и спускал их в люк, а Паша раскладывал их по разные стороны труб. Минут через пятнадцать пол был устлан картоном, сложенным в несколько раз и они приступили к спуску сумок. Пашин рюкзак, как и спущенная ранее спортивная сумка, легко пролез в отверстие, а вот баул пришлось на половину освободить от тряпок и прочего бытового хлама. Тележка, освобожденная от картона, осталась сверху. Спустить ее - не получилось бы, да и смысла в этом не было – кто может украсть подобную рухлядь?
Когда сумки заняли свое место в одном из углов люка, старик скинул в него Пашину, а затем и свою куртку и, опустившись на четвереньки, начал медленно спускаться. Паша помог ему, придерживая за спину, а затем сам поднялся на пару ступенек, чтобы прикрыть крышку. Держась левой рукой за ступень на уровне груди, он правой приподнимал и подтягивал крышку на горловину люка. Двигать такую тяжесть было занятием не из легких, однако спустя несколько минут просвет между крышкой и горловиной по форме стал напоминать молодой месяц. Он довольно хмыкнул и спустился вниз.
Паша перелез через трубы и достал из сумки свечку. Подсвечивая фонариком, он установил ее на один из вентилей и зажег. Света от свечи было мало, но в фонарике необходимость отпала. Они устроились, полусидя-полулежа, по разные стороны труб и Паша принялся доставать из своего рюкзака заранее заготовленный ужин.
В жизни на улице было мало поводов для радости, и поэтому Паша, при любой возможности, устраивал себе и старику маленькие праздники. А сегодня повод был вообще из ряда вон выходящим – новоселье все-таки.
Предыдущая неделя промысла вторсырья была более чем успешной, и собранных денег хватило на, поистине, «царский» ужин. Сначала Паша достал из рюкзака две большие шаурмы и несколько творожных сырков в шоколадной глазури. Затем два больших батончика «Марс» и литровую бутылку светлого пива. В довершение всего в свете свечи появилась поллитровая бутылка водки, жестяная банка с соленым арахисом и два пластиковых стаканчика.
Больше часа они неторопливо ели и пили водку, запивая ее пивом. Это был действительно замечательный вечер: сытые и пьяные, да еще и в тепле – одним словом праздник удался на славу. Они разговаривали, хотя больше говорил Паша, а старик слушал и, время от времени, утвердительно «крякал» или поддакивал. Настроение у обоих было пьяно-приподнятое, и Паша болтал без умолку. Сначала он рассказывал о своей прошлой жизни: о жене, детях, своем алкоголизме, о том как он опустился и потерял все это, но не жалеет ни о чем. Затем о конкурентах по сбору вторсырья и найденной им куче строительного мусора, из которой они завтра будут доставать какие-то ценные железяки. Потом о чем-то еще, но по мере окончания еды и водки с пивом, старик все меньше и меньше улавливал суть в его словах и постепенно погружался в сон. Незаметно для самого себя Паша перешел на шепот и еще какое-то время продолжал говорить пьяную несуразицу, но усталость, тепло и алкоголь сделали свое дело и он тоже провалился в крепкий сон.
Было уже далеко за полночь и оба они спали мертвецки крепким сном, когда в неработающей трубе появился тихий свист. По прошествии нескольких минут свист приближающейся от котельной горячей воды превратился в равномерный гул и труба стала слегка вибрировать. Прогревающийся метал трубы начал издавать тихие щелчки и, едва слышимые в гуле воды, похрустывания. Затем с неудержимой силой и рокотом вода пронеслась по пустой трубе мимо двух спящих мужчин. Гул мчащейся воды стал быстро удаляться. Уставшие от времени болтовые соединения с обеих сторон от вентиля не выдержали гидравлического удара воды, и в помещении люка появилось пронзительное шипение пара и звук разлетающихся струй кипятка. Вода неудержимо хлестала в разные стороны и, всего за несколько секунд, люк полностью заполнился горячим паром. Это было похоже на два огромных фейерверка, только вместо вращающихся искр во все стороны с разрушительной силой разлетались потоки горячей воды.
Старик проснулся от резкой боли в ногах. Его рассеянное сознание и охмелевший мозг не сразу подсказали - где он и что происходит. Он лежал на спине в кромешной темноте, и что-то горячее хлестало по нему. Лицо горело от жара, и было мокрым от пота и пара. Резкая боль пульсировала во всем теле, но сильнее всего болели ноги. Он потянулся руками к бедрам и почувствовал как их обдало кипятком сверху. Инстинктивно отдернув руки от источника боли он прижал их груди. Куртка и несколько свитеров были полностью пропитаны водой. Он медленно опустил руки на пол и ладони полностью погрузились в воду. Он лежал в кипятке. От неожиданной боли он застонал, но сумел сесть и снова прижал обожженные кипятком руки к груди. Взгляд уловил тонкую полоску света сверху и, подняв голову, он увидел похожую на серп щель между крышкой и горловиной люка. Внезапно он вспомнил все: где он и, даже кто он. Он вспомнил даже свое имя и номер квартиры. 93. Но сейчас это не имело никакого значения. Лестница наверх должна быть рядом справа и, протянув руку, он схватился за ржавую ступеньку. Держась рукой за ступеньку, он изо всех сил попытался подтянуть себя к ней, чтобы схватиться за нее обеими руками. Получилось. Теперь сидя, он чувствовал как болит обожженный зад и спина. Мокрая одежда прилипла к телу и своим весом мешала двигаться и дышать. Дышать. Воздух - вот, что было необходимее всего. Но все помещение заполнял горячий пар и свежий воздух казался призрачной мечтой. Он начал паниковать и задыхаться. Нужно было подняться по ступеням вверх, к щели, к воздуху. Сердце бешено колотилось, и пульсация от его ударов разносилась по всему телу. Обеими руками он схватился за ступеньку повыше и попытался встать на ноги, но кроме дикой боли ничего не почувствовал. Обваренные кипятком, они отказались служить своему хозяину, а от неудачного рывка волна боли в ногах чуть не лишила его сознания. Придя в себя, он уперся правой подмышкой на ступень на уровне груди, а левой рукой схватился за ступень выше головы и, подтягиваясь, закинул правую руку на ступень выше. На секунду повис на правой руке, а затем перехватился левой рукой еще выше. Еще раз. Зад завис в полуметре над покрытым водой полом, а недвижимые ноги все еще касались его под углом. Ступни по прежнему были в воде, но струи кипятка лупили уже не по бедрам, а по голеням. Теперь он не чувствовал боль в каком-то конкретном месте – все тело превратилось в ком адской боли. Нужно подтянуться и перехватиться еще раз. Внезапный спазм сдавил горло и он закашлялся. Руки разжались. Он упал вниз, ухватившись правой рукой за нижнюю ступеньку, ноги снова оказались в воде, а туловище полулегло-полуповисло на руке, голова откинулась назад. От резкого взрыва боли сознание помутилось и пропало. Сердце в последний раз гулко ударило в груди и затихло.
Их тела нашли на следующий день прибывшие по вызову работники аварийной службы.
Из заключения патологоанатома:
«Труп мужчины №1: личность не установлена; приблизительный возраст 53-55 лет; смерть наступила в результате утопления (и/или обширных ожогов, не совместимых с жизнью).»
«Труп мужчины №2: личность не установлена; приблизительный возраст 68-72 года; смерть наступила в результате остановки сердца (и/или болевого шока (обширные ожоги, не совместимые с жизнью)).»
Новость попала в несколько региональных газет и на пару городских телеканалов.
Через неделю на окраине муниципального кладбища появился еще один новый холм земли. Один на двоих. На казенной цементной табличке значились порядковые номера и дата смерти, без имен и фамилий.