Пляшущие коллаборационисты

Михаил Соболев
 
В соавторстве с К.Т.
 
                (Моё - вторая часть)


Рассветало. Но меня разбудило не солнце, а какой-то доселе неведомый моему обонянию аромат, а честнее - зловоние, тяжелый дух, амбре.

- Холмс! Прекратите свои опыты! Они мешают видеть мои сладкие утренние сновидения!
На зов моего решительного протеста в спальню вошел Холмс, держа в руках стеклянную колбу с булькающей и дымящейся жижей.

- Дорогой Ватсон, вы не собираетесь вкладывать свои сбережения в ценные бумаги ООО ККК «Кулинарная книга Капелюшного»?

Меня всегда удивляли необычные способности Холмса проникать в мои самые тайные мысли. Однако пришла моя очередь удивлять Холмса:

- Разумеется, не собираюсь.

Господи, как же я ошибся. Разве есть на свете хотя бы какая мелочь, которой можно удивить Холмса. Он равнодушно спросил:

- Ватсон, позвольте узнать - почему? С каких это пор у вас стало проявляться самостоятельное мышление вопреки логическим цепочкам моих рассуждений?

Я негодовал. Лишь одно моё единственное аристократическое воспитание сдерживало мой гнев.

- Холмс, Лестрейд побери вашу скрипку, вы уже две недели своим удушающим амбре не даёте досмотреть ни один утренний сон. С тех пор, как наша дорогая миссис Хадсон вышла в Лондон за хлебом и не вернулась, вы, дорогой Холмс, вместо того, чтобы найти нашу кухарку и кормилицу, купили эту дурацкую книгу кулинарных рецептов Капелюшного, и теперь каждое утро пытаетесь приготовить завтрак. Так неужели я стану свои скромные сбережения вкладывать в это амбре, чтобы вы с этим чертовым кулинаром Капелюшным устраивали химическую лабораторию на скромной нашей сцене Бейкер-стрит…

Я не успел договорить всё, что хотел сказать, потому что Холмс поднёс стеклянную колбу к носу, сделал глубокий вдох, и мгновенно из Холмса улетучилось олицетворение выдержки и твердости духа: он медленно осел на пол, растянулся во весь рост и, теряя сознание, прошептал нечто очевидное и невероятное:

- Ватсон, всё пропало. Маркс воскрес и готов уделить любому из нас час своей мудрости и своего воображения.

Я вскочил с кровати и минуту молча, удивленно смотрел на этот внушительный обломок крушения. Потом быстро подсунул ему подушку под голову и поднес к его
губам рюмку коньяку.

- Мерзавец! - крикнул Холмс. - Лестрейд, откуда у Ватсона коньяк? Сколько можно предупреждать, чтобы Скотленд-Ярд прекратил делать Ватсону презенты лишь за то, чтобы он упоминал ваше имя в записках о моих скромных заслугах в преступном бизнесе! Посадите меня на стул. Такие пытки кого угодно доведут до обморока!

В комнате послышался слабый стон и шорох со стороны буфета. Холмс, продолжая неподъемно лежать, ударил ногой чуть повыше замка, и дверцы в буфет распахнулась настежь. Держа револьвер наготове, из буфета в комнату ворвался Лестрейд и стал беспорядочно расстреливать всю посуду, в том числе и стеклянную колбу в руке Холмса, отчего амбре в комнате стало настолько невыносимым, что раздался телефонный звонок, и комната наполнилась новым посетителем. Он стоял на коврике у камина и вертел в руках свою пышную седую бороду. Чуть ниже бороды на его футболке было начертано: «Я - единственный из оставшихся в живых, кто в состоянии расшифровать почерк Маркса и разобрать его сокращения слов и целых фраз!».

Холмс, уже сидящий на стуле, внимательно разглядывал посетителя в начищенном до блеска серебряном кофейнике.

- Ну-с, Ватсон, какого вы мнения о нашем госте? Нет, в самом деле, Ватсон, что вы
скажете о бороде нашего посетителя? Мы с вами прозевали его и не знаем, зачем он пришёл.
- По-моему, - начал я, стараясь по мере сил следовать методу моего
приятеля, - это Шекспир - преуспевающий драматург средних лет, к тому
же всеми уважаемый, поскольку друзья наделяют его такими знаками внимания, какими даже Сталин не наделял свой бунтующий народ.

- Весьма здравое суждение, - сказал Холмс, откидываясь на спинку стула и закуривая папиросу, - Ватсон, вы превзошли самого себя! Я не могу не отметить, что, описывая
со свойственной вам любезностью мои скромные заслуги, вы обычно
преуменьшаете свои собственные возможности. Если от вас самого не исходит
яркое сияние, то вы, во всяком случае, являетесь проводником света. Мало
ли таких людей, которые, не блистая талантом, все же обладают недюжинной
способностью зажигать его в других! Я у вас в неоплатном долгу, друг мой.

- Холмс, и не только вы, но и наш уважаемый Лестрейд. А вы корите Скотленд-Ярд за дачу ложных сувениров моей недюженной способности зажигать в Скотленд-Ярде таланты.

- Вывод очевиден: прежде чем приехать умирать к нам в Лондон, этот человек
практиковал свои теории в Европе. Это далеко не Шекспир. Ватсон, внимательно вглядитесь в словесную ткань этой лозунговщины на футболке, и вы сумеете прочитать на груди этого человека совсем иные слова. Цитирую: «У читателей современной немецко-национально-либеральной профессорской литературы трещит не голова, а кое-что совершенно другое». К тому же он состоял в штате консультантов Гримпенской химико-краниологической лечебницы, изучавшей черепа людей и животных.

Я недоверчиво рассмеялся, снял со своей маленькой книжной полки медицинский справочник, там действительно не было имени Шекспира.

- Не понимаю. А кто же этот человек? Причем настолько благовоспитанный и образованный, что не позволил себе написать на груди нецензурную фразу: «у читателей трещит жопа»; стало быть, человек этический, моральный, и поэтому перенес этот острый медицинский вопрос на футболку обещанием расшифровать, что именно трещит у немецкого читателя.

- Какое счастье! - радостным криком проявил наконец-то себя наш гость. - А я никак не мог вспомнить, где я видел этот серебряный кофейник, который мне подарили в пароходной компании, когда я путешествовал на лыжах по замерзшей Оби. Потерять такую вещь! Это было бы просто ужасно!



- Ещё одна подсказка, Ватсон: человеку выпал шанс вернуться из небытия, побыть часок на этом свете, а он тратит время на любование предметом кухонной утвари. Ну же, Ватсон!..

- Здравствуйте, джентльмены, - в комнату вошла хозяйка квартиры, - Холмс, вы опять занимались своими опытами? - Не обращая внимания на хрустящие под ногами черепки, дама прошла через комнату и распахнула окно. - Купила-таки свежего хлеба, отстояв в очереди пять суток, а всё эти социальные эксперименты... Джентльмены будут завтракать, Холмс?

- Конечно, миссис Хадсон, - погасил папиросу Холмс. - Лестрейд, вы остаётесь?

- Благодарю, Холмс, но мне пора, служба... - Полицейский чиновник взялся за котелок.

- Миссис Хадсон, завтрак на двоих: я и Ватсон.

- А наш загадочный гость? - я оглянулся по сторонам...

- Дорогой Ватсон, наш эфирный гость испарился. Дуновение свежего воздуха из открытого миссис Хадсон окна, и призрак Карла Маркса - да, Ватсон, вы не ослышались, Маркса, - исчез. Чего, к сожалению, не скажешь о приписанной ему теории, до сих пор будоражащей человечество. Оставьте в покое трюмо, доктор, мы сейчас с вами прогуляемся. Великолепный денёк, Ватсон! А миссис Хадсон тем временем наведёт здесь порядок, поджарит яичницу с беконом и сварит кофе.

- Миссис Хадсон, мы с доктором вернёмся... вернёмся... - он щёлкнул крышкой карманных часов, - через сорок семь минут, ровно к одиннадцати.

- Хорошо, Холмс, завтрак будет готов к вашему возвращению, - послышалось из кухни.

- Я согласен, что являюсь самым неудобным квартирантом Лондона, дорогой Ватсон. Не хмурьтесь, прошу вас. Я такой как есть, и миссис Хадсон меня терпит, привыкла. И плачу я за проживание по-царски... - пояснил Холмс, спускаясь по лестнице.

Погода действительно радовала. Осенью в Лондоне солнце - редкий гость на затянутом серой пеленой небе. Я попросил Холмса подождать пару минут и поднялся в свою старую квартиру на улице королевы Анны, предупредить хозяйку, что съезжаю. Работая над книгой о приключениях Шерлока Холмса, я старался как можно больше времени проводить со знаменитым сыщиком. Проживание с ним в одной квартире давало мне эту возможность и позволяло экономить на оплате жилья.

Когда после завтрака мы с Холмсом расположились в креслах у камина, закурили и налили себе джину, он продолжил рассказ с того же места, будто и не прерывался:

- Основоположник научного коммунизма Карл Генри Маркс в зрелые годы страдал от тяжелого заболевания - гнойного гидраденита, в народе называемого "сучьим выменем". Отсюда и неразборчивый почерк, и сокращения... Расшифровать его записи могла только жена, Женни фон Вестфален.

С самого детства Карл увлекался кулинарией. Хобби, унаследованное от отца - Генри Маркса. В семейном архиве семьи Маркс - тысячи рецептов, собранных со всего мира. В начале 1848 года Маркс закончил первую редакцию своего «Манифеста...» и решился на поездку в Россию, единственную страну, кулинария которой не была им изучена досконально. Супруги отправились в низовья Оби по приглашению Сибирской пароходной компании. Суровые зимние условия подорвали здоровье Карла. Он слёг и вскоре умер. Страдающая жена не пережила разлуку с любимым. У Женни открылся абсцесс в лёгких, затем - скоротечная чахотка... Баронессу похоронили рядом с могилой мужа.

Черновик «Манифеста» был задуман как гимн кулинарному искусству. Маркс, писавший докторскую диссертацию под названием «Различие между натурфилософией Демокрита и натурфилософией Эпикура» пришёл к мысли, что все проблемы человечества происходят из-за голода, вернее, отсутствия сытости. По его теории мир делится на две группы: сытых и голодных.

Всё дело в похожем начертании начала слов коммунизм и кулинария (kommunismus - kochkunst (нем)).

Энгельс, расшифровывая каракули друга, перепутал понятия. «Всемирная хартия кулинаров» трансформировалась в «Манифест коммунистической партии», сытые - в буржуазию, голодные - в пролетариат и т.д. Энгельс был редактором, а, следовательно, человеком профессионально деформированным, и всё, что в рукописи не соответствовало изначальному тезису, подправил. Обычное дело, редактор - увы! - не может не править.

Карбонариям было нужно знамя. Пришлось найти двойника Маркса. А потом уже в борьбе за власть начались «великие пляски» народов. Уроки танцев от мировых режиссёров. Брат против брата, оккупант в паре с коллаборационистом, эти самые: «Две шаги налево, две шаги направо, шаг вперед и две назад».

А великий Маркс хотел всего лишь накормить голодных.

Ватсон, если бы я обладал даром живописца, непременно написал бы картину «Пляшущие коллаборационисты». Окружённая развалинами площадь; на переднем плане, чуть слева, частично перекрывая панораму, - босые ноги повешенного; в центре - группа залихватски пляшущих горожан, на рукавах которых повязки со свастикой; площадь окружают закованные в доспехи всадники; а справа, крупным планом, над входом в продуктовую лавку, - чудом сохранившаяся вывеска, где слово «хлеб» повторяется на всех мировых языках.

- Холмс, я не устаю поражаться вашей проницательности, как вы до этого додумались?

- Вы, Ватсон, литератор, и умеете возвысить моё несложное искусство до небывалого уровня, хотя оно - не что иное, как систематизированный здравый смысл. Вот полюбуйтесь, - Холмс бросил на стол тетрадь в кожаном переплёте.

Я осторожно открыл чудом сохранившуюся реликвию. Неровные строки, мелкие буквы, огрызки слов, сокращения, сокращения, сокращения...

- Черновик «Хартии кулинаров» Маркса. И тысячи рецептов. Не хватает одного, в поисках которого и отправился в своё последнее путешествие Карл. Даже заголовок есть «Каша из топора». Записать не успел...

- Как вам удалось добыть эти записи, Холмс?

- Подарок великого кулинара Ивана Капелюшного. Записи и легендарный кофейник Маркса. Я - один из учредителей ООО ККК, Ватсон. В «Кулинарную книгу Капелюшного» вошли не только рецепты, собранные семьёй Маркс, но и «Записки гурмана (entrйe и салаты)» составителя, открывающиеся поистине шедевральным эпиграфом: «И никогда тебе, посконская быдла, не понять, что такое орифламма!», и рецепты из «Литературной кухни» Михаила Соболева. И, конечно же, первым в списке стоит восстановленная по крупицам «Каша из топора».
Надеюсь, дорогой Ватсон, что теперь, зная подробности этой истории, вы всё-таки вложите свои сбережения в ценные бумаги ООО ККК?! - потянулся к скрипке Холмс.

Я посмотрел на Холмса, натирающего смычок канифолью, и понял, что сегодня не вытяну больше из него ни слова.