Турковский Арбат
Писатель Ремизов, вовремя уехавший из СССР, провозгласил обезьяну символом России, нет, конечно, не потому, что наша страна, так же глупа и некрасива, как это животное, а потому, что русский менталитет подразумевает обезьянничание, то есть тупое и бездумное перенесение на свою почву чужого и чуждого.
Еще раз подчеркну - обезьянничание - не означает заимствование. Позаимствовав покрой, человек сошьет себе одежду по своим размерам. Как поведет себя обезьяна прекрасно показано Иваном Крыловым в «Мартышка и очки», поэтому повторять азбучные истины не желаю.
Проходят столетия, меняется практически все: правление, идеология, вероисповедание, даже образ жизни, понемногу, начинает меняться. Вот только обезьянничание упорно остается. Четверть века назад я услышал по радио фразу «Белый дом», отнесенную к Дому Правительства России. Разве это не обезьянничание. Ну почему не придумать свое? Зачем мне ихний Белый Дом в моей стране? Не нужен! Также глупо и смешно, как услышать «our Kremlin» по отношению к Вестминстерскому аббатству или Нотр-Дам де Пари.
И так во всем – начиная от манеры одеваться, до строительства, искусства и мышления. Только религия кажется не подвержена этому. Но это только видимость, поскольку религия – достаточно консервативная материя – собезьянничав однажды Византийскую империю она остановилась и замерла.
Лучшим доказательством обезьянничания русских служит знаменитая фраза «Москва – третий Рим» – ну ничего своего!
Я не считаю заимствование плохим поступком. Действительно – зачем изобретать велосипед? Но заимствование разумно и учитывает разницу между средой заимствования и средой размещения.
А вот обезьянничание, как раз, разумным не бывает!
Что приносит большие неприятности для заимствующих.
Триста лет назад Царь-Плотник начал строить Новый Амстердам, забыв о том, что дело происходит, в отличие, от реального Амстердама, на крайнем Севере, но затея, в сущности, не удалась. Так и слышится древнее пророчество: «Петербургу быть пусту!», когда вспоминаешь и катастрофические наводнения, и Октябрьский переворот, и Вторую мировую войну. Да и что его еще ждет впереди?
Еще один, не Царь, а религиозный деятель, собезьянничал Иерусалим, пытаясь вдолбить в русские умы, славянское происхождение Иисуса Христа. Затея также не удалась, хотя «Новый Иерусалим» остался, как памятник гордыне, глупости и тщеславию.
Ну про русское обезьянничание с языком знают все, кто читал Льва Толстого, где целые страницы написаны на чуждом и непонятном нам языке, который мы упорно пытались, если не присвоить, то по крайней мере взять напрокат. Да и сам наш, русский, язык - сплошное обезьянничание. В нем отовсюду столько всего понадергано, что задумаешься – а существовал ли он, как таковой, на самом деле? То – калька с французского (красной нитью), то с греческого (школа), то с немецкого (роздых), то с татарского (кулак). Поэтому в нашем, «русском» языке он – пес или кобель, она – собака, сука или псина, а их дети – щенки или кутята. Как говорится – с миру по слову – языку быть готову.
А тысячу лет назад мы собезьянничали религию умирающей империи, которая мало того, что оторвала нас от культуры целого континента, так еще и душила свою, национальную, культуру. Не проруби Петр Первый окно, в России было б до сих пор темно. И никаких Пушкиных, Лермонтовых, Чайковских мир бы никогда не узнал.
Но это все внешнее обезьянничание, помимо которого существует обезьянничание внутреннее. Лозунг «И мы не хуже» должен красоваться на гербах всех уездных и, уж тем более, заштатных городишек, в которых порою высятся храмы, провинциальных архитекторов, внешне схожие со столичными аналогами, но, в данном месте, несуразно громадные и неуклюжие, подавляющие окружающие их постройки, вместо того, что величествовать над ними. Иной раз можно увидеть петербуржскую «сплошную фасаду» построенную местными строителями из деревянных, замазанных штукатуркой «под кирпич», двухэтажных домиков. Ну это ли не обезьяна?
Проезжая по разным мелким городкам, я удивлялся совершенно непонятной организации движения в них. Включающей, круговые движения на площадях, даже при сильной фантазии, совершенно не похожих на круг, и обилию односторонних движений при полном отсутствии транспорта, и совершенно необъяснимым запретам на, казалось бы, совершенно безобидных местах. Я недоумевал - почему, зачем для чего?
И, в конце концов понял, что это – ни что иное, как обезьянничание! Ну да – у них в столице есть! А мы, что – хуже! Пусть и у нас будет образчик столичной жизни. На корове седло видели - почти тоже самое!
Жаль, что многие памятники досоветской эпохи были уничтожены коммунистическими варварами и российское обезьянничание не так широко представлено в нашей стране. Зато на этих местах выросли могилы известных и неизвестных солдат, порою по размерам и оформлению сравнимые с Могилой Неизвестного солдата в Москве, которая сама, в свою очередь, была скопирована из заграницы, появившись гораздо позже аналогичных в Англии (1920). Франции (1921), Польше (1925), США (где из целых три) и Турции (1960).
Да, к сожалению, провинция всегда обезьянничала метрополию, не замечая (или не желая замечать) несуразности подобного деяния. В столице большинство военных и гражданских памятников находится в самом центре у Красной площади, которая давным-давно перестала быть торговым местом, а превратилась в туристический центр, объект паломничества. Но в мелких городках центральные площади по-прежнему торговые, поэтому возводить там мемориальные объекты глупо и некрасиво. Но привычка обезьянничать берет верх. Поэтому и стоят засыпанные пылью, забросанные окурками и битыми бутылками на базарных площадях выцветшие, потрескавшиеся бетонные Ленины с протянутыми руками, крашенные под бронзу солдаты со склоненными знаменами, скорбящие матери, какие-то невообразимые стелы, разухабистые доски почета, поскольку забыли мы, что не только «каждому овощу – свое время», но и «каждому овощу – своя грядка».
Да, видимо, не в силах люди изменить свою психологию. Ведь двадцать веков назад Христос изгнал торгашей из храма. С тех пор много в мире сменилось, и правительств, и стран, и религий, но, храм и базар все время шли рука об руку – лучший показатель того, что, сколько бы не трубили о себе современные религии, а поклоняются люди, по-прежнему одному Золотому Тельцу и никому кроме.
Ну я отвлекся. А ведь хотел рассказать о том, что в 1985 году турковская администрация установила в центре поселка светофор. Зачем он был нужен на пустынной улочке сонного городка, далеко отстоящего от транзитных путей, тем более в те времена, «сейчас почти былинные», когда количество автомобилей на душу населения было ненамного выше нуля.
Собезьяничали? Да! Ради чего?
Может быть, чтобы приучить свое население к столичному образу жизни, понимая, что большинство из них сбежит в Москву или Саратов за «красивой» жизнью. Или же, списав электрокабель на установку светофора, сэкономленное растащить по домам. Но вернее всего, чтобы пустить пыль в глаза руководству заботой о населении. Кто проверит сколько машин проезжает под этим светофором? Пусть думают в верхах, что здесь жизнь бьет ключом. Хотя вполне возможно, что местному партократу, как ребенку, нравилось смотреть на цветные мигающие огоньки – ведь в те годы даже елочных иллюминаций купить было невозможно. А может быть он создавал себе иллюзию столичной жизни. Ни, до Москвы, ни до Саратова не дорос, даже до Балашова не добрался, а выглянет в окно - светофор! Столица! И на душе теплее...
Так для меня и осталось загадкой причина установки турковского светофора. Да и я, лично, этого момента не видел. Зато видела Ирина, и, с воодушевлением, рассказывала мне о пустой темной улице, освещаемой двумя-тремя тусклыми фонарями, отстоящими друг от друга на целую версту, на углу которой, с упорством идиота, светофор переключает огни для бродячих собак и редких прохожих, не замечая, что, ни те, ни другие не обращают на него никакого внимания.
Казалось бы – ну хватит! Показали себя – и ладно – и не хуже многих, и не собачья глушь, и не медведи по улицам ходят, а люди, и даже светофором пользуются. Пора бы остановиться.
Так нет!
Столица опять задала перцу, начав в 1982 году превращать улицу Арбат в пешеходную зону и закончила все работы, как раз через год после открытия турковского светофора, в 1986 году. Чтобы держать фасон, пришлось и провинциалам создавать у себя нечто подобное.
Но москвичи, как всегда, оказались хитрее. Они сделали пешеходной узенькую улочку совершенно никчемную в транспортном отношении, но зато с эффектным именем, .
Когда-то она, может быть, и была въездом в Кремль со стороны западной границы. Этой дорогой, возможно, шел Наполеон. Этой дорогой наверное мечтал пройти Гитлер, а пользовался ей, в основном, Сталин, курсируя между Кремлем и Кунцевской дачей. Хрущев, посмотрев на американский образ жизни, шарахнулся от Арбата, как от шелудивой собаки, и пробил прямой как стрела Новый Арбат, продолживший Воздвиженку в направлении Можайска, ставший началом Можайского шоссе.
После этого, Арбат потерял полностью транспортное значение. По нему ходил один-единственный троллейбус № 39, который во время дождя разбрызгивал лужи не только на весь узенький тротуар, обливая людей с головы до ног, но на стены домов. Закрыть его для движения было не то что несложно, а попросту необходимо. Даже, если бы он, как бы по волшебству, в один день исчез, никто бы этого не заметил. Настолько пустячная улица.
Зато в Саратове закрыли для движения улицу Кирова (Немецкую), лишив тем самым центр города транспорта. А расстояния там не малые. До открытия саратовского Арбата на трамвае можно было добраться почти до Речного вокзала, а после, трамвай стал останавливаться от него в трех километрах – почти часе ходьбы неспешном шагом. Хорошо, хоть остались объездные маршруты с пересадками.
В Турках – городке, где, в общем-то, всего одна-единственная центральная улица, именно она стала пешеходной.
Я понимаю, что при тогдашнем уровне автомобилизации она и так была пешеходной, но ведь надо задумываться и о будущем, которое, как ни странно, довольно быстро наступает. Да и редкие в то время автомобили, когда им надо было проехать на другой конец поселка, вынуждены были объезжать широкую центральную улицу по узкой параллельной, поднимая при этом клубы пыли, поскольку покрытия там никакого не было. Ничего более глупого я не видел. Зачем засовывать пешеходно-прогулочную зону в центр села? Всегда в деревнях гуляли за околицей, гораздо уместнее было выбрать какую-гибудь зону возле Хопра. Но нет – собезьянничали московскую Красную Площадь, незаметив, что перед тем, как окончательно убрать с нее транспорт, построили, и Бульварное, и Садовое, и МКАД.
И вот, в центре поселка, больше похожего на обычную деревню, расположилось грандиозное по замыслу творение – турковский Арбат, с теперь уже потухшим, за ненадобностью, светофором, с опустевшим базаром, с очередями в которых стоял весь город – то за мылом, то за хлебом, то за водкой. С пустым, как барабан, универмагом, стандартной двухэтажной постройки, в котором ничего, кроме продавщиц, кутающихся из-за скудного отопления, в теплые платочки, не было.
Мне удалось увидеть самолично, и турковский арбат с жалким подобием фонарей, и всеми забытый, совершенно никчемный, светофор, который своими потухшими огнями, как бы говорил всем: «люди, вы всегда в ответе за тех, кого приручили».
Грустное тогда было это зрелище.