Спорить бессмысленно - каждый, кого прессовали словами, грязно обзывая и невыносимо сравнивая, колом вбивая в привыкшее к позитиву сознание простую, но невыносимую мысль о том, что ты гораздо хуже, чем себя подаешь, мгновенно впадает в стресс, разрывающий кипящей кровью больно задетое простой звуковой вибрацией сердце, в ответ заставляя браться за первое попавшееся под горячую руку оружие, к сожалению, не всегда состоящее из словесного металла.
Знакомый опер однажды, вскользь и нехотя, упомянул о своем товарище, у которого однажды пропала жена и тот, впав, естественно, в тревогу и беспокойство, бесконечно и почти безумно набирал на глазах у всех искренне сочувствующих друзей ее безнадежно замолкший, памятный до последней цифирки мобильник, обзванивая и объезжая всех ее и его знакомых и, когда вышли все сроки, почти рыдая, написал официальную заяву в милицию, напрягая своего приятеля-мента отнестись к поискам, в свою очередь, предельно ответственно и по-дружески неформально.
По факту исчезновениия человека, как водится, возбудили уголовное дело, такое же безнадежное, как и десятки подобных, со временем обещающих перейти в разряд глухих. Следователь, ведущий дело, не был новичком, и, глядя, как сильно убивается крепкий, много поживший на свете мужик, решил, что беспримерное отчаянье и весь этот гнев по поводу тупых козлов, затянувших расследование, отдают явным перебором и, спросив у понимающего все с лету прокурора санкцию, ее получил, нагрянув с проверкой и обыском на квартиру страдальца. И там, в таинственных щелях, нашлись ничтожные молекулы крови, достаточные, чтобы сделать мгновенные выводы.
Оказавшийся под подозрением супруг, в одночасье поменяв статус, попал на отсидку в унылое, мрачное и неперспективное место, известное в узких кругах как КПЗ, где очень скоро под мощным перекрестным допросом, сопровождаемым побоями и все теми же невыносимыми звуковыми вибрациями, сознался, что свою дорогую супругу зарезал ножницами, которые, увы, не сохранил.
"Как же, Коля, это случилось?"- спрашивал в растерянности его ответственный товарищ. - "Да за что ж ты Нинку того?"
Коля пожимал плечами, объясняя свой импульсивный шаг заурядной бытовухой, брутальной и жесткой семейной разборкой двух многолетье замкнутых друг на друге людей.
"Она меня достала,"- вздыхал, уже мирясь с десятилетьем тяжкого срока, его непредсказуемый дружбан.
"Да чем же, сука, да еб твою мать! - поразился много чего повидавший седой мент.
Оказалось, поздним, тоскливым, осенним вечером супруга привычно начала пилить приятеля по схеме "работа, квартплата, зарплата, шуба, уборка, пьянка, рыбалка, задержка и, наконец, под занавес - кто эта ****ь и проститутка?!"- слово за словом, реплика на реплику, удар на удар... Не прошло и часа, как вдруг ясно обнаружилось, что посреди ночи, в тесной кухне, в мутной стеклянной банке, напротив друг друга в прыжке присели два лютых, бешеных, щедро жалящих ядом врага-паука, один из которых оказался и обидчивее, и решительнее, и злее.
Муж успел немного раньше, подвернувшимися под дрожащие от гнева руки ножницами - не самым лучшим, но вполне подходящим для прерывающим все словесные диалоги оружием. Женщина, заколотая в сердце, зафонтанировала темной кровью, умерев не сразу - пришлось ее, хрипящую, страшную, добивать по темечку литой чугунною сковородой. Сковородой, из которой два некогда веселых человека дружно ели свою вечернюю картошку, по пушистому женскому темечку, которое еще пару лет назад нежно трогало мужа своей беззащитностью - в ответ за нестерпимые уху звуковые вибрации, от которых можно было бы легко избавиться, просто плотно закрыв дверь с обратной стороны, и там, во спасенье, тупо до светлого утра отсидеться.
А потом, опрокинув по-русски стакан, походным, из кладовой, топором, он, как завзятый турист, рубил ее на полу еще теплую, может быть, и живую, на мелкие, по мешкам раскладываемые кровавые ошметки, рыдая и всхлипывая, пилил тупой не ко времени пилой ее оказавшиеся железобетонными кости. Не за один момент им отделилась и всю привычную укладку потерявшая ее белобрысая голова, упрямо, почти поворачиваясь, уставившаяся на него с застывшим и особым выражением. Заслужили тяжелую паузу и Нинкины гениталии, где по ночам он так любил бывать...
Почти чудом сохранив помутившийся кровью и страхом рассудок, он частями, толкаясь в переходах опасного и бесконечного метро, в пять заходов отвез все это жуткое мясное крошево, распиравшее полиэтилен с модным логотипом Дольче Габбана, в пригородный лесок, закопав и прикрыв дерном и, страшась расследования и неизбежной расплаты, все свободное время замывал на полах, с громким матом, перемешанным с тихой молитвой, океаны с каждым днем прибывавшей из воздуха крови, много дней, не один десяток раз...
Его жертва до последней своей секунды так и не почувствовала грозной опасности, бесконечно нанося обезумевшему и корчившемуся от обид человеческому самцу один кинжальный удар за другим.
Ситуация остро требовала выхода и разрешения и ее, через взрыв уже неконтролируемых ничем страстей и движений разрядил и завершил все умеющий никелированный металл.
Отчего, черт возьми, напрочь исчезает рассудок, когда эти черные человечьи эмоции перехлестывают нас, зверей, через край?