СЦЕНА СЕДЬМАЯ
Верона. Дом Юлии.
(Входят Юлия и Лючетта.)
ЮЛИЯ:
Ах, посоветуй, милая Лючетта , самой любовью заклинаю, тебя, мою хранительницу сокровенных дум, что можно было бы придумать, не возбуждая любопытных сплетен, отбыть мне к ненаглядному Протею.
ЛЮЧЕТТА;
Путь изнурителен, увы, и долог.
ЮЛИЯ:
Ведь верою ведомый пилигрим не устаёт бродить по белу свету, так и я, крыла любви расправив, к прекрасному, бесценному Протею полечу.
ЛЮЧЕТТА:
Не лучше ль подождать, когда вернётся?
ЮЛИЯ:
Душа моя его питалась взором. Тебе не жаль, что чахну я, так долго не имея этой пищи. Да если б знала ты любови зов призывный, не стала бы ты снегом засыпать огонь, а словом пламя вспыхнувшей любви тревожить.
ЛЮЧЕТТА:
Огонь любви тушить не собираюсь, но пожар всегда опасен, который может разум в одночасье уничтожить.
ЮЛИЯ:
Чем больше мы его гасили, тем больше он противился насилью. Ручей журчащий зареветь способен, на пути преграду встретив. Кода же путь его свободен, он ухо музыкой ласкает, по гальке весело шагает и стебли нежно обнимает, целуя каждую травинку. И, как бы не был путь извилист, и, как бы долог не был он — от океана не уйти. Позволь и мне мой курс не править, и терпеливо, как ручей, к любви, что больше океана, стремиться, всё преодолев. Чтоб там, достигнув врат блаженства, душа отдохновение нашла.
ЛЮЧЕТТА:
В кого ж обрядитесь, пускаясь в долгий путь?
ЮЛИЯ:
Во избежанье встреч с распутными мужами, в мужское платье обряжусь. Лючетта, милая,
достань мне платье, в которое рядятся благородные пажи.
ЛЮЧЕТТА:
Лишитесь вы тогда волос своих шикарных.
ЮЛИЯ:
Упрячу их под шёлковые ленты замысловатых двадцати бантов, на что способны юноши сегодня годами более солидными, чем я.
ЛЮЧЕТТА:
Какой фасон для бриджей предпочтёте?
ЮЛИЯ:
То всё равно, что спрашивать меня: «Какой каркас под юбку господин желает?». На безупречный вкус твой полагаюсь.
ЛЮЧЕТТА:
И бант на них быть непременно должен.
ЮЛИЯ:
Нет, нет, Лючетта. Это не по моде.
ЛЮЧЕТТА:
Ну, что за бриджи без банта? — булавку некуда пришпилить.
ЮЛИЯ:
Лючетта, коли любишь ты меня и ценишь, то сделай всё по высшему разряду. И всё же: как воспримет свет мою безумную затею? Не оскандалиться бы мне.
ЛЮЧЕТТА:
Тогда забудем всё и оставайтесь дома.
ЮЛИЯ:
Теперь уж нет.
ЛЮЧЕТТА:
Оставьте думы о плохом и направляйтесь в путь. Ведь если сам Протей вас не осудит, какое дело до того, что скажут люди. Сдаётся мне, однако, не порадует затея молодца.
ЮЛИЯ:
Как раз об этом я не думаю, Лючетта. Суммируя бесчисленные клятвы и океаны пролитых им слёз, в любови бесконечной уверенья, убеждена: он будет рад приезду моему.
ЛЮЧЕТТА:
Весь этот перечень и в арсенале ловеласов.
ЮЛИЯ:
Чем ниже человек, тем ниже цель! Но звёзды, под которыми Протей родился лгать не могут: слова — булат, присяга — щит, любовь — богиня , мысли — светлы, а слёзы — сердца праведного влага. Как небо от земли далёко, так помыслы его далёки от обмана.
ЛЮЧЕТТА:
Молите бога, чтобы всё так и случилось.
ЮЛИЯ:
Не очерняй его, в недобрых помыслах не обвиняй, коль любишь ты меня и уважаешь, тогда и я тебе взаимностью отвечу. Теперь же в комнату ко мне идём и приготовим всё необходимое в дорогу счастья. Всё, чем владею, отдаю тебе: и земли, и имущество, и честь. Взамен прошу одно — собрать по чести. Не надо слов и возражений. И так теряем время золотое.
(Уходят.)